В Мариинском снова поставлена «Война и мир» Прокофьева. Более двадцати лет назад она шла на исторической сцене в постановке британского режиссёра Грэма Вика. Потом в 2000-ом был спектакль Андрона Кончаловского с незабываемой Наташей – Анной Нетребко. Нынче эту грандиозную эпопею снова доверили поставить Грэму Вику – уже на новой сцене Мариинского. Грядущая удача спектакля представлялась, видимо, фактом бесспорным: показ премьеры по международному телевидению рекламировали сильно заранее.

Ощущение, что опера, которую ты слушаешь, слишком длинна и не очень хороша – тревожный знак неудачи музыкального спектакля. На самом деле, прокофьевская «Война и мир», полная великих музыкальных откровений и рассчитанная на два вечера, действительно длинная и по драматургии, возможно, не самая совершенная. Но эта данность, к сожалению, не отметает факта художественной несостоятельности того пятичасового марафона, которым Мариинский отягчил жизнь питерских и приезжих меломанов. Несмотря на превосходное, местами просто выдающееся звучание партитуры в интерпретации Валерия Гергиева и ряд очень удачных партий-ролей.

Сначала – хорошие новости. На мой взгляд, настоящим открытием стала Аида Гарифуллина в партии-роли Наташи. Поразительно красиво звучал голос, полётность которого, кажется, ничем не ограничена. Молодая и ещё не много спевшая в Мариинском, Гарифуллина за короткий срок заметно развилась как певица и актриса. А великолепные физические данные, которые даже грязный рабочий комбинезон во второй половине спектакля не смог до конца скрыть, в картинах мира дали ей возможность быть той самой лёгкой, готовой улететь на крыльях юношеской мечты Наташей, какую мы любим у Толстого и узнаём в нежно-трепетной музыке Прокофьева. Рядом с героиней очень хорош Пьер Безухов – Евгений Акимов, естественный и искренний до дна. Сложная вокальная партия проинтонирована певцом умно, тепло и страстно, лишь пара несовершенных верхов выдала премьерную усталость. Молодой Болконский Андрея Бондаренко благороден и в пении, и в манерах, однако о смене состояний его героя легче догадываться по превосходно доносимому литературному тексту. Но сцену ухода из жизни со знаменитым остинатным «пити-пити» он провёл безупречно. Ещё одно приятное открытие – солист Академии молодых певцов Мариинского театра Илья Селиванов – обаятельный мерзавец Анатоль Курагин. Свобода сценического существования, пластичность внешняя и внутренняя, выразительная характерность в соединении со звонким, хорошо обработанным тенором – таков портрет молодого певца.

В небольших, но ярких партиях-ролях публику утешили Лариса Дядькова – колоритная Ахросимова, Сергей Алексашкин – уютный граф Ростов, Михаил Петренко – голыми ногами эпатирующий Наташу и публику старик Болконский, Василий Герелло – элегантный Наполеон, Андрей Попов – смиренный Платон Каратаев. А Геннадий Беззубенков - Кутузов выступил просто-таки символом русской полководческой мудрости и народным героем благодаря красивой кантилене в арии и спекулятивным братанием с публикой в зале, на которое его обрёк постановщик.

Странно, но от работы мэтра режиссуры осталось впечатление довольно дешёвого заигрывания с конъюнктурой в самых разных проявлениях: от лобовых военно-политических аллюзий до гламурной пошлости. Танки, гробы, комуфляж, противогазы — всё это печальная реальность сегодняшних тревожных дней, но как страшилки на сцене они уже не работают. Это не метафоры войны, а сюр, ставший затасканным штампом. Куда ни плюнь в музыкальном театре – везде танки! Ну так уже и не производит впечатления… Равно, как и рекламные картинки с неправдоподобно длинными женскими ножками.

Желая ещё и ещё актуализировать происходящее, Вик наполняет сценическое пространство таким количеством тревожных деталей, что в них тонут и поэтическая прелесть чувств, и неожиданная, но такая жизненно-реальная резкость поворотов человеческих судеб, и даже красота музыки в мирных сценах. Да фактически в этом спектакле мирной жизни и нет: всё – современный нерв, тревога, угроза, агрессия. Однако постоянная констатация одного и того же, как бы актуально оно ни было, не заменяет интересного театрального действия, и публика начинает всё больше и больше скучать. Не помогают даже сильнодействующие средства узнавания: пресловутое «здесь и сейчас», скомпрометированное посредственной режиссурой во всем мире, со смаком педалируется и Грэмом Виком – на сцене как часть интерьера фигурируют ониксовая стена и стеклянные висюльки от Сваровски, главные опознавательные знаки фойе Марииского-2. Медово-жёлтая стена в спектакле используется, нужно сказать своеобразно: она изображает дамскую комнату, в которой, манерно лёжа на мраморной плите рядом с кранами, Элен – великосветская шлюха – предаётся наркотическому кайфу. (Позже, в военных сценах ониксовую стену французы будут уволакивать с собой как главную русскую ценность). Здесь же, фактически в туалете, переодевается для бала Наташа. Но вот что замечательно: сюда, в дамскую комнату, ничтоже сумняшеся, заявляются и Анатоль со своим любовным признанием, и папа-Ростов, с которым Элен – Мария Максакова мило беседует (посредством сомнительного вокала). Ну да, да, театральная условность, и так не хватает ещё и писсуаров на фоне изящно-пикантного вальса в исполнении Гергиева… Ничего не скажешь: пикантность и в музыке, и на сцене.

Вообще-то в театре можно всё, если это убедительно. А если проглядывает спекулятивность, становится скучно и обидно: ну что тебя уж так «разводят»! Причем, не только на скабрезность, ещё и на пафосный патриотизм. Прокофьев «от всего сердца» выдал патриотических текстов и мощных хоровых эпизодов, и сделал это талантливо. К ним бы подобрать постановочный ключик, по возможности не компрометируя высокую идею. Но нет, «идейность» прёт в лоб. Смакуется каждая деталь, каждая подробность, сливаясь в итоге в вязкий и нудный сценический текст. Вся длиннющая вторая часть спектакля – непрерывная провокация публики на покидание зала, так что одну из немногих удачных — сцену последнего свидания князя Андрея с Наташей — видят и слышат уже не многие.

Когда в 1991 году Вик первый раз ставил у нас «Войну и мир», бытовало горделивое утверждение, что используется вся партитура Прокофьева, без единой купюры. Спектакль тогда с тем же одним антрактом шёл 3,5 часа. Сейчас он длится почти 5 часов. Откуда взялась ещё музыка? И нужно ли было открывать все купюры, чтобы в одновечернем варианте постановки к финалу на сцене осталось как бы не больше людей, чем в зале?

Фото: В. Барановский, Н. Разина / Мариинский театр

Ссылки по теме

• «О, как тяжел этот непрекращающийся бред!»

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru