Благодаря гала-концерту 17 ноября в Большом зале консерватории, посвященному 200-летию со дня рождения Верди, московская публика имела возможность познакомиться с молодой итальянской певицей Джессикой Нуччо, карьера которой сейчас достаточно активно развивается на ее родине и за рубежом. Вместе с ней в концерте должен был выступить и ее муж, итальянский баритон Симоне Пьяццола, имя которого стало широко известно после его победы на последней «Опералии» (II премия), состоявшейся в августе этого года в Вероне. Однако, в силу форс-мажорных обстоятельств – потери паспорта во время транзитного перелета – второй итальянский участник этого концерта в Москве так и не появился, и Джессике Нуччо пришлось петь, что называется, «за себя и за того парня».

Партия Виолетты из вердиевской «Травиаты» – одна из главных ролей певицы в ее нынешнем репертуаре, и на концерте в Москве мы смогли познакомиться с двумя ее фрагментами – арией из первого и большим дуэтом из второго акта (в партии Жермона выступил приглашенный на подмогу солист Московского музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко Евгений Поликанин). Сегодня голос Джессики Нуччо – достаточно крепкое лирическое сопрано, и этой «крепкости», помноженной на артистическую выразительность, оказывается вполне достаточно, чтобы наполнить партию Виолетты необходимым внутренним драматизмом.

Для отечественной публики итальянские певцы всегда были, есть и будут на особом счету, ведь они неизбежно ассоциируются со страной, подарившей миру оперу, но на этом концерте в Москве я стал свидетелем того, как молодой, совершенно неизвестной у нас итальянской певице Джессике Нуччо просто удалось взорвать зал. И я невольно поймал себя на мысли, что овации зала абсолютно полностью разделяю. Мою встречу с Джессикой Нуччо, как это было и в случае интервью с Шалвой Мукерией, организовала его супруга Кети Соткилава. При этом она и Шалва Мукерия взяли на себя функции переводчиков, за что автор этих строк выражает им особую признательность.

Синьора Нуччо, вчера на концерте вы покорили московскую публику. А с чего всё начиналось?

Я родилась в Палермо, на Сицилии – и поначалу в местной консерватории училась игре на скрипке. Уже позже там же продолжила занятия как певица, но мне вдруг сказали, что голоса у меня нет и что заниматься вокалом мне дальше бессмысленно. А мне так хотелось петь! Тогда я решила показаться известному итальянскому педагогу Симоне Алаймо (он – дядя известного баритона Николы Алаймо). На мое счастье, он сказал, что всё это неправда: «Голос у тебя есть. Ты будешь петь. Давай начнем заниматься – и всё будет в порядке, вот увидишь!» Мы стали работать, а я совершенно неожиданно нашла своего педагога: с ним продолжаю заниматься и по сей день. Сейчас я, конечно, уже обрела уверенность в правильности своего выбора, но поначалу сомнения всё же были. Сколько раз я говорила синьору Алаймо, что у меня ничего не получается, столько раз он мне отвечал, что всё получится, что надо продолжать заниматься. Постепенно я и сама стала ощущать, что мой голос начал развиваться, что эти занятия приносят ощутимую пользу. И вот я уже не первый сезон на сцене, но впервые в своей жизни и в своей карьере приезжаю в Москву.

Диплом консерватории в Палермо по классу вокала вы получили?

Нет. Моей истинной консерваторией как раз и стали частные уроки с маэстро Симоне Алаймо, и, как я сказала, процесс постижения секретов вокального мастерства под его руководством еще далеко не закончен. В Италии практика частного образования среди музыкантов и, в особенности, среди певцов распространена весьма широко – гораздо шире, чем, к примеру, в России. И эта практика считается у нас абсолютно нормальной.

Постигая основы певческой профессии, вы, наверное, участвовали и в конкурсах?

Сначала, в качестве первой попытки, в 2010 году я выступила на Международном конкурсе оперных исполнителей Симоне Алаймо, моего педагога. Этот конкурс ежегодно проходит на Сицилии в городах, расположенных близ Палермо. Тогда в Виллабате этот конкурс состоялся впервые, и я заняла на нем первое место. Но действительно судьбоносным в следующем году стал для меня Международный конкурс оперных исполнителей под патронажем Марчелло Джордани. Этот конкурс мигрирует по разным городам и странам, но в тот год, когда я заняла на нем первое место, он проходил у меня на родине в Палермо, и, помню, тогда я пела на нем арии из «Травиаты» Верди, «Анны Болейн» Доницетти и «Ромео и Джульетты» Гуно.

Несмотря на уже имевшуюся у меня победу на конкурсе Симоне Алаймо, 2011 год всё еще оставался непростым для меня временем, периодом неуверенности и сомнений: я никак не могла собраться и решиться на участие в новом конкурсе, но мой педагог буквально вытолкнул меня на него. Наверное, в нас, итальянцах, хотя и далеко не в каждом, что-то заложено на генетическом уровне: кажется, внутри нас сидит та самая машина, которая в экстремальных условиях управляет нашими действиями на подсознательном уровне. Если эту машину хорошо завести, как это сделал маэстро Алаймо, то тогда всё и получается. И сейчас это снова и снова помогает мне двигаться вперед. Именно на том конкурсе в Палермо меня и услышал арт-директор венецианского театра «Ла Фениче» синьор Ортомбина. Он так мной заинтересовался, что сразу же пригласил в свой театр на постановку «Травиаты». Это была несомненная удача, ведь партия Виолетты стала моим дебютом на этой знаменитой сцене. Он состоялся во время очередной серий представлений этой постановки в августе-сентябре 2011 года.

А как вы познакомились с вашим мужем Симоне Пьяццолой?

В то время, когда я уже стала серьезно изучать оперное пение и брать уроки вокала, я была фаном Симоне Пьяццолы и, по возможности старалась ездить за ним туда, где он пел, и слушать его выступления. Вот, смотрите, фотографии с его автографами, которые он раздавал своим поклонникам. (Достает из сумочки и показывает их.) Я до сих пор их вожу с собой. Как-то раз Симоне приехал в Палермо, где пел Жермона в «Травиате», и после одного из спектаклей наш фан-клуб устроил с ним вечеринку в кафе. Там мы и познакомились уже гораздо более близко – и с этого момента, всё, как говорится, и пошло-поехало. Вскоре мы поженились.

Довелось ли вам петь с мужем в одном спектакле?

Да. Я пела с ним в «Ла Фениче», но не в моей дебютной «Травиате», а когда дважды (в прошлом и нынешнем году) возвращалась туда на новые серии этой постановки: Симоне был моим Жермоном. На этой же сцене выходила с ним в партии Мими в «Богеме» Пуччини: он пел Марселя. В «Травиате» не так давно мы вместе выступали в Валенсии под управлением Зубина Меты. Маэстро оказался весьма высокого мнения о Симоне, сказав, что тот – настоящий вердиевский баритон. В Валенсии я должна была петь во втором составе, но, послушав меня, Зубин Мета принял решение перевести меня в первый *. Конечно, это было чрезвычайно ответственно, но, к счастью, всё прошло благополучно: давняя зальцбургская постановка Вилли Деккера, которая когда-то ставилась на Анну Нетребко, и на этот раз была воспринята публикой весьма благосклонно. А наша последняя совместная с Симоне «Травиата» совсем недавно состоялась в Берлине. Четыре дня назад мы спели один спектакль в постановке Берлинской государственной оперы на сцене Театра Шиллера. Именно в Берлине, прилетев туда прямо из Валенсии, Симоне и потерял свой паспорт, в результате чего, к своему огромному огорчению, он и не смог приехать сейчас в Москву.

Это ужасно досадно и нам, слушателям. Но скажите, наверное, больше всего вам запомнилась ваша дебютная «Травиата» в «Ла Фениче»? Постановка Роберта Карсена известна нам по трансляции на телеканале «Культура» в записи 2004 года с Лорином Маазелем. С каким дирижером входили в нее вы?

Безусловно, дебют на сцене «Ла Фениче» забыть просто невозможно! Это шанс, который выпадает в начале карьеры певца далеко не часто. Дирижером спектакля был потрясающий итальянский маэстро Ренато Палумбо, очень большой и серьезный музыкант, а я в составе той серии спектаклей числилась третьей Виолеттой. В то время я была еще очень зажата и стеснительна, и поначалу на спевках с маэстро очень робела и никак не могла спеть в полную выкладку, так что ему даже пришлось на меня прикрикнуть: «Пой нормально! Что ты мне тут такое напеваешь?!» Наконец, я собралась, спела – и услышала от маэстро долгожданное «браво». Это была одна репетиция с оркестром, а вторая – только через две недели. Сценического опыта у меня тогда практически не было, так что в этом спектакле я вышла, постигая актерское мастерство буквально с нуля. Естественно, страшно волновалась: «Маэстро, а если я что-нибудь забуду?» А он в ответ: «Не волнуйся: смотри на меня – и всё будет в порядке». И действительно: мне удалось совладать собой, и для такого важного дебюта всё прошло вполне удачно.

По впечатлениям от концерта в Москве**, я охарактеризовал для себя ваш голос как довольно крепкое лирическое сопрано, но при этом с наличием колоратуры. Я прав?

Да. Так и есть – лирико-колоратура. И сейчас я пою только те партии, которые в данный момент находятся, скажу так, в моем «вокальном регистре». Если я немного опущу звучание или наоборот немного его подниму, это будет ошибкой. Я говорю так потому, что если раньше времени начну петь что-нибудь более крупное, более драматическое в плане вокальной нагрузки, голос может двинуться либо вверх, либо вниз, поэтому состояние голоса на каждом этапе карьеры требует пристального контроля и оптимального выбора для него оперного репертуара. Несмотря на то, что для партии Виолетты нужно и, в известной степени, драматическое наполнение, в ее нынешнюю трактовку я пока не вкладываю ярко выраженной аффектации – я пою ее своим естественным голосом, тем, который есть у меня сейчас, поэтому от этой партии я не устаю и голос ею не изматываю. И, в реальности, я не ищу какого-то особого звучания, просто своему голосу я стараюсь сообщить максимум из того технического багажа, которым владею на сегодняшний день.

В наших отечественных традициях, еще советского времени, Виолетту практически всегда пели очень легкие голоса, практически чистые колоратуры, хотя Верди, как известно, подразумевал совсем другое…

Да. Вы правы. Я хотя и не драматическое сопрано, но со своим лирическим голосом ощущаю себя в «Травиате» и очень уверенно, и очень естественно. Но когда голос в этой партии слишком легок, то такой Виолетте я уже не верю: это малоубедительно.

Вы сказали, что актерское мастерство начали постигать с нуля методом сценического погружения. Но именно сегодня, когда конкуренция среди певцов так велика во всем мире, требования к певцу как актеру весьма высоки. Специальных уроков актерского мастерства вы не брали?

Нет. Целенаправленно актерскому мастерству я ни у кого не училась, а весь мой сценический опыт накапливался исключительно благодаря работе в спектаклях с теми режиссерами, которые их ставили, но если бы такая дополнительная возможность мне представилась, это было бы для меня намного лучше. Отдельная работа с режиссером, равно как и с педагогом по вокалу, чрезвычайно важна. Для меня, человека эмоционального и увлекающегося, находящегося в постоянном поиске и в стремлении постоянно учиться чему-то новому, это просто необходимо. А есть певцы, которые на протяжении своей карьеры остаются в одних и тех же устоявшихся актерских рамках и в характерах своих героев вовсе не ищут разнообразия и новизны. Это – не для меня. Сейчас, когда я уже достаточно хорошо почувствовала ни с чем не сравнимое ощущение сцены, я стараюсь не просто петь партии своих героинь, а проживать их сценические жизни. Удается мне это или нет, судить – публике.

А если современные постановки, в которых от эгоцентризма режиссера просто некуда деться, оказываются весьма и весьма навязчивыми? Если режиссеры идут не от музыки и сюжета, а от желания, в первую очередь, удовлетворить свои собственные амбиции в искусстве?

Тогда надо убеждать режиссера сделать так, чтобы это не шло вразрез с твоим собственным ощущением постановочной ситуации. Возможно, это и не всегда получится, но мне не раз удавалось. Первый конфликт с режиссером случился как раз в моей дебютной «Травиате». Должна признаться, с Робертом Карсеном мне пришлось нелегко, но в итоге удалось всё же найти с ним взаимоприемлемый компромисс, так что он даже остался мной доволен. Когда на сцене неоправданно много суеты, какого-то непонятного движения, когда много того, что в ткань спектакля является явно привнесенным, всегда очень трудно. Сначала ничего не понимаешь, но, поработав, находишь разумные для себя формы существования и в такого рода постановках – для собственного артистического развития даже они дают немало. Но бывают и случаи, когда переубедить режиссера просто невозможно. Тогда приходится подчиняться. Ничего не поделаешь, ведь наша работа – петь в спектаклях, которые ставят режиссеры. А это – уже их работа.

Вопрос, возможно, для вас и неожиданный: как вы относитесь к русской опере?

Пока об этом не думала, ведь сейчас в начале моей карьеры итальянский лирический репертуар, который является для меня родным, – это необходимая вокальная база, трамплин для подступа к драматическим партиям. Но с русской оперой мне как певице познакомиться на уровне клавиров непременно надо, что я и собираюсь сделать в скором времени. Надо хорошо понять эту музыку, а уже потом решать, смогу ли я за нее взяться или нет. На самом деле, вопрос далеко не праздный, ведь здесь на первый план выступает не просто музыкальная, а музыкально-языковая специфика. В любом случае, мне кажется, что это знакомство будет очень интересным и полезным.

Каков же набор опер вашего сегодняшнего итальянского репертуара?

О нескольких сериях одной и той же постановки «Травиаты» в Венеции я уже сказала, но собираюсь вернуться в нее и на следующий год. Пуччиниевская «Богема» была у меня сначала в небольших театрах Пизы, Лукки и Равенны. В 2012 году в партии Мими я страховала Анну Нетребко на Зальцбургском фестивале, а в феврале нынешнего года эту партию на сцене «Ла Фениче» я пела, будучи еще беременной. После этого у меня родился сын, и, можно сказать, партию Мими мы пели тогда вместе с ним. В 2011 и 2012 годах – сначала в Катании в Teatro Massimo Bellini, а затем в Цюрихской опере – я спела Дарию в «Театральных удобствах и неудобствах» Доницетти. В его же «Любовном напитке» трижды была Адиной: в Мессине, в Палермо (в Teatro Massimo в прошлом году) и в Турине (в Teatro Regio в этом году). Вот пока, собственно, и всё.

Понятно, что сейчас вы находитесь в активной фазе формирования своего репертуара. Чем он будет прирастать в ближайшее время?

Прежде всего, партией Лиу в «Турандот» Пуччини. В «Богеме» мне хочется спеть также Мюзету – партию хоть и небольшую, но очень, на мой взгляд, интересную. Весьма основательно готовлю сейчас Джильду в вердиевском «Риголетто». Еще до конца этого года вместе с Шалвой Мукерией должна была бы спеть «Лючию ди Ламмермур» Доницетти в Teatro Massimo Bellini в Катании, но из-за финансовых проблем, испытываемых театром, наше участие в этом проекте, к сожалению, отменилось. Кстати, с Шалвой Мукерией мы впервые встретились именно на «Травиате» в «Ла Фениче». В моих планах также – и чрезвычайно благодатная для сопрано партия Амины в «Сомнамбуле» Беллини. Со временем очень хотелось бы расширить свой репертуар и французской лирической оперой. Уже сейчас я мечтаю о партии главной героини в «Манон» Массне и надеюсь, что когда-нибудь это непременно случится.

И всё же, когда вы поете в спектакле или на концерте, что для вас главное? Техника? Образ? Стиль? Или всё это, вместе взятое?

Хороший вопрос, но как на него однозначно ответить? Когда я пою, главное – хорошо петь…

А это уже хороший ответ…

Тезис «хорошо петь» означает и хорошо себя чувствовать в данный момент, и хорошо выглядеть, и хорошо быть подготовленной технически, и хорошо знать музыкальный материал, и хорошо уметь контролировать свой голос, и хорошо постигать суть образа твоего персонажа, и наконец, хорошо постигать замысел режиссера, даже если он вызывает у тебя внутреннее несогласие. Одно из всего названного неотделимо от любого другого. Такого мнения придерживается мой педагог по вокалу Симоне Алаймо, представитель старой итальянской школы, и я с ним абсолютно согласна. Но, к сожалению, реальность нашей жизни такова, что сегодня попасть на сцену можно практически и не обладая всем этим комплексом качеств: достаточно лишь только иметь внешность и стройную фигуру.

Что же, по-вашему, означает понятие «старая итальянская школа»?

Это особый тип благородного, эстетически красивого пения с выстраиванием фразировки, осмысленным интонационным посылом, пониманием содержательной сущности вокального образа и обязательной нацеленностью на логическую завершенность, на творческий результат. Любую вокальную фразу нельзя петь просто так – всегда надо знать, зачем ты это делаешь и к чему должен прийти в ее конце. При постоянном контроле со стороны певца голос должен звучать свободно, но он не должен быть ни чрезмерно открытым, ни и чрезмерно зажатым. Старая итальянская школа – это создание в звуковедении некоего вокального оптимума. На мой взгляд, это очень хорошо удается моему мужу, которого из молодых певцов моего поколения можно уверенно причислить к наследникам этой школы, ведь молодость вовсе не означает отсутствия собственного вокального опыта и собственных познаний секретов певческой профессии. Баритон Симоне Пьяццола – весьма показательный пример того, как можно петь в молодом возрасте, если получить необходимую вокальную подготовку в традициях старой итальянской школы.

И при этом базисом, на котором зиждется истинно итальянская манера пения, по-прежнему остается искусство владения грудным дыханием, использование всех ресурсов техники voce di petto. Это так?

Безусловно, правильная постановка грудного дыхания, в которое вовлечены не только диафрагма, но, главным образом, мышцы спины, – это основа основ итальянской школы вокала. Сейчас многие об этом как-то и забыли. Эта техника мышечного дыхания дает щадящий режим голосовым связкам, уменьшая нагрузку на них и способствуя их бóльшему функциональному долголетию. При этом после спектакля голос не устает, но как правило всегда болит спина. Как бы это парадоксально ни звучало, профессия певца – это тяжелый физический труд, поэтому без четкого понимания физиологических особенностей процесса вокальной эмиссии и способности управления ею исполнителю никак нельзя обойтись.

Когда круг вопросов о вашей профессии я, кажется, исчерпал, хочу вас спросить, почему вас назвали Джессикой, ведь имя это – неитальянское?

Я – пятый (последний) ребенок в семье. Мою сестру, родившуюся перед тем, как на свет появилась я, мама назвала Глорией, потому что она услышала песню по радио, которая ей очень понравилась. Чудесное имя! Мне же должны были дать имя Донна. Однако моя крестная мать сказала, что с таким именем крестить меня она отказывается, и совершенно неожиданно для всех – это была типично итальянская сиюминутность – заявила: пусть будет Джессика! Почему вдруг Джессика – имя, начинающееся с буквы «J», которая, конечно, используется в итальянском языке, но которой нет в официальном итальянском алфавите – никто так и не понял. Но своей крестной за это красивое имя я очень благодарна!

А как вы назвали сына?

Диего. Он очень резвый ребенок, и мы стараемся, чтобы в нашем доме в Вероне он рос в атмосфере музыки. Когда он слышит запись высоких колоратур Натали Дессей или, наоборот, низкие обертоны звучания виолончели, он замирает и весь обращается в слух. Ему сейчас шесть месяцев, но, кто знает, вдруг он станет музыкантом… Имя Диего – это совсем другая история. Когда осенью прошлого года я вернулась на постановку «Травиаты» в «Ла Фениче», я уже была беременна, а за пультом спектакля стоял молодой венесуэльский дирижер Диего Матеус. Этот симпатичный очаровательный маэстро мне очень понравился. И я сказала мужу, который тогда пел Жермона, что если у нас будет мальчик, то назову его Диего. У Симоне же были другие намерения: он хотел назвать сына либо Жорж в честь Жоржа Жермона, персонажа оперы Верди (по-итальянски Джорджо), либо Ренато в честь своего кумира Ренато Брузона. Но я не сдавалась: только Диего – и никак иначе! Я уверяла мужа, что Диего – маленькое, но очень сильное имя, и что с его фамилией оно будет звучать очень красиво: Диего Пьяццола. «Я вижу нашего сына джентльменом – таким же красивым, как ты», – говорила я ему, и в конце концов Симоне сдался.

Темпераментные итальянцы известны своей ревностью. Не ревновал ли ваш муж к дирижеру?

Возможно, немного, но громов и молний с его стороны не было. Мы с мужем очень любим друг друга. Он – просто замечательный, и у нас с ним прекрасные доверительные отношения.

Вы ведь в Москве впервые. Удалось ли вам увидеть столицу?

Практически, нет: прилет, гостиница, репетиции. Но даже то малое, что я здесь увидела на ходу, произвело на меня огромное впечатление: я как-то сразу ощутила на себе очень сильную энергетику этого города и очень хорошо почувствовала себя в ней. Кроме этого, я ощутила на себе совершенно удивительную атмосферу доброжелательности и эмоциональной отдачи зрительного зала. В первый же приезд в Москву петь на такой знаменитой исторической сцене! Невероятно! Это было незабываемо наряду с репликой какого-то, думаю, студента, которую он бросил в мой адрес из первого ряда партера. Я ее очень хорошо расслышала и, хотя и не знаю русского языка, весь восторженной смысл его восклицания поняла прекрасно. Одним словом, Москва меня восхитила, так что с удовольствием вернулась бы сюда снова.

Так до следующей встречи в Москве! И обязательно привезите с собой вашего мужа, не выпуская его новый паспорт из своих рук…

Спасибо! Именно так я и сделаю!

Беседовал Игорь Корябин

Примечания:

* Другой исполнительницей партии Виолетты в той постановке была болгарская певица Соня Йончева.

** В мае 2012 года Джессику Нуччо мне довелось услышать на сцене Цюрихской оперы в партии примадонны Дарии в комическом опусе Доницетти «Театральные удобства и неудобства». И хотя у Дарии в начале этой оперы есть весьма эффектная виртуозная ария, трактовку которой Джессика Нуччо наполнила стилистическим изяществом и артистической темпераментностью, феерическая актерская ансамблевость этого одноактного фарса, в целом, и колоритная травестийная роль Мамы Агаты в исполнении Антона Шарингера, в особенности, просто затмили в том спектакле всё. Именно поэтому представленные в Москве фрагменты такого «твердого оперного орешка», каким является партия Виолетты в вердиевской «Травиате», о голосе, манере и артистизме Джессики Нуччо смогли сказать несравненно больше, чем целый изумительный спектакль-фарс полуторалетней давности, на котором я побывал в Цюрихе.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru