Мы беседуем с Еленой Панкратовой после премьеры «Женщина без тени» в Ковент-Гардене: женщиной, уже оставившей свой неповторимый след — свою «тень» — в оперном мире.

— Дорогая Елена, общение с Вами - подарок судьбы для любого журналиста. И мне остается только сожалеть, что не я стала журналистской, представившей вас любительскому оперному миру и нашим читателям. Поэтому возвращаться к тому, что уже было сказано о Вас на нашем сайте и на дружественном Belcanto.ru, мы не будем. Но я надеюсь, что с Вашим изумительным талантом анализировать, нам удастся представить зрителю оригинальный отчет о том, что происходит с «Женщиной без тени» Рихарда Штрауса. В чем она выиграла по сравнению с этой же постановкой в Ла Скала 2012 года, и чем она отличается от других, в которых вы принимали участие. И первый вопрос такой:

Вы сказали, что своим друзьям вы рекомендуете приходить не на премьеру, а на последующие спектакли, может быть даже – на последний, предпоследний, потому что каждый следующий спектакль совершеннее предыдущего. Однако вчера я впервые слушала эту оперу, и это была премьера, и мне показалось, что труппа даже в день первого спектакля этой, чрезвычайно сложной, оперы достигла какой-то невероятной гармонии, абсолютной спетости, что бывает, тут я согласна с Вами, далеко не всегда.

— Я считаю, что спектакли рождаются, растут, как дети, совершенствуются, улучшаются, отшлифовываются, обрастая какими-то деталями, нюансами от спектакля к спектаклю. И когда-то, к сожалению, подходят к своему концу...

— А разве накал эмоций, страстей, душевной отдачи не истончается от спектакля к спектаклю, не ослабевает от повторений?

— Есть постановки, эмоциональный накал которых (особенно когда идет серия, то есть, пять – семь спектаклей подряд) напоминает кардиограмму. Премьера – подъем, второй спектакль, как правило - спад. Часто это чувствуем только мы - певцы и дирижёр. Публика же, смотрящая спектакль впервые, этого не замечает, но, возможно, чувствует подсознательно. Например, когда недавно я пела Электру Рихарда Штрауса, то именно третий спектакль серии достиг пика, после чего билеты расхватывались, как горячие пирожки. Вообще-то и премьера, и все последующие спектакли были хороши, но все-таки лучшим стал третий. И зритель был одержим, я не помню таких аплодисментов. От чего это зависит – или луна так стоит, или всплеск гормонов? Я заметила, кстати, что прямые трансляции спектаклей по радио, телевидению или в кинотеатрах по всему миру, тоже придают певцам какую-то новую, особенную энергию и силы.

А премьера? Что премьера? Мы все невероятно устаем после финальных репетиций – энергетически, физически, вокально. А энергия не восстанавливается легко и быстро. Поэтому во всех больших театрах полагается как минимум два дня отдыха после генеральной репетиции. Потом проходит премьера - своего рода, день рождения спектакля, где каждый старается показать всё, на что он способен, невероятное напряжение... А потом – стресс уходит: публика принимает прекрасно, критика уже побывала на первых спектаклях, и отклики - положительные. Но приятно, если журналисты возвращаются снова, сравнивают один спектакль с другим, слышат разницу, указывают на нее в своих новых рецензиях – мне это нравится.

— Партитура «Женщины без тени» - безумно сложная, так же, как и Ваша роль – жены Барака. Я знаю, что именно эта партия принесла Вам широкую международную известность. Практически тем же составом (за исключением вашего сценического мужа, Барака) вы пели в этой постановке Клауса Гута в легендарной Ла Скала. Но что отличает лондонские спектакли от миланских?

— Затрудняюсь сказать вот так сразу - другой баритон (Йохан Рейтер, очень музыкальный, очень чуткий певец и актёр в роли Барака) другой дирижер - интеллигентный, опытный Семён Бычков, с которым я работала впервые, но в чьих руках чувствовала себя абсолютно комфортно. (С Семёном мы должны были встретиться ещё в 2012 году в Ла Скала, но по серьёзным семейным обстоятельствам ему тогда пришлось срочно вернуться домой в Париж). Ну, как я уже говорила – все постановки, как и спектакли – разные. Моя последняя постановка в Мюнхене, например, больше была сконцентрирована на Бараке и его жене, лондонская и Ла Скала – на Императоре и Императрице...

— Я могу ошибаться, но обычно певица долго и страстно мечтает об исполнении какой-то роли, и наконец, желаемое становится действительностью. В вашем случае все совсем наоборот. Это «Женщина без тени» нашла Вас.

— Это правда! Я, как и многие, имела об этой опере очень отдалённое представление. Впервые я увидела её во Франкфурте, в 2004 - 2005 годах, где Жену Барака пела замечательная Элизабет Коннелл. Тогда я вообще не могла представить себя в этом репертуаре и просидела весь спектакль в зале, не поверите, с открытым ртом, и думала: «Боже, как они могут так петь! Целых три акта такой труднющей музыки подряд - и всё ещё живы! Этого не может быть! Такие роли - это для богинь!»

И вот однажды, в 2009 году, получаю я такой интересный контракт – где-то за 9 месяцев до постановки этой оперы во Флоренции: меня просят спеть один из голосов не рождённых детей, и параллельно – дублировать Жену Барака. Я смотрела на этот контракт с недоумением и уже готова была отказаться, на что моя итальянская агентша сказала: «Маэстро Мета очень хочет, чтобы ты участвовала в этой постановке. Пожалуйста, подпиши». Что-то такое особенное было в её голосе - и я подписала. Хотя была уверена, что никто никогда не заболеет и не откажется от шанса петь в таком театре - скорее костьми лягут, чтобы только не дать тебе возможности проявить себя перед знаменитым дирижёром. На самом деле, правда, только так всегда и происходит. А если вдруг и случается необходимая замена, то обычно приглашается певица, уже когда-то и где-то исполнявшая эту роль, певица с именем. Так, в полноги, без особого желания, где-то шесть-семь месяцев подряд я учила эту роль: что в память вошло само, то и запомнила. Думала, что остальное выучу по ходу дела, сидя на репетициях. Приехала во Флоренцию, и уже через три репетиции коллега-сопрано сошла с дистанции (!), а Маэстро Мета подошел ко мне и сказал: «Есть в Америке сопрано, которое могло бы нас выручить, но я очень хочу, чтобы это спели именно Вы! Не беспокойтесь, мы все Вам поможем».

Помню, сердце моё буквально ушло в пятки. Эта партия - самая гигантская и сложная из всего, что я когда-либо делала в своей жизни. Только из уважения к Маэстро я вообще взялась за эту роль. А уже через три недели состоялась премьера с прямой трансляцией по радио на всю Европу. Это было 29 апреля 2010 года - незабываемо: мой дебют, открытие Флорентийского Музыкального Мая, день рождения Зубина Меты - всё в один день... Успех был оглушительным! В зале присутствовала половина музыкальной Европы - агенты, директора театров, критики. На следующее утро моё имя появилось во всех газетах...

Потом была постановка Клауса Гута в Ла Скала, затем, в июне 2013-го, я спела Жену Барака в знаменитом театре «Колон», в Буэнос-Айресе - постановка Андреаса Хомоки. Наконец, в ноябре 2013-го года, состоялась одна из самых замечательных постановок, в Баварской Государственной опере Мюнхена, режиссёра Кшиштофа Варликовского, которая на настоящий момент является моей любимой сценической версией этой оперы, с гениальным Кириллом Петренко за пультом. Ковент-Гарден - это моя пятая постановка "Женщины" и мой дебют в этом очень особенном театре. Следующая будет в июне-июле этого года в Мюнхене (в рамках фестиваля Баварской оперы), но уже с другим дирижером.

Елена Панкратова в опере «Женщина без тени»

— В постановке Клауса Гута декорации довольно скромные. Я слышала, что некоторые зрители были разочарованы. Четыре часа только слушать – не просто, ее надо видеть, - говорили они. Однако лично меня этот аскетизм декораций вполне устроил. А созданный параллельно человеческому потусторонний мир вполне заменил мистерию и пышность оформления. На ваш взгляд, какой подход оказывается более приемлемым?

— Очень интересный вопрос. Внешнее оформление спектакля, конечно, играет свою роль, но думаю, что гораздо важнее - донести до зрителя взаимоотношения между персонажами, рассказать суть истории, заставить пережить, прочувствовать на себе то, что переживает, как трансформируется в течение спектакля твой персонаж. Конечно, для этого нужен сильный режиссёрский концепт и певцы с большим вокальным, актёрским и жизненным опытом. Так что, по поводу аскетизма – тут я согласиться не могу: например, в Буэносе-Айресе вся сцена представляла из себя только белый треугольник, расписанный магическими черными знаками. При этом в сценах Императора и Императрицы высились, как деревья, гигантские красные стрелы (он же охотник), а если речь шла о семье Барака, то появлялся в виде громадной картонной коробки наш "домик". Это - пример минимализма в оформлении спектакля. Но история при этом была рассказана очень захватывающе и интенсивно - никто не остался равнодушным, судя по восторженным рецензиям и оглушительным аплодисментам публики.

— Там особенно не на что было смотреть, - поддерживает Елену ее муж и вокальный педагог Виталий Запрягаев, только что вошедший в комнату и без труда вникший в наш разговор. – Поэтому всё внимание автоматически концентрировалось на действии…

— И на пении, - подхватывает Елена, - на тексте.

— В начале нашего интервью Вы сказали, что внимательно читаете критику.

— Да, потому что мне всегда интересно знать, как была воспринята постановка, понятна ли была зрителю та или иная идея. И вот что интересно: и многие критики писали, и зрители обсуждали: «Ну, как же так – опера называется «Женщина без тени», а открывается занавес, и первое, что зритель видит – огромную тень на стене, отброшенную Императрицей... Виталий - хотя он был в зале каждый раз, и здесь, и в Ла Скала, во время репетиций и спектаклей - только вчера обратил внимание, что в самой последней сцене, когда Императрица "просыпается", подходит к окну, беззаботно потягивается (по идее - уже обладая тенью), то именно в этот момент свет падает так, что тени у неё нет вообще. Хотя, такая картина должна была быть в начале, а не в конце оперы. Что это - недосмотр? Или наоборот – задумка режиссера? Не знаю. При следующей встрече – обязательно его спрошу!

— А в других спектаклях как был решен этот вопрос?

— Только в одной единственной поставке проблема тени была решена гениально - во Флоренции, замечательнейшим режиссером Яннисом Коккосом, который выпустил Императрицу по подсвеченной снизу тонкой стеклянной дорожке, что создавало ощущение, что она - невесомое магическое существо. Как если бы она не шла, а плыла по воздуху.

— А сцена – огромная, темно-синяя огромная сцена, - добавляет Виталий. - И посередине – ниоткуда и в никуда – эта белая подсвеченная дорожка, по которой шла Императрица, действительно не отбрасывая тени. Это было сделано волшебно!

— А теперь – о Бараке и его Жене, то есть о Вас, пожалуйста.

— Барак – простой, грубоватый, но по сути своей очень добрый человек. Тяжело работает для того, чтобы прокормить себя, жену, троих своих братьев, которые живут в его доме и как пиявки прилипли к нему. А Кшиштоф Варликовский в своей мюнхенской постановке пошел еще дальше - он показал их не с физическими увечьями, как у Штрауса (одноглазый, однорукий, горбатый), но моральными уродами. И один из них – с эпилептическими приступами – в массовой сцене второго акта никак не может "достучаться" до Барака, и, пытаясь сказать: «Мне плохо!» - падает. Этот было сильно! Очень сильно сделано! К сожалению, Барак и его молодая Жена никак не могут "подобрать ключи" друг к другу: она мечтает о романтическом, полном нежности и понимания муже, а вместо этого видит прагматичного, уже немолодого человека, который, во имя их будущих детей, пытается уйти от любого конфликта и, объясняя все её слова и упрёки молодостью, живёт по принципу "стерпится-слюбится". Барак нашей лондонской постановки - Йохан Рейтер – по жизни очень чуткий, тонкий музыкант и хороший актёр! Для меня каждый раз было удовольствием петь наш с ним волшебный дуэт в начале третьего акта. А вот на протяжении первых двух актов Барак по замыслу авторов постоянно как бы слушает, но не слышит, не понимает слов своей Жены, говорит и делает всё совсем не то, чего она от него ожидает.

— Но все это происходит в каждой семье и сейчас.

— Да! Это бывает между любой парой. Вообще, по-человечески это - очень современная история, хотя и написана она в 1919 году. Вы можете себе представить? Она никогда не устареет. Невероятно!

— А идентичность главных героинь, одинаковое одеяние, фигуры, прически, "зеркальность судеб" – это присуще только постановке Ла Скала и Королевской оперы? Как вы относитесь к этому моменту?

— Это эстетика Клауса Гута. Если проанализировать его постановки, то он часто использует образы-двойники. Этот эффект интересный, потому что каждый из нас имеет две стороны: как светлую, так и тёмную. Мне не совсем понравилось, что во все важные, глубокие моменты моей роли, например, когда в первом акте происходит очень интимный разговор между супругами – «Вот уже полтора года, как я твоя жена, и до сих пор у нас нет детей. Я уже оставила надежду стать матерью - забудь и ты об этом» - Императрица находится на сцене рядом со мной, беззвучно шепчет мои слова, повторяет мои движения. Она как бы пытается заглянуть в мою душу, пытается понять, что же я, обычная земная женщина, переживаю в этот момент. Естественно, что внимание публики в такой ситуации постоянно переходит от меня к ней и обратно, фокус разделяется, и публике трудно понять – при чем тут она и прочувствовать всю безысходность моей героини...

— Этот момент остался в моей памяти. Я запомнила эти слова и сколько боли было в вашем голосе. Но было, было ощущение, что присутствие Императрицы с ее беззвучной пантомимой - лишнее, неоправданное.

— Я уверена, что далеко не каждый зритель понял, что по замыслу режиссёра Императрица видима в этот момент только для публики, но "невидима" для нас с Бараком. Но сколько людей – столько и мнений. И в каждой постановке есть свои плюсы, свои минусы. Некоторые зрители, из тех, кто видел меня и здесь и в Мюнхене, говорили мне, что постановка в Ковент-Гардене – более понятная, более логичная...

— Не хочется использовать избитый трафарет, которым никого уже не остановишь в этом мире: не строй свое счастье на несчастье других. Очень даже строят, и весьма успешно, и спят при этом спокойно. А в чем идея «Женщины без тени» для вас?

— Ну, история эта очень комплексная... Женщина без тени, женщина с тенью - речь, конечно, не идёт буквально о тенях, которые мы отбрасываем при определённом освещении! Просто, без "теней", без отрицательных качеств не бывает полноценной личности, о чем и идет речь в этой опере. Наличие тени – это возможность оставить свой след на земле, в данном случае – детей. Не случайно ведь Кейкобад оказывает такое мощное давление на свою несчастную дочь Императрицу - ему важно, чтобы продолжился его род. Но – хотите вы или нет - это базовая, главная идея оперы. И когда Императрица сознает, что она не может переступить через себя и принести в жертву счастье Барака и его Жены, то именно это и становится самым главным ее испытанием. И пройдя через него, она становится полноценным человеком, ей удается спасти своего мужа, Императора, и освободиться от ментальной зависимости своего отца.

— А Ваша героиня? В ней столько всего – разочарование, утрата надежды, искушение, от которого трудно отказаться: такая манна небесная вдруг на тебя обрушивается, и затем – совершенно очаровательный, трогательный возврат - простите, но так и просятся слова – на путь истинный.

— Да, это очень непростой, многогранный характер!

— Мне показалась, она немного агрессивна в этих первых двух актах?

— Ну, никто не агрессивен от рождения! В двух первых актах мы видим безысходность, накопившуюся душевную усталость молодой женщины от жизни с человеком, который намного старше ее, темперамент которого не сравним с ее. Наконец она говорит: «Выгони ты уже этих братьев из нашего дома!», потому что нет иначе ни момента для нежности, интимности, для нас двоих. Но на все следует только одна реакция – все со временем успокоится, устроится, главное, чтобы - не конфликтовать. «Ну, куда же мне их девать…Они же выросли на моих глазах».

Желая вырваться из этого замкнутого круга, она бросает ему в лицо, что у нее есть любовник (чего не было на самом деле, ведь все эти встречи, все моменты, связанные с искушением – это не ее добрая воля, а интриги Кормилицы). Но, однако, как она объясняет позже то, что не смогла переступить известную черту? «Твое лицо мне представилось в этот самый момент» - то есть, незадолго до того, как душа готова была совершить преступление. С другой стороны – именно это признание в якобы совершённой измене приводит Барака в бешенство, и она видит, что в нем есть и ревность, и страсть, что в нем есть сильный характер – впервые за всю оперу, за всю совместную жизнь. А это - как раз то, что она всегда хотела видеть в своём муже!

— Второй раз, Елена, я ловлю себя на мысли, насколько этот образ – часть Вас самой. Когда Вы стояли на сцене, я подивилась правдоподобности, натуральности и искренности вашего исполнения, а сейчас – сижу напротив вас, и воспринимаю вас не как певицу, не как жену Виталия (который все это время находится с нами в комнате), а как…Жену Барака. И ощущение – вы не роль описываете, а жизнь свою. Признаться, такое наложение образа и реального характера мне встретилось впервые.

— Я и на сцене – такая же, как сейчас перед вами. У меня за плечами, по счастью, как большой жизненный опыт, так и работа с четырьмя различными режиссерами над этим характером, каждый из которых вкладывал что-то своё, так же как и различные дирижеры привносили свои идеи, и все они хотели от меня, от моего образа немного разного. После такой подготовки, в какой-то момент ты выходишь на сцену, и понимаешь, что в этой роли ты - как рыба в воде. Ты не поёшь её, а живёшь: иногда я даже плачу на сцене по-настоящему, потому, что эмоционально, чисто по-женски мне эта роль очень близка и часто становится очень жалко эту женщину. Но как вода не стоит на месте, так всякий раз меняется – от спектакля к спектаклю - и мой образ. Рисунок роли - тот же, но наполнение его - всякий раз немного другое!

— Виталий, я все-таки хочу понять, какая она – Ваша женщина, не певица, а жена! Какая она – на самом деле?

— Да вот такая же! - смеются Виталий и Елена. - Вот что, наверное, произошло, – продолжает Елена. Этот образ логично, естественно лег на мою природу, и голос этому соответствовал – от природы я обладаю прекрасными нижними нотами и богатым средними регистром. И ведь какая роль в результате принесла мне известность? Экстремальнейшая: где внизу – нота Фа малой октавы, а вверху – До третьей! Таков диапазон этой партии. Что это? Для кого написано - для меццо, для сопрано? У Штрауса, правда, сказано: высокое драматическое сопрано, но я считаю, что эта роль - для голоса, который в состоянии её спеть! К счастью, у меня нет страха ни перед низкими, ни перед верхними нотами, есть большой опыт в итальянском и немецком драматическом репертуаре, сценический кураж, плюс мой темперамент – все это позволило мне создать земной, узнаваемый характер, прототипом которого, как известно, была жена Рихарда Штрауса, Паулина, которую он очень любил. Только этим я объясняю то, что в начале третьего акта для Жены Барака были написаны и трогательная, полная искреннего раскаяния ария и их знаменитый лирический дуэт с Бараком.

— Жена Барака, а вы Панкратова от рождения?

— Нет, вообще-то, я - Говорухина. Оправдываю фамилию - да? (смеется). Кстати, который час? Пора, у нас – урок! Заканчиваем.

Интервью взяла Людмила Яблокова

Послесловие. После интервью мне посчастливилось провести еще почти полчаса в компании Елены Панкратовой и Виталия Запрягаева, когда по просьбе Young Artists Programme Ковент-Гардена, они давали мастер-класс молодой, талантливой певице, Надежде Карязиной. Впечатлений от этого урока, как говорят англичане – выше луны. Но это уже - другой материал.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru