Очень трудно публично не только поздравлять, но и признаваться в любви к Артисту – давней, глубокой, непреходящей.

Но иначе не получится. Владимир Атлантов, его дивный голос, образы, созданные на сцене Большого театра, уже принадлежат истории. Но живы эмоции тех счастливцев, что помнят его спектакли и концерты, а всё новые поколения меломанов, избалованные международным разнообразием кумиров, замирают в восхищении, открывая для себя его Германа, Хозе, Отелло, Садко, Дон Гуана, Каварадосси…

Избавлю наших читателей, в большинстве подготовленных любителей оперы и профессиональных вокалистов, от цитирования фактов биографии лучшего отечественного Тенора второй половины 20 века, от перечня заслуг и свершений юбиляра. Всё в свободном доступе, как и подробная, основанная на интервью книга Ирины Коткиной: «Атлантов в Большом театре. Судьба певца и движение оперного стиля».

Немного личного. 1976 год, возобновление «Садко» в Большом театре. Впервые поход в красно-золотой зал по случайно подаренному билету. Волшебство и праздник с самого начала. Но особенно поразило некое акустическое чудо. В финале 4-й картины «Пристань в Новгороде», когда выигравший пари «богатый гость» Садко, стоя на высокой корме корабля в глубине сцены, один, без хора и оркестра запел: «Высота ли, высота, поднебесная…», послышался звон. Вся дрожа, волнами играла каждым хрусталиком огромная люстра Большого театра! Занудливый физик скажет: «ну что, попал в резонанс человек, бывает», но резонанс того звона так с пионерского детства и засел в душе…

Сама себе завидую, не говоря уже о более молодых друзьях, начавших ходить в оперу позже, и не заставших «золотую плеяду» Большого театра, что довелось по несколько раз слышать Владимира Андреевича в его коронных партиях в 80-х годах. Восемь раз видеть и слышать его Отелло, всегда чуть иного, непредсказуемого вокально и актёрски! Львиная повадка настоящего кондотьера, парадоксальное соединение мудрости стратега и наивного доверия коварству ближнего, свойственное людям Возрождения. Большие, скульптурно породистые и по-рахманиновски пластичные руки, то жарко притягивающие плечи Дездемоны, то дрожащие взаправду в финале третьего акта, то просто и страшно смыкающиеся на горле любимой жены в финале.

И никакая звукозапись не может заменить ощущения от живого голоса Атлантова, так и оставшегося неразрешимой проблемой для звукорежиссёров. Это как из 3D сделать обычное видео. Градусом равный расплавленному колокольному металлу, эротичный как Соломонова «Песнь песней», его могучий драматический тенор заполнял весь объём зала, заливая слушателей горячей волной. То был чувственный восторг почти на грани боли. Но обладая звуковым великолепием, Владимир Андреевич никогда не растворялся в чисто вокальном гедонизме. Не помню себялюбивых фермат на эффектных верхушках или особых теноровых поз. При всей узнаваемости артиста мы видели прежде всего персонажа, часто страдающего, как и положено тенору, но всегда умного, не похожего трактовкой на других.

Герман в «Пиковой даме» может быть всяким, вплоть до психически больного, как выясняется теперь. Но никого из последующих исполнителей этой самой желанной теноровой партии русской оперы даже близко не могу поставить с Германом Атлантова. Им двигала Любовь к Лизе, обречённая и роковая с самого начала, потому что «прекрасен он, как ангел падший» - Демон в офицерском мундире, жгущий признаниями, в которые свято верит сам, не выдержавший искушения трёх карт.

Труднее всего было принять Атлантова – Ленского. Слишком зрелый голосом и далёкий мужественной фактурой от романтических кудрей Собинова-Лемешева был этот поэт. Помог сам Пушкин! В академическом 10-томном издании нашла черновики к «Онегину». Среди вариантов предполагаемой судьбы Ленского, останься он жив на дуэли, была строфа, заканчивавшаяся пронзительно: «…иль быть повешен, как Рылеев…». Даже тогда, в юности, не искалось прямолинейного сходства оперного образа с историческим казнённым поэтом-декабристом. Но ещё больнее становилось от гибели не сентиментального юноши-жениха, а значительной талантливой личности.

«Неспетой песнью» оказался столь желаемый Владимиром Андреевичем другой поэт трагической судьбы, чьё имя, опять же, накрепко связано с Пушкиным – Андрей Шенье, Andrea Chénier из одноименной оперы Умберто Джордано. Как истово он пел в концертах и на студийной записи знаменитую Импровизацию «Un di all'azzurro spazio!», каким убедительным мог предстать Поэтом и трибуном в спектакле! Увы и ах… Опера Джордано вообще ни разу не ставилась в Большом театре вплоть до сегодняшнего дня. Возможно, мешала ассоциативность и болезненная узнаваемость образа вдохновенного революционера, отправленного на гильотину теми же, кого восхвалял.

Атлантов не захотел вязнуть в интригах, всё усугублявшихся в Большом театре на рубеже 90-х, покинул Россию на пике формы и популярности. Ещё семь лет, до 1996 года, лучшие европейские оперные дома слышали драгоценный tenore di forza, приобретший изысканную нюансировку и ювелирное владение смыслом выпеваемого слова. Знакомый придирчивый вокалист, побывавший на одном из последних спекталей «Паяцы» с Атлантовым в главной роли на сцене Венской оперы, не сдерживал восхищения.

Он ушёл со сцены победителем. Никто не похвастает, что слышал «возрастного» Атлантова, «не того, что раньше», хватающегося за другой голосовой репертуар, что нынче вошло в моду… Коллеги, поклонники, особенно те, кто имели счастье наблюдать заключительный период, единодушно скорбят до сих пор: «Что ж так рано завершил карьеру? Беспощадно к себе и публике!»

Это – его право, его решение Полководца: «…И флейты свист, и гулкий барабан, и царственное знамя на парадах, и пламя битв, и торжество побед! Прощайте, оглушительные пушки!»*

Расстаться с наркотиком сцены, когда О ТЕБЕ жалеют, а не тебя, сравнивая артиста с его же годами расцвета – высшая мудрость избранных.

Самая музыкальная европейская столица – Вена более двадцати лет назад стала домом для Владимира Андреевича Атлантова.

Он очень красиво и достойно взрослеет, другое слово здесь неуместно. Седина идёт его имиджу строгого профессора, но соколиный взгляд из-под очков и сейчас при желании легко вгоняет в краску женщин. Идеально прямая спина, упругая походка. Богатейший обертонами разговорный бархатно-виолончельный голос, с которым всерьёз хотели бы работать лучшие режиссёры литературного аудио театра. Живой интерес ко всем музыкальным и культурным событиям вокруг, к премьерам и успехам молодых коллег. Частые прилёты в обожаемый город детства-юности Петербург и регулярные автомобильные поездки через Альпы, в милую сердцу Италию.

Владимир Андреевич! Милый, дорогой, любимый, единственный! – это цитата, не пугайтесь, ради Бога, не пугайтесь (ещё одна)! Живите в добром здравии до 100 лет и больше! И пусть Ваша Муза и спутница, лучшая партнёрша и супруга, несравненная Тамара Андреевна Милашкина, пребудет с Вами все эти годы.

Пока Вы, коренной петербуржец и «столбовой» Интеллигент с нами – не прерывается та самая гамлетовская «связь времён и поколений нить», соединяющая с золотым веком русской культуры, с Петербургом Чайковского, Достоевского, Пушкина. Потому напоследок снова Александр Сергеевич, столь любимый Вами, из поздних набросков, с загадочно авторским пропуском в последней строке:

«О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить люблю, я жить хочу,
Душа не вовсе охладела,
Утратя молодость свою.
Еще хранятся наслажденья
Для любопытства моего,
Для милых снов воображенья,
Для чувств…….. всего».

Примечание:

* У. Шекспир, «Отелло» (Пер. Б.Л. Пастернака)

На фото: Владимир Атлантов

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru