Постановку «Евгения Онегина» канадского режиссёра Роберта Карсена, (возобновление спектакля Метрополитен 1997 года), швейцарские любители оперы могли увидеть с 9 по 19 октября, на сцене Большого театра Женевы. Нам было интересно вникнуть в происходящее, поскольку в этом сезоне Роберт Карсен реализует в Большом театре в Москве свою версию «Риголетто» Верди, уже обнародованную на фестивале в Экс-ан-Провансе во Франции и в Большом театре Женевы.

Сразу могу сказать, что постановка «Евгения Онегина» исключительно удачна во всех отношениях: режиссерская работа, сценография и костюмы (Майкл Ливайн), свет, исполнители. Она стала весьма приятным сюрпризом для зрителей, истерзанных экспериментами режиссерской оперы.

Элегантный, интеллигентный, уважающий авторский текст и очень хорошо слышащий музыку, Роберт Карсен решил постановку одновременно современно и деликатно. Нигде не было никаких экстравагантностей, противоречащих тексту, никаких искажений или выпячивания себя вразрез замыслу композитора. С первого до последнего момента весь зрительный ряд гармонировал с текстом, музыкой, эпохой и духом шедевра Пушкина и Чайковского. Освобождённый от излишеств декораций, светлый куб, ограничивающий сценическое пространство сзади и с боков, залит светом, чей цвет и насыщенность меняются в зависимости от времени суток и эмоциональной атмосферы. Начинается опера солнечным осенним днём, сцена засыпана осенними листьями. Сцена письма Татьяны начинается на фоне ночного неба и луны, а заканчивается восходом солнца. Сцена дуэли Ленского и Онегина происходит в предрассветном тумане. Эти смены времени суток и погоды вообще очень важны в произведениях русских поэтов, но впервые я вижу, чтобы западный режиссёр обратил на это столь пристальное внимание и создал такой сильнодействующий сценический эффект.

На просторной и открытой сцене очень рельефно видны подробнейшим образом разработанные и щедро сшитые костюмы всех участников, включая хор. Костюм каждого артиста настолько детально продуман и тщательно сделан, что получился прямо-таки экскурс в историю русского светского и деревенского костюма 19 века. Это интересно и с зрелищной и с исторической точки зрения. Сцендвижение хоровых масс, которое всегда создаёт дополнительную сложность для постановщиков русских опер, тоже было решено живо, разумно и без излишней суеты. С зрительской точки зрения вся постановка только радовала и ни на секунду нигде не вызвала никакого отторжения. Роберт Карсен, чей талант и профессионализм широко востребован на мировых театральных и оперных сценах, особенно элегантно умеет работать с пространством, благодаря чему такие парижские музеи, как Большой дворец и музей д’Орсе заказывают ему создание экспозиций.

Вернёмся к «Онегину». Огромная удача этой постановки в выборе дирижёра: Михаила Юровского. Я уже писала о работе этого большого мастера в «Хованщине» Парижской оперы в прошлом сезоне. Вряд ли в наше время другой дирижёр в Европе лучше Юровского справится с русской оперой. Из всего, что я здесь слышала, это лучший оперный дирижёр русского репертуара. Совершенно не собираюсь его сравнивать с его сыновьями, которые тоже часто дирижируют русской оперой: сыновья молодые и горячие, а отец - последний из Могикан. Это совершенно разные измерения. Я подошла к нему после спектакля, чтобы задать несколько вопросов, и он настолько точно формулирует свои мысли, что в двух словах сразу понятна вся суть. Михаил Владимирович объяснил все следующим образом: надо решить две основные задачи этого опуса. Во-первых, в «Евгении Онегине» нет стабильных темпов и их смены, а есть постоянное рубато. И на этом рубато нужно собрать солистов, хор и оркестр. А во-вторых, это почти камерное произведение: Чайковский называл его не оперой, а лирическими сценами, а Станиславский ставил в студии, а не на большой сцене. Что касается рубато в такой огромной махине, то это получилось очень естественно. Всё дышало, фразировки и оттенки были очень органичными, тонкими и изысканными, и слушалось всё на одном дыхании. Как всегда у Юровского, форма сцементирована, нигде не провисает, не разваливается и при этом никто никуда не торопится. Баланс внутри оркестра и между оркестром и солистами идеален. Одно слово - Мастер. То, что он делает, нужно слышать живьём. Оркестр в его руках звучит очень послушно и гибко, как единый инструмент.

Что касается певцов, то состав тридцатилетних, выглядящих двадцатилетними, был набран в бывших советских республиках. Прямо в духе интернациональной дружбы, литовский Ленский, латышская Татьяна и украинский Гремин, удивляли чистотой русского произношения и знанием культуры.

Единственной русской во всём составе оказалась меццо из Мариинского театра, лауреат нескольких международных конкурсов, красавица Ирина Шишкова, исполнявшая партию Ольги. С тех пор, как она дебютировала в 2008 году в Новосибирском оперном театре в партии Кармен, в её репертуаре все основные меццо-сопрановые партии. Её голос звучит изумительно, передаваемые чувства органичны, и Ольга в её исполнении получилась гораздо более интересной личностью, чем по определению Пушкина – «эта глупая луна на этом глупом небосклоне». Роль свою она подготовила в Академии Мариинского театра и видна очень подробная и вдумчивая работа над образом в лучших питерских традициях.

Латышская сопрано Майя Ковалевска, после обучения в Италии у Миреллы Френи давно уже украшает лучшие оперные сцены, начиная с Метрополитен, где она выступает регулярно, и заканчивая Зальцбургским фестивалем, Токио и самыми престижными американскими и европейскими театрами. С Ириной Шишковой их сближает как портретное сходство – их действительно можно принять за сестёр, что и требуется по сюжету, – так и общее понимание оперы Чайковского и пушкинской эпохи.

Что действительно порадовало в исполнении партии Татьяны, так это очень красивые фразировки и очень проникновенная эмоциональность героини. Майя Ковалевска искренне сливается с образом своей героини, и в её исполнении нигде нет ощущения искусственности или ходульности. Это одна из лучших Татьян, которых я слышала.

Ещё одним очень приятным и радостным открытием стал для меня в этой постановке прекрасный литовский тенор Эдгарас Монтвидас. Уже с 2001 года он присутствует на мировых сценах, специализируясь, так же, как и Майя Ковалевска, в основном на итальянском репертуаре. Кстати это очень интересный экперимент, слушать русскую оперу в исполнении певцов, поющих русский репертуар гораздо реже, чем их коллеги, постоянно живущие в России. Итальянский репертуар формирует совсем другую фразировку и звукоизвлечение, и после него возврат в русскую музыку даёт очень интересное звучание. У Эдгараса Монтвидаса благороднейшее звукоизвлечение. В нём совсем отсутствуют надрывные или блеющие ноты, которые так раздражают у теноров. Его голос звучит, как струнный инструмент. Монтвидас в разговоре после спектакля рассказал, что партию Ленского подготовил ещё в годы обучения в Академии музыки и театра Литвы со своим профессором Виргилиусом Норейкой, который сам был постоянным исполнителем этой партии.

Ленский у Эдгараса Монтвидаса получился не просто искренним и убедительным, а прямо-таки душераздирающим не по манере исполнения, а по эффектам, производимым на публику. В ариях на балу и перед дуэлью, я сама чуть не зарыдала. Он заставил забыть об условностях театра и жанра и достучался до души слушателей. Кроме того у него совершенно идеальная внешность для этой роли: лёгкий, изящный, стройный, высокого роста, с тонкими и правильными чертами лица, выглядящий совсем юным, будучи уже зрелым артистом. Потрясающий Ленский. Хочется надеяться, что на эту роль его ещё неоднократно будут приглашать и хочется его услышать как можно в большем количестве постановок.

А вот единственным слабым звеном постановки оказался исполнитель партии Онегина, венгерский баритон, выросший и живущий в Германии, Микаэль Наги. Преуспевающий певец, специализирующийся на немецком и итальянском репертуаре, часто исполняющий Вагнера, он старался изо всех сил. Проблема в том, что изначально, по природе своей он очень далёк и от русского языка и культуры, и от персонажа Евгения Онегина. Для того чтобы преодолеть эту огромную дистанцию, понадобятся ещё большие дополнительные усилия, поскольку на данный момент Наги находится ещё на полпути к партии, и по сравнению с остальными исполнителями, имеет довольно-таки бледный вид. Начать с произношения. Сложно слушать дуэт Ленского и Онегина, в котором речь Ленского прослушивается, а для того, чтобы догадаться, что хочет сказать Онегин, нужно обращаться либо к своей памяти, либо лихорадочно переводить английскую бегущую строку на экране, обратно на русский язык. Певцы с кашей во рту уже давно вышли из моды, а когда, наконец, удаётся расслышать о том, что «себья заньять я не сумьел» это не вызывает никакого сочувствия.

В плане звукоизвлечения, Микаэль Наги не представляет себе, чем отличается Вагнер от Чайковского и всю роль поёт напористым одноплановым звуком без оттенков, как будто ему нужно перекричать оркестр и докричаться до галёрки. Какая уж тут камерность, рубато и фразировка, которой стремился добиться Михаил Владимирович Юровский. На исполнителе Онегина все эти благие намерения «отдыхают». Что касается проникновения в роль, то для венгерского баритона персонаж российского дворянина оказался абсолютно закрыт и непонятен. Он не понимает Онегина и не старается понять. Он его как-то примитивизирует. В начале он у него слишком холодный, а в конце горячий, сначала равнодушный, а в конце страстный. Но ни то не другое для роли напрямую не годится. Дух аристократизма и благородства, которым проникнута вся постановка, в его персонаже напрочь отсутствует. Дворянин 19-го века – это джентльмен высочайшей пробы возведённый в степень. Никогда ни при каких обстоятельствах и ни при каких порывах страсти он не будет терять человеческий облик, топтаться вокруг дамы на негнущихся ногах, расставленных циркулем, липко и упорно хватать её за всякие места и ползать по сцене. Любая женщина в такой ситуации мужчину с себя стряхнёт. Но ведь у Пушкина и Чайковского психологизм ситуации гораздо тоньше. Благородный русский дворянин старого времени должен в своей жестикуляции чем-то отличаться от маньяка в лифте.

Последняя дуэтная сцена оставляет его персонаж на виду слишком долгое время. Если артист при этом совершенно не знает, что делать с руками и ногами и чью роль он вообще воплощает, то имеет он вид неуклюжий, нелепый и жалкий, но совсем не трагический. Жаль, что ключевая, заключительная сцена оперы оказывается из-за этого совершенно смазанной.

Однако, учитывая потенциальные данные Микаэля Наги из него в конце концов может получиться Онегин, однако для этого нужно понять, что такое Пушкин, его эпоха, что такое российское дворянство 19-го века, кто такой Онегин и как должна звучать его партия. Ну и почистить русское произношение.

Там не менее общее впечатление от спектакля – очень положительное.

Фото: GTG / Carole Parodi

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru