Дмитрия Корчака не надо специально представлять читателю – он бывал у нас в гостях. В апреле певец снова посетит Москву, в том числе, чтобы исполнить программу русской народной и духовной музыки с хором Академии хорового искусства имени Попова. Накануне, несмотря на бешеную занятость, Дмитрий согласился побеседовать с нашим корреспондентом Юрием Алябовым.

— Вы 14 апреля поете духовную и народную музыку. Это только дань Попову (которому Вы и до этого посвятили немало оперных концертов) или этап какой-то творческой и личностной зрелости, когда ощущается потребность в более глубоком музыкальном материале, нежели опера, которая в какой-то мере – развлекательный жанр?

— Виктор Сергеевич Попов – человек уникальный. Кроме того, что он был великим музыкантом и педагогом, он в прямом смысле объединил воедино множество поколений ребят, из которых выросли большие музыканты и просто потрясающе сплоченные его воспитанием и культурой люди. И однозначно, каждый из них несет в своем сердце память, уважение и благодарность этому человеку. В нашем мире все хорошее очень быстро забывается и обесценивается, но лишь память и бережное ее сохранение способно говорить об общей культуре человека, народа и государства в целом. И подобные вещи зависят исключительно от нас самих.

Это год — юбилейный, когда Виктору Сергеевичу исполнилось бы 80 лет, и все его хоровые коллективы и выпускники, студенты широко будут отмечать эту дату. Мой же концерт естественно несет мысль приношения моему учителю. Кроме этого случайным образом в прошлом году мне и руководству Академии хорового искусства пришла мысль записать компакт-диск. В программу сольного диска вошла русская хоровая духовная музыка и народные песни, все то, что я пел в хоре и как солист, будучи еще студентом. Диск получился очень интересным и вскоре будет издан фирмой Sony Classic, что для нас важно.

Я никак не могу согласиться с тем, что опера является исключительно развлекательным жанром. И уж никак не стал бы сравнивать ее в этом аспекте с русской народной песней или жемчужинами творчества Чеснокова, Архангельского, Львова и других композиторов. В этой связи хочу сделать акцент именно на том, что музыка наших великих композиторов, написанная для богослужений имеет скорее прикладной характер, она украшала богослужения и писалась для профессиональных хоровых коллективов. Это имело не столь обиходное применение, сколько концертное в более широком плане. Именно поэтому в советское время при запрете на всевозможные церковные атрибуты мы в хоровом училище всегда пели ту же «Херувимскую песнь» Бортнянского на измененный текст светского содержания. Я бы это сравнил с кантатами Баха, которые тот писал в свое время для каждого праздника, а сегодня мы их слышим в концертных залах. Ведь есть разные и народные песни по содержанию, разная музыка, оперная и духовная. Глубина музыки зависит, несомненно, от смысла произведения, его содержания и прямого назначения, а вот глубина восприятия зависит от исполнения.

— Владимир Минин как-то говорил, что большая проблема у хоров - неправильная исполнительская манера, которая временами ведет даже к неточному интонированию. И действительно, Ваши великие предшественники пели по-разному оперную, камерную, народную и духовную музыку. Особенно ярко это видно у Шаляпина - "Сугубая ектения" Гречанинова, "Эй ухнем" в обработке Рахманинова, ария Бориса Годунова или Мефистофеля - кажется, что это поют разные люди. Как Вы решали проблему стилистической точности - искали какие-то краски, манеру или все получилось само собой?

— Что касается духовной музыки или народной – это была моя жизнь с самого детства. С 7-ми лет я пел в хоре и много лет, будучи студентом, пел в церкви. Более верным будет сказать, что, выйдя из хора, мне пришлось многому научиться, чтобы попасть в оперный театр. Пение больших и трудных партий заставило меня заняться вплотную и серьезно уроками вокала, вокальной техникой, актерским мастерством, спортом, выносливостью, чтобы выдерживать сумасшедшие нагрузки физические, моральные и физиологические. Что касается стилистики: это одна из важнейших задач исполнителя - понимать различие жанров и стилей не только между духовной музыкой и оперной, но и внутри самой оперы. Предположим, немецкой и итальянской, комической и драматической, русской и французской. Владение стилями – сегодня задача необходимая для любого артиста, претендующего на работу в лучших театрах и концертных залах мира.

— Бытует мнение, что духовную музыку может по-настоящему исполнить только верующий человек. Вы с этим согласны или, по-вашему, можно «выехать» на одном профессионализме?

— Я уже затронул это тему в первом вопросе. С одной стороны, конечно, духовная музыка ведет свое начало от текста церковного, непосредственно самих молитв во время богослужения. Это уже накладывает определенное отношение исполнителя к происходящему действу. Находясь в соборе, эту тему вообще обсуждать нет смысла, мы приходим молиться. Что касается музыкального оформления службы, то надо отметить, при нашей общей богатой певческой культуре русской и клиросное искусство не осталось незамеченным. Оно усовершенствовалось, украшалось, появлялись замечательные хоры. В целом, таким образом, сам жанр хорового пения поднялся до таких высот, что мы по праву гордимся сегодня нашей хоровой культурой. И кроме композиторов, писавших непосредственно для церкви, многие из которых учились в Синодальном хоре, к церковным произведениям по тематике начали обращаться и знаменитые композиторы, казалось бы, далекие от клироса. Я имею в виду того же П.И.Чайковского с его “Литургией” или С.В.Рахманинова с гениальным “Всенощным бдением”.

И то, что эти произведения практически не применимы в богослужениях, в силу разных причин, не преуменьшает их сути, молитвенности и глубины. Разговоры об исполнении верующими или не верующими для меня не имеют смысла, так же как и сопоставлять артиста с его политическими взглядами. Артист должен попытаться понять и почувствовать состояние произведения и донести его до молящегося слушателя. Вникать в степень веры исполнителя дело непродуктивное. Ведь истинная вера - это не всегда еженедельное посещение служб или ношение церковных атрибутов. Для меня это что-то более глубокое и интимное.

— Вы — испытанный боец международных вокальных конкурсов. Но тенденция последних лет, о чем говорят многие члены жюри, такова - конкурсанты в желании выделиться не поют, а кричат - иначе, по их мнению, их никто не услышит. Те же, кто пытается делать музыку, как правило, пропадают среди крикунов. Как быть в таком случае?

— Всегда петь своим голосом. И петь хорошо.

— На каком из конкурсов Вы ощущали себя комфортнее всего?

— Ни на каком… все конкурсы для меня были испытанием. Я не конкурсный человек был, мне было проще спеть спектакль, чем за 5 минут удержать свое волнение с эмоциями и показать наилучший результат. Но, увы, конкурсы необходимы и через это надо пройти. Этому тоже мне пришлось учиться для этой профессии.

— В ряде своих интервью несколько лет назад Вы утверждали, что такого понятия как национальная вокальная школа нет, а есть лишь базовые, фундаментальные навыки и принципы пения. А Владимир Атлантов, например, считает, что национальные школы есть и даже объясняет почему. С ним согласна и Иляна Котрубаш, правда она полагает, что все школы пришли в упадок и остались только педагоги-одиночки-энтузиасты. За это время Ваши взгляды не изменились? Может быть, опыт международной вокальной практики что-то подсказал?

— Люблю подобные вопросы, особенно когда вырывают фразы из контекста, тем самым изменяя смысл. Я помню, когда я это говорил. И речь шла как раз о взгляде иностранцев на “нашу вокальную школу”. И их взгляды, увы, не в пользу наших певцов. Самые плохое, необученное пение, ужасающее произношение или его полное отсутствие в виде “каши во рту”, заваленный звук в затылке, глухие верхние ноты и нескончаемый ор на сцене без малейшего взаимодействия с музыкальным текстом нашими коллегами во всем мире воспринимался как великая “русская школа пения”. Вот я всегда был против такого понятия и принадлежности. Такой школы нет. Наша школа – это Атлантов, Мазурок, Милашкина, Образцова, Архипова, Лисициан, Бородина, Гулегина, Хворостовский, Нетребко и многие другие. Теперь Вы понимаете, о чем я говорю? Это люди, которые поют чистым, правильным, округлым, ровным и ярким звуком на дыхании, которому учат на основе итальянского bel canto. Это основа пения и основа певческого долголетия! А уже с этого момента мы можем говорить и обсуждать различные школы пения, обязательным образом приняв во внимание лингвистические, стилевые, ментальные особенности музыки и опер разных стран. В этой ситуации у вас моментально изменяется дыхание, при условии вашего понимания всех этих различий - произношения, звукового посыла, артикуляции, даже актерская игра будет разной. В этом, несомненно, существуют различия школ, но не подменяйте понятия настоящей школы от псевдо-русской в виде просто плохого «неевропейского» пения!

— Кто из мировых дирижеров Вам наиболее интересен? С кем Вы чувствовали себя наиболее комфортно? Может быть, кто-то помогал полнее раскрыться, открывал какие-то навые грани в музыкальном материале?

— Мне посчастливилось работать со многими большими дирижерами и русскими и зарубежными, такими как Баренбойм, Мазель, Мета, Нагано, Шайи, Минковский, Роберто Аббадо, Мути, Светланов, Спиваков, Темирканов и многими другими… все абсолютно разные. Если говорить об оперных постановках, то чаще всего я выступал с Метой и Мути. Я должен отметить, что вообще таких больших музыкантов выделяет прежде всего очень глубокое, неординарное видение музыки. А большой опыт, помогающий и тебе обогащаться, впитывать все новое, позволяет и на сцене чувствовать себя уверенным. Вообще с такими музыкантами выступать на одной сцене всегда счастье.

— То же самое относительно театральных режиссеров?

— С режиссерами все немного сложнее. Во-первых, я как певец, понимающий главенствующее положение певца в опере, просто исходя из специфики жанра, ставлю в оперной корпорации главным все же дирижера - как музыкального руководителя спектакля. Это капитан. Если капитан Риккардо Мути – это счастье. Если плохой дирижер – катастрофа. Но в любом случае это не должен быть режиссер как таковой и не певец, за которым все пытаются угнаться или его поймать. Должна быть полная свобода, основанная на понимании и уважении индивидуальности артиста, но все нюансы делаются во время репетиций. На спектакле центром является для всех артистов дирижер. Для публики это должен быть спектакль оперы как таковой. Певец должен быть самобытным и свободным, но понимать принципы игры оркестра в 150 человек, который превращается в локомотив, не имеющий возможности варьировать темпоритм. Так же владеть актерским мастерством, воплощая идеи режиссуры. Оркестр в свою очередь должен слышать певцов всегда. И Мути всегда говорит оркестру - ”Если вы не слышите певца, значит играете слишком громко”. Все как бы просто. Режиссер должен воплощать все свои идеи, учитывая то, что это не фильм – это опера со своими законами, положениями, пением и самое главное с уже написанной музыкой и либретто. Все это я говорю к тому, что спектакль – общее дело, и мы все должны владеть смежными профессиями и понимать логику взаимодействия всех принципов и составляющих спектакля. Вот когда всё происходит при профессионализме участников и их уважения перед музыкальным полотном, созданным великими композиторами, то я принимаю любую постановку, и не важно она модерновая или классическая. В последнее время мне удалось поработать с прекрасными режиссерами, это и Грэм Вик на россиниевском фестивале в Пезаро, это и Пьер Луиджи Пицци в Ла Скала и Лоран Пелли в Парижской опере. Эти три человека, допустим, кардинально разные, просто полярно, но это большие режиссеры и профессионалы.

— Есть ли в мире любимый театр? Концертный зал? Где самая выигрышная, на Ваш взгляд акустика?

— Очень люблю петь в Венской государственной опере. Там я живу в своем доме, что важно, при вечном цыганском образе жизни с переездами и гостиницами, и в театре абсолютно семейная теплая обстановка. Вообще театров много хороших, но я люблю петь в лучших. Недавно выступил в Большом театре – великий театр, наш родной. Концертных залов тоже много, Большой зал Консерватории в Москве тоже родной для меня, прекрасная акустика и в концертных залах Вены, в нью-йоркском Карнеги-холле, В Риме, Лондоне, Мюнхенская филармонии, Берлинской.

— Есть ли любимый композитор?

— Мне близки внутренне все композиторы bel canto, это моя стихия душевная. Обожаю музыку русскую – гениальная. Очень люблю симфоническую и фортепианную музыку. Но, удивитесь, все же, самый мой любимый композитор – Бах – это космос!

— Есть ли интерес к другим жанрам, кроме академического - джаз, качественная эстрада? Каково отношение к кроссоверам?

— Все остальное вне академического жанра мы слышим везде, наша жизнь этим заполнена от игры в соседских колонках, прорывающейся через толстые стены, до ресторанов, от музыки на пляжах до радио в автомобиле. Многое слушаю с удовольствием, эстрада тоже есть качественная и талантливая. А по поводу кроссоверов – у меня есть идея сделать концерт. Вынашиваю…

— Какое место в творческом расписании занимает камерная музыка? Есть ли на нее спрос в Европе и других странах?

— Камерную музыку люблю безумно и очень скучаю без нее. Она требует большой подготовки. Я пою ее в концертах, но с годами все реже. В Европе спрос ограничен. Там есть свои певцы, специализирующиеся на немецкой, допустим, камерной музыке. Это другой мир немного, как и барочное направление. Но на фестивалях, таких как знаменитый в Германии Bad Kissingen я пою регулярно. И стараюсь всегда популяризировать нашу русскую музыку. Хотя зачастую представление европейцев о камерной музыке сводится к просьбам исполнить неаполитанские песни. А что может быть лучше наших романсов Рахманинова, Чайковского, Римского-Корсакова… Вот концерт, 14го апреля с музыкой хоровой я считаю со своей стороны, серьезным шагом. Я давно не пел этот репертуар - он очень тонкий и деликатный, но чувствую, что он необходим прежде всего мне. И, как Зубин Мета мне сказал, что на музыке Моцарта он очищается, то и репертуар моего концерта или камерная музыка – это своего рода мое очищение.

— Нет ли желания исполнить музыку современных авторов, может быть даже персонально написанную?

— Мне никто персонально не писал, только Александра Николаевна Пахмутова делала лично для меня переложения своих песен. Но она уже современный классик. А из музыки современных композиторов я не слышал ничего, чтобы меня заинтересовало, хотя наверняка есть талантливые ребята. Как правило, современная музыка написана анти-вокально, на что мне просто не хочется тратить ни время, ни свой голос.

— Как проходит художественное воспитание сына? Какую музыку он слушает, какие книги читает, фильмы смотрит? Говорит ли по-русски?

— Мой сын живет в Вене и ходит в садик при знаменитом венском хоре мальчиков, учится играть на скрипке, занимается рисованием в знаменитом венском музее «Альбертина». Он уже неоднократно участвовал в постановках «Воццека» и «Парсифаля» в Венской государственной опере. И в 5 лет уже дебютировал там как певец и артист. Таким образом, он сильно обогнал папу. Любит читать, ходить в театр, слушать оперу. Смотрит все спектакли до конца, даже пятичасовой «Вильгельм Телль» дослушал до завершения несколько раз. С сентября он идет в школу, сегодня он прекрасно говорит и по-русски, и по-немецки…

Беседовал Юрий Алябов

Ссылки по теме

• Звёзды оперы: Дмитрий Корчак

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru