Дети, растущие за кулисами театра, чем-то отличаются от сверстников. Об этом можно говорить долго и увлекательно. Сюжеты многих спектаклей (в моём случае речь идёт об операх и балетах Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко), узнаются в раннем дошкольном возрасте наряду с «Колобком» и «Царевной-лягушкой» из маминых уст перед сном. И миф о Парисе, отдавшем яблоко Афродите, а затем похитившим царицу Спарты Елену, возник тогда же, вместо сказки, как упрощённое либретто «Прекрасной Елены» Оффенбаха. Гекзаметры, декламируемые хором, одежды из натурального хлопка и шерсти, колонны и кипарисы – всерьёз античная легендарная постановка Немировича-Данченко, увиденная уже лет в восемь-девять, дала стимул читать «Илиаду» и «Мифы Древней Греции», а прелестные мелодии запомнились сразу.

Менее всего ждала увидеть ремейк того спектакля в театре Геликон-опера, хотя текста М.Гальперина очень жаль. Понимаю Дмитрия Бертмана – ничто не должно напоминать о «Прекрасной Елене» 1937 года выпуска, просуществовавшей на московской сцене с небольшими перерывами аж 50 лет. В своей юношеской любви к классическому спектаклю МАМТа постановщик признался перед премьерой.

Да, собственно, «Прекрасная Елена» с момента создания в 1864-м году легко приспосабливалась для актуализации гомеровского сюжета. Так, в первой Венской постановке царь Менелай был загримирован под тогдашнего французского императора Наполеона III, а Елена – под императрицу Евгению.

Всё больше стремящийся к лобовым ассоциациям сегодняшнего дня Бертман (вспомним его «Пусси райт» в балаклавах, танцующих в рижском «Фаусте») создал на сцене туристически знакомую, сугубо курортную условную Грецию. Здесь и спа-салон, где коротают время знатные спартанки, и пляжная вечеринка вместо праздника Диониса. Издёвка, ирония и самоирония надо всем – миром богатых и пресыщенных, условностями театра, древними мифами. «А не ввести ли нам санкции против Трои?» – ещё и чуток актуальной политики для остроты блюда. Оформление и костюмы австрийского художника Хартмута Шоргхоффера по-своему остроумны и элегантны.

Набившая оскомину лестница во всю ширину сцены по центру оригинально разбита цилиндром с движущимися стенами. В нём происходит всё самое-самое – то Елена с дамами, одетые в махровые белые халаты, взывают к Афродите с мольбой, то там же происходит любовное свидание с Парисом, то троица царей пирует и совещается. Реквизит минимален и мобилен. Раскладушки – массажные топчаны заменяют и кресла, и ложе.

Много белого, светлого, костюмы яркие и разные. Элементы античных одежд подчёркнуто гротескно сочетаются с пляжными шортами и футболками. Старый вроде бы приём изображать в трико обнажённое тело здесь срабатывает безотказно. Парад-алле с куплетами царей Агамемнона, Ахилла и особенно – двух Аяксов: золотисто-смуглых, с рельефными подкладными мускулами по «голому» телу и трогательными фиговыми листиками на причинных местах, вызывает в зале неудержимый хохот. Перестарались, пожалуй, с царём Менелаем. Он в этой версии – немолодой подкаблучник при капризной жене. Так кроме бицепсов на руках и ногах не пожалели синтепона мужу-недотёпе не только на огромадный пивной живот, но и на внушительный зад, мешающий актёру двигаться.

Но начну, всё же, с того истинного Героя, который нёс в себе позитив весь вечер. Ещё до открытия занавеса к дирижёрскому пульту проследовал… «Господи, они какого-то пацана поставили на премьеру?!» – моя спонтанная реакция. Владимир Понькин словно помолодел не только внешне, такого внутренне задорного, искрящегося не помню маэстро за все десятилетия знакомства с его творчеством. Увертюру нам дали послушать спокойно, при закрытом занавесе – уже чудо в нынешнее время! Мелкие неряшливости струнных, киксы духовых мелькали с самого начала. И на протяжении спектакля кое-где хотелось бы почище, постройнее. Но в Оффенбахе лёгкая «нестерильность» не раздражала, будем считать её своеобразным аутентизмом – и при авторе не Венские филармоники играли премьеру в Париже! В плане ансамблей с певцами, хором всё отлично, только в финальном трио царей заметила лёгкий раскосец. И как изящно, смакуя каждую арию, номер, вёл Понькин оркестр. Поскольку элемент «капустника» явно присутствовал в режиссуре, маэстро, повернувшись к залу, приятным тенорком спел куплет на пиру, после царей. Текст уж точно не из первой русской редакции 19 века, что-то про: «я здесь всех главней – я главный дирижёр!» Шквал аплодисментов и буря справедливого восторга – правду же сказал! Да и весь оркестр, встающий и складно подпевающий «ляля» куплетам Ореста в финале, тоже симпатичная находка. Хор звучал слаженно, не смотря на обилие телодвижений (хормейстер Евгений Ильин, балетмейстер Эдвальд Смирнов).

Отдельных изюминок, читаемых знатоками оперы и завсегдатаями Геликона, было рассыпано немало. Приметы царевича Париса, зачитанные Калхасом: «одна рука НЕ короче другой, на лице НЕТ бородавок» – привет от Гришки Отрепьева. Да и загадка: «Что такое Геликон?» – гора в Греции, духовой инструмент из военного оркестра, или... «московский театр Геликон-опера!» – бойко отвечает Парис и выигрывает состязание. Повеяло вахтанговской «Принцессой Турандот», где сиюминутность часто переходила в отсебятину на радость всем.

Но не только текст либретто, а и повороты сюжета явно подкроены под новый замысел. «...И когда трусливые Теринфяне нападут на робких Коринфян – добычу получит Спарта!» — так было, и Менелай сотоварищи отправлялся на реальную войну, оставляя Парису тоскующую Елену. Это нам сейчас лишнее, болезненное, про междоусобную греческую войну. Подкупленный фирменными часами чужеземца жрец Калхас отправляет одного Менелая на Крит просто «проветриться». Силуэт летящего по занавесу самолёта во время вступления ко 2-му действию красноречив!

Пора о героине. Ибо «Прекрасная Елена» – триумф для примадонны. Здесь нет ни субретки, ни комической старухи в придачу. Пара не поющих подруг и служанка погоды не делают – Царица уникальна и не делит успех с прочими солистками.

Трудно быть или казаться легендарной Еленой в современном антураже. Скорее – пресыщенная жена «богатенького», у которой есть всё, кроме любви, во всех высоких и бытовых смыслах рокового слова. Первая сцена разочаровала – неуверенный слабоватый голос, плавающая интонация, ария с хором «Внемли мольбе, о Афродита» не удалась Елене Семёновой. Правда, петь лёжа на животе, засунув лицо в окошко специального массажного кресла, когда тебе крутят и разминают ноги – задачка! Да и внешне артистка поначалу совсем не показалась Царицей.

Но чем дальше – тем лучше и ярче звучало пусть обычное по тембру, но хорошо выученное, техничное, парящее над оркестром лирическое сопрано. Финальная ария познавшей разделённую любовь женщины заслуживает в исполнении Семёновой комплиментов.

Для Прекрасной Елены фактура, лицо, умение держаться не менее важны, чем голос и вокальная техника. Дорогие дамы, не верьте, что белый махровый халат и банный тюрбан на голове сильно красят нас, как и любая «спецодежда». Явившаяся к народу в длинном бордовом вечернем платье, на огромных каблуках и с высокой греческой причёской Елена Семёнова тут же стала Прекрасной. У артистки на зависть точёная фигура, породистая осанка. Как она выразительно стояла, замерев в эффектной позе, пожирая взглядом пришельца-Париса! Её «обнажённый» силуэт-тень на клеёнке под душем выглядел по-античному совершенно, вызывая восторг не только у подглядывающего царевича на сцене, но и в зале…

Что сказать еще? Неприятно слушались речевые сцены, их, к счастью, максимально сократили. Зачем эта нарочито фальшивая пафосная интонация, особенно у Елены в рассказе про «мамочку, к которой приплыл лебедь с золотым клювом» и у Париса? С пляжными нарядами никак не вяжется, отталкивает.

Кастинг Бертмана всегда продуман и неслучаен. И на роль Париса в премьере он выбрал Андрея Паламарчука. Его замечательная выходная ария про спор трёх богинь – ловкие переходы от полуэстрадного напевания к фальцету на высоком «эвоэ!», при максимально убранном деликатном оркестре. И все последующие номера продолжилось условное пение, с прячущимися за партнёршу верхами в дуэтах. Между тем, по слухам, двое других Парисов поют полноценными тенорами. Да и в этом спектакле Менелай – Анатолий Пономарёв, и Ахилл с Аяксом – Игорь Морозов и Виталий Фомин в своих немногих фразах показали вполне звучные, профессиональные тенора.

Если бы Андрей Паламарчук обладал внешним неотразимым обаянием великих женских соблазнителей – отнюдь! Неспортивная, хоть и без излишков фигура, и практически без грима невыразительные черты лица. Середнячок из толпы, являющийся покорять в мешковатых чёрных джинсах и футболке с принтом красного на чёрном надкусанного яблока. Про параллель с Apple напрашивается – рекламист что ли «оттуда»? То есть, пусть не царица, но первейшая Красавица некоего условного мирка полюбила не голосистого героя и мачо, а рядовое ничтожество только за раздутый пиар, что с богинями пообщался, или за условное «яблоко» – потому что про него все говорят? Ох, актуально и так грустно, даже страшно!

А ведь у Немировича-Данченко основной посыл в спектакле читался по-иному. Елена вопрошала Калхаса: «…а любит ли меня царь Менелай? Он только любуется! Вот вчера он всё смотрел – как я хожу, как сижу, а потом схватил мою рыжую рабыню и потащил её в лавровые кусты!». Прекрасная, но холодная как мрамор Елена (вместо душевой помывки публика лицезрела почти запретное в те годы – позирование стройной спартанки скульптору, обнажённая спина до бёдер) оставалась если и не девственницей при муже, то несчастной женщиной, не познавшей радостей физической любви. Парис с его темпераментом полудикого пастуха, привыкший покорять, становился её первой осознанной страстью, её избавителем от придворных и супружеских оков слишком возвышенного поклонения. Романтично! Вызывает сочувствие и понимание, почему Елена сбежала в Трою.

Ещё один сюрприз постановки – юный царевич Орест, чью партию традиционно исполняют меццо-травести, отдан контратенору Юлию Котову. При все личной антипатии к искусственному псевдоголосу, должна признать – здесь такое решение приемлемо.

Тонкий, юный, акробатически подвижный Котов, поющий даже вниз головой, был слышен и корректно точен в знаменитых куплетах «Что за голова, голова» в начале, и в финальной вакханалии. Странным, почти смешным казались переходы с речи мужским баритоном к фальцетному пению. Но только зачем придумали в хореографии хулиганистому Оресту в майке 3D c обезьяной такие женственно-зазывные движения чреслами? Уж очень всё запутанно получается с сексуальной ориентацией персонажа.

Его отца Агамемнона колоритно исполнил Андрей Вылегжанин.

Не всегда точно попадавший в ноты Калхас – Дмитрий Скориков, запомнился как основной стержень интриги и актёрского начала в спектакле. Гиматий поверх брюк и рубашки и золочёный венок на голове, само появление в зале, прежде чем взойти на сцену, подчёркивали двойственность персонажа, функцию «от автора». Собственно, он и в финале подыграл влюблённым. Парис, получилось, не похищает Елену, а, прикинувшись под париком бородой и очками неким заезжим эстрадным певцом и целителем заодно, увозит царицу на глазах мужа и всего народа – так велел Калхас, и той, бедной, надо подлечиться! Парочка садится в надувную лодочку, царица вертит вёслами, как чемпионка по гребле, нахальный Парис срывает маскировку и смеётся надо всеми –занавес, финальные поклоны под оркестр.

Что в итоге? Скорее да, чем нет: спектакль крепко сделан, полон драйва, смотрится и слушается легко, в шутках не опускается до пошлостей. Но всё же, всё же… Тому, кто по-настоящему ценит автора «Сказок Гофмана», лучше не пытаться искать здесь французских тонкостей. Вот для молодого среднего зрителя, привыкшего коротать вечера у телевизора, гогоча над КВН, «Уральскими пельменями», стилистика покажется родной и знакомой, а мотивы Оффенбаха доходчивы, легко приникающими даже в испорченное попсой ухо.

Напоследок чуть перефразирую старый анекдот. Официант мишленовского ресторана в панике прибегает к шефу: «Месье! Эти сумасшедшие русские заказали сварить глинтвейн из Chateau Margaux 1864 года!» – такова «Прекрасная Елена» в Геликоне.

Фотографии предоставлены пресс-службой театра «Геликон-опера»

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru