Сегодня в гостях у нашего журнала солистка Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Лариса Андреева. С ней беседует Татьяна Елагина.

Лариса, давайте начнём традиционно, с детства. В какой семье Вы родились, во сколько лет начали петь и когда решили, что опера станет Вашей профессией?

Я родилась на Урале, в Челябинске. В семье никто не пел и музыкой не занимался. Но я с раннего детства, сколько себя помню, была фанатом Аллы Пугачёвой. Уже в пять лет была твёрдо уверена, что стану петь, как Пугачёва и буду ездить на белой «Волге». Одевала мамину юбку-солнце прямо на шею – получался балахон в пол наподобие тех, в которых тогда появлялась по телевизору Алла Борисовна, и пела все её песни. Взрослые умилялись на маленькую девочку, самозабвенно поющую страшным голосом про несчастную любовь и разбитое сердце. Потом это как-то забылось. Я поступила в музыкальную школу на фортепиано. Но занималась, что называется, просто так, для общего развития.

Когда исполнилось 15 лет, увлекалась джазом, сказала родителям, что хочу попробовать поступить в «Колледж культуры». Там как раз проходил экспериментальный набор на специальность «Артист эстрады». Настроена была спокойно: поступлю – хорошо, нет – пойду заканчивать среднюю школу и потом в педагогический институт на английский язык. Меня взяли! Хотя весь курс оказался после 11-го класса, а я самая маленькая, девятиклассница. И пришлось экстерном заканчивать общеобразовательные 10-11 классы, чтобы получить аттестат.

В колледже я встретила своего первого настоящего педагога вокала. Коростин Вадим Евгеньевич, ведущий тенор Челябинского театра оперы и балета, был и певец, и преподаватель, как говорится, от Бога. Он тогда только заканчивал свою активную творческую карьеру, мы оказались среди первых его студентов. Он всех нас вдохновлял не только уроками. Помимо занятий писал каждому ученику отдельно "просветительский" список: каких певцов слушать, какие произведения изучать. Для меня то время памятно как заполнение вакуума в познании классической музыки и пения. Весь первый курс я каждый день ездила в городскую Публичную библиотеку и просиживала часами в наушниках и с нотами в руках.

Наверное, тогда же и первое живое впечатление от оперного спектакля получили?

Да. К сожалению, это были 90-е постперестроечные годы, когда Челябинский оперный театр переживал не лучшие времена. Но запомнился спектакль «Трубадур», в котором графа ди Луна пел приглашённый из Большого театра баритон Сергей Мурзаев. Он был такой молодой и красивый, и пел таким потрясающим голосом! Я и до сих пор обожаю этого певца, воспринимаю его с трепетом.

Сергея тоже знаю с его консерваторских лет, он и сейчас в отличной форме, много работает в Европе. Спеть вместе не довелось пока?

Нет! То детское впечатление настолько живо, что, мне кажется, в обморок упаду от счастья, если встречусь с Мурзаевым, как с партнёром. Уже когда поступила в консерваторию в Екатеринбурге, поняла другой уровень оперных спектаклей – тогда много всего пересмотрела живого, интересного.

У кого Вы учились в Екатеринбурге?

Опять у мужчины, хотя и мечтала у женщины. Но мой Вадим Евгеньевич передал меня своему профессору в Екатеринбурге. Голышев Николай Николаевич был баритоном Свердловского оперного театра.

Противоречий между педагогами училища и консерватории в методах работы не возникало?

Нет! Тип голоса сразу определил Вадим Евгеньевич, хотя в 15 лет, когда пришла к нему, мало что было понятно. Уже через год он меня повёз к Николаю Николаевичу и сказал: «готовлю вам девочку в консерваторию». Голышев тогда прослушал и засомневался: «голос средний по качеству, и не меццо, а сопрано, зачем ты её мучаешь? Ничего не получится!» Владимир Евгеньевич заспорил: «давайте я привезу этого ребёнка ещё через два года, и Вы её возьмёте, она убедит!» Так и получилось. Училище я закончила с красным дипломом, прошла в консерваторию легко. И Николай Николаевич долго отнекивался потом, что когда-то не разглядел в 16-летней девушке свою ученицу.

А где Вас услышал и пригласил в МАМТ Александр Борисович Титель? Известно, он всегда держит «под прицелом» свой родной Екатеринбург и его консерваторию.

Череда случайностей. Поехала на отборочный конкурс для «Романсиады» по нашему региону в Томск, получила там 2-ю премию. На заключительный тур должны были ехать только лауреаты 1-й премии. Но я чем-то особо понравилась Галине Сергеевне Преображенской, организатору «Романсиады», и, как исключение, она меня тоже позвала в Москву. Здесь я получила 3-ю премию. И очень довольная результатом, пошла отметить вместе с другими ребятами «романсиадцами» это событие в общежитии, где всех нас поселили. А в это время наш Николай Николаевич, привезший кроме меня ещё сопрано и тенора, позвонил маститому концертмейстеру из Театра им.Станиславского и Немировича-Данченко Евгении Михайловне Арефьевой, она тоже родом из Екатеринбурга, старинная его знакомая, и спросил, не нужны ли молодые солисты в Театр? Евгения Михайловна велела прийти на прослушивание меццо, то есть мне, и тенору. Но мы то не знали, что это уже завтра в 10 утра, и по полной отмечали свою «Романсиаду»! Это получилось даже жестоко. У нас ни нот, ни нормальной одежды у меня – в поезде ехала чуть ли не в спортивном костюме, с собой только концертное платье для сцены. Ноты в театре, конечно, нашлись. И спели мы для начала Евгении Михайловне в классе. Сказали, что Александра Борисовича Тителя нет вообще в Москве. Наверное, чтобы потом было удобней отказать. И вдруг говорят: « а теперь пойдёмте, ребята, на сцену, споём Тителю". Кто такой Титель мы все на Урале хорошо знаем, но как-то само собой казалось, многолетний художественный руководитель столичного театра должен быть человеком пожилым и солидным. В лицо Александра Борисовича тогда ещё не представляли! И вот стою я уже на сцене возле рояля, в полуобморочном от страха состоянии, подходит какой-то несерьёзный молодой мужчина и начинает разговаривать про всякие глупости, вроде: «а правда ли, что на Урале говорят «мороженка», а не «мороженое»? и так далее. Я внутренне злюсь и думаю: «мне сейчас петь самому Тителю, да как он смеет отвлекать и болтать о постороннем!» Начала арию Леоноры из «Фаворитки» Доницетти, вижу – этот «тип» в зале бегает и слушает из разных мест. Тогда меня осенило: возможно, он и есть «сам Титель»? К сожалению, тенора не взяли, а я была приглашена в МАМТ, что считаю ключевым и счастливым поворотом в судьбе.

Получается, что Вы, как артистка, полностью «продукт» Александра Борисовича?

Конечно! Мне ведь было всего 22 года, и Уральскую консерваторию я заканчивала уже, практически, заочно, работая в театре. Титель очень много со мной занимался актёрским мастерством. Брал ведь сразу на Кармен! Но первой партией стал Князь Орловский в «Летучей мыши». Там есть и разговорные диалоги по-русски. Меня, поначалу, подводил уральский говор. Александр Борисович накричал и выгнал с первой репетиции, и отдал меня на занятия по речи к замечательному мастеру театра и кино Игорю Николаевичу Ясуловичу. Тот дал мне ряд упражнений. Прямо как в фильме «Карнавал», ездила в метро с орехами во рту, читала скороговорки.

Ваша первая крупная партия – сразу Кармен, мало кто может этим похвастать, в репертуаре уже 12 лет. Как изменился образ, трактовка роли, подход к ней за этот огромный по нынешним меркам период?

Я настолько люблю Кармен и «болела» этой партией, что одно время занималась специально фламенко и училась стучать на кастаньетах. Хотя у нас в театре не традиционная постановка, без юбок с оборками, но хотя бы руки должны быть «оттуда» из испанских корней. Конечно, поменялось в образе многое, потому что за эти годы сильно изменилась я. Повзрослела, обзавелась семьёй, у меня растёт дочка. Теперь кажется, что когда начинала петь Кармен в 22 года – сама была ещё ребёнок. Потом, меняются партнёры, и они во многом диктуют различные акценты.

То есть, слова нашей легендарной Карменситы Елены Васильевны Образцовой, что с каждым Хозе её цыганка другая и для Вас актуальны?

Конечно! «Кармен» такая опера, где пятьдесят процентов успеха от неё, а пятьдесят –от него, дона Хозе. Эта история двух тесно взаимосвязанных людей, особенно в нашей постановке Тителя. Очень люблю свою главную, родную Кармен, может от того, что она, как первая любовь. Хотя много пела по приглашению в других театрах и в шикарных платьях, и в юбках, и с розами. Когда готовилась дебютировать – пересмотрела множество разных «Кармен», причём не только опер, но и балет «Кармен» Матса Эка, и фильм Карлоса Сауры – всего не перечислить. К счастью, в нашем спектакле очень многое зависит от индивидуальности солиста. Когда я пришла, в театре уже были две Кармен –Наталья Владимирская и Елена Максимова. Мы трое – очень разные и внешне, и по темпераменту, пластике, и по ощущению себя в музыке Бизе. Титель даёт нам достаточно свободно себя чувствовать на сцене, мы не зациклены на жёсткое соблюдение пространства чуть ли не «по квадратам», как это бывает у некоторых других режиссёров. Потому, если случаются вдруг неизбежные в живом спектакле накладки: не вынесли реквизит, партнёр вышел из другой кулисы, кто-то споткнулся - у нас не бывает стопора, мы подготовлены и обучены, как выйти из положения. Но, конечно, перед каждым спектаклем «Кармен» проходят репетиции.

А как Вы держите в норме французские разговорные диалоги? Ведь суфлёра в театре имени отцов-основателей МХТ не было никогда в принципе.

У нас есть штатный французский коуч, который тоже периодически нас «строит». У меня лично проблем с текстом пока не было (тьфу-тьфу!). Наши речевые диалоги, если честно, несколько упрощены, чтобы мы могли их произносить достойно, и сокращены до минимума. Щадят нас, потому что переходить с текста на пение в опере довольно сложно. Наша «Кармен» живёт так долго по нынешним временам за счёт того, что всё время обновляются составы, вливаются свежие молодые голоса. Если посмотреть запись с премьеры и сравнить с теперешним спектаклем – заметна существенная модернизация. На репетициях Титель даже с нами, «ветеранами» порой существенно меняет акценты, заставляя персонаж раскрываться по-новому.

На сегодняшний день Кармен у Ларисы Андреевой - бунтарка, колдунья, сексуальный вампир или…?

Моя Кармен – скорее да, бунтарка, но не в плане эмансипации или общей борьбы за свободу, а человек, который не может найти покоя внутри себя. От этого она не может обрести мир и вокруг, и всё время его взрывает своим поведением. Соответственно, и в Хозе она ищет прежде всего сильного партнёра. Как самка животного, которая выбирает самого мощного в стае. Она словно мчится куда-то, не воспринимая окружающее, как что-то заданное, а всё время создавая и меняя окружающий мир. Лучше всего, если с партнёром есть эмоциональная связь, сильное внутреннее напряжение. Это как магниты, которые притягиваются друг к другу, а потом их надо с силой разрывать. Кроме основного сюжета и задач, которыми Титель «нагружает» на репетициях, ещё Александр Борисович любит задавать прочесть много разной литературы в тему, но уже сверх сюжета либретто. И вот когда ты всё это пропускаешь сквозь себя – приходит понимание того, что на самом деле хочет режиссер.

Продолжая тему роковых обольстительниц, слышала из Вашего радио-интервью, что мечтаете о Далиле?

Да, но эта партия пока так и остаётся мечтой. А вот тоже очень желанную Сантуццу довелось спеть и в Москве в концертном исполнении, и в Чебоксарах на Михайловском оперном фестивале.

Я очень люблю все свои партии. Каждая связана с каким-то определённым периодом становления, с моим собственным взрослением. Даже небольшие роли хотелось всегда сделать интересными прежде всего для себя. И та же Ткачиха в «Салтане» - я такую круглую дуру из неё делаю! С гримом ищу что-то. Иметь возможность подурачиться и повеселиться на сцене это так важно!

Вы вообще кажетесь позитивным человеком, ценящим юмор и умеющим посмеяться. Даже трагичнейшая Шарлотта в «Вертере», которая у других, прославленных исполнительниц, словно «умирающий лебедь» с первого выхода, у Вас прямо излучает оптимизм и жизнелюбие.

Я бы, может, тоже добавила побольше трагизма. Но режиссёр хотел контраста между весёлой и жизнерадостной девушкой в начале оперы, и её внутренним изменением к финалу, слом вместе со смертью Вертера. Очень люблю мою Шарлотту, жалею, что спектакль идёт крайне редко. Такая потрясающая музыка! И наш маэстро Коробов её настолько тонко чувствует, что когда идёт оркестровая интродукция к 3-му акту, я стою наверху, жду выхода – и так меня захлёстывает, всё нутро, плачу взаправду, слезами!

Последняя по времени Ваша большая, очень значимая премьера – Амнерис в «Аиде». Причём в постановке такого европейского мэтра как Петер Штайн. Расскажите об этой работе. Не было ли чисто голосовых, тесситурных проблем?

Мне кажется, что особой вокальной трудности партия Амнерис для меня не составила. Хотя к премьере в апреле не хватило времени на впевание, сейчас ушла нервозность, и всё стало на свои места. Петер Штайн работал преимущественно с одним составом. Изначально кастинг шёл от него. Он отсматривал присланные видео, приезжал в Москву несколько раз и делал прослушивание. В процессе репетиций странноватые для нас моменты случались. Если вдруг выходил на сцену кто-то из второго состава – к нему подходил ассистент и заявлял: «нет-нет, вы, пожалуйста, вернитесь в зал, работать будет тот, кого назначил господин Штайн». Со всеми главными персонажами работал сам. Это, конечно, льстит, хотя ежедневные, без «сменщика» репетиции сильно выматывают. Но что делать? Штайн привык к западной системе, когда весь блок в 5-8 спектаклей поёт один собранный состав, а потенциальные дублёры-страховщики, как правило, из начинающих певцов, ждут своего часа.

Мне очень хотелось спеть Амнерис. Считаю, что для меццо это определённый шаг. Партия такая драматически насыщенная и интересная. При отсутствии сольной арии происходит постоянное развитие образа героини. Штайн сказал в начале: «Для меня это опера про двух женщин» – и я тут же с ним согласилась. Радамес, как образ, лишь партнёр. Главное – контраст между нежной и плачущей Аидой и брутальной и яростной Амнерис. По мнению Петера Штайна именно она сильнее любит Радамеса, потому что ей намного больше что терять, чтобы соединиться с ним. И потому в нашей версии Амнерис кончает с собой, вскрывая себе вены, она не в силах жить, потеряв своего любимого.

Штайн не предлагал вам углубиться в древнеегипетские легенды, научные работы про Среднее или Новое царство?

Нет. Он нам советовал читать письма Верди. И полностью шёл от музыки. Петер всё время ходил с факсимиле первого издания клавира «Аиды» с пометками маэстро Верди. И «тыкал» нам в нюансы, спрашивая, почему здесь пиано, а тут «вилочка» - и тут же объяснял, как он видит и понимает тот или иной нюанс композитора.

То есть, лидер германского драмтеатра Петер Штайн настолько музыкально грамотен, что свободно читает ноты?

Конечно! На либретто он даже не концентрировал внимание. Ни один режиссёр до того так плотно не занимался с нами музыкой, не брал партитуру за основу постановки. Петер Штайн потрясающе интересный человек сам по себе.

Было ощущение, что перед вами уже почти историческая фигура европейской культуры?

Такой «забронзовелости» вокруг Штайна не чувствовалось, хотя он, безусловно, понимает, что из себя представляет, есть особая энергетика от него. Но после того, как он вставал на колени, показывая мизансцену, бегал со мной за руку по лестнице, дёргал меня за косички, я удивлённо смотрела и мучительно вспоминала: а сколько лет господину Штайну? Он исползал всё сцену МАМТа вместе с нами, проверяя бутафорские камни, много шутил в перерывах.

А спектакль получился очень серьёзный и академичный.

Да! Но ощущение от постановочного процесса было, что мэтру нравится атмосфера нашего театра, и все мы, и как работаем. Лично я получила колоссальное удовольствие от общения с великим Штайном. "Аида" ассоциировалась с праздником. Причём, на премьере Петер сидел за кулисами и боялся идти в зал!

На каком языке вы общались?

У Петера три рабочих языка: родной немецкий, английский и итальянский. Я с ним говорила по-английски.

Делали ли Вы какие-то камерные программы?

С моей одноклассницей по Уральской консерватории и тоже солисткой нашего театра сопрано Наташей Мурадымовой мы пели французскую камерную музыку. Это был концерт из двух отделений в Музыкальной гостиной театра. С ней же сделали программу из романсов Чайковского. И ещё была серия концертов в камерном зале Московской филармонии: романсы Глинки, других русских композиторов.

У Вас есть постоянный концертмейстер для таких программ?

Да, это Ирина Оржеховская, не только замечательная пианистка, но очень хороший, близкий мне человек. Ира, кроме того, что классный концертмейстер, имеет и вокальное образование, может многое подсказать и как вокальный педагог и как коуч владеющий несколькими иностранными языками. Она много лет сотрудничала и занималась у нашего Народного артиста Вячеслава Николаевича Осипова. Мне Ирина здорово помогала в работе над всеми партиями, в том числе со сложнейшей партией Венеры в «Тангейзере» Вагнера.

Приходилось ли записываться в студии и каковы ощущения?

Мы с Ириной начали работу над CD романсов Чайковского. К сожалению, она не закончена по разным обстоятельствам. Это сложно и непривычно, акустика в студии специфическая, вернее – её как бы нет. Звукозапись оказалась более трудоёмким процессом, чем я предполагала, не похожим ни на что. Но то, что получалось, мне очень понравилось.

А собственный голос со стороны, когда нельзя пенять на плохое качество микрофона?

Сначала в ужасе, потом заставляешь себя, мучаешься и привыкаешь. К счастью, сейчас в театре нам стали даже по желанию выдавать на болванках рабочие записи спектаклей – на память, или для «работы над ошибками». И уже не только слышишь, но и видишь себя со стороны, имеешь представление как бы из зала.

Доводилось участвовать в HD трансляциях спектаклей?

В прошлом сезоне для телевидения снимали «Войну и мир», где я пою Соню. Очень интересный опыт.

А я бы сразу про Элен Безухову подумала, глядя на Вас.

Да нет, успеется! Ещё девочкой могу побегать, даже в школьной форме, как в «Сне с летнюю ночь» Бриттена.

Теперь, когда эта постановка ушла в историю, как Вам там работалось, и откуда этот поток далёких от музыки разборок?

Мне всё очень понравилось - сам спектакль, и то, как сюжет Шекспира был органично вписан в концепцию режиссёра. Отчего поднялась вся шумиха в прессе – понять не могу. Ничего крамольного на сцене не происходило. Моя маленькая дочка сидела со мной на многих репетициях. Ну не стала бы я – нормальная здравая мать, показывать родному ребёнку что-то «такое»! Похоже, кто-то себя пиарил таким грубым способом. Потрясающая работа дирижёра. Я ведь впервые столкнулась сама, близко с музыкой Бриттена и совершенно очарована ею. Звучание оркестра – особое, ни с чем не сравнимое. Будто ты в отдельном пространстве, которое звучит и внутри, и снаружи тебя. Музыка, которая проникает отовсюду. И твой голос не ведёт отдельную мелодию, но как бы вплетён в общую канву. Множество ансамблей, в который участвует моя героиня –Гермия, и ты то ведёшь подголоски, то исполняешь какие-то переклички с партнёрами. Фантастическое ощущение! В планах МАМТа на этот сезон заявлена "Хованщина", а какая меццо не мечтает спеть Марфу?

Дело в том, что у нас выбрали редакцию Шостаковича. Я посмотрела ноты и пришла к выводу, что это уже практически для контральто, очень низко написано, чуть ли не на терцию ниже, чем у Римского-Корсакова. Мне было бы сложно в этом регистре. Титель хотел видеть меня Марфой, но я сама подошла к нему и отпросилась. Могу сделать эту партию хорошо, но не блестяще, и не украшу спектакль своим участием.

Впервые слышу из уст самой певицы о таком жертвенном, но мудром решении! И раз Вы так трезво оцениваете свой голос, позволю задать вопрос о внешности. Лариса, Вы действительно очень красивая, стройная женщина и без грима, в жизни. Не мешает ли такая эффектная фактура на сцене - зачем петь и доказывать всякий раз своё вокальное мастерство, если половина зала сражена уже от первого зрительного впечатления?

Ой, спасибо за комплимент! (смеётся) Я к себе отношусь скептически, потому внешность мне не мешает, я её «особость» не чувствую. Это скорее некоторые критики лишний раз подчёркивают: «вышла Андреева, вся из себя - красавица, как модель», напрасно зацикливая внимание на моей внешности. А я просто очень люблю свою работу! Когда первые разы выходила на сцену – жутко боялась, потом поняла, что это –моё! Я настолько увлечена происходящим на сцене, что совершенно не думаю, как я выгляжу. Никогда не спорила ещё с художниками или гримёрами по поводу костюма, макияжа или причёски. Сажусь в кресло перед спектаклем – и полностью доверяю нашим девочкам гримёрам и парикмахерам, знаю, что они сделают хорошо в любом случае. Да хоть ведро пусть напялят на голову, если это надо! Важно, что я занимаюсь тем, что мне доставляет дикое удовольствие.

Это Ваше колоссальное преимущество! Артистки с более скромными данными как раз весьма придирчивы ко всем атрибутам внешнего украшения.

Единственный секрет – Александр Борисович любит нас всех «а натюрель» и ругается за накладные ресницы. Но ведь хочется же иногда глазами так похлопать выразительно! Вот, приходится наклеивать ресницы втихаря от него, чтобы не видел. Или первый выход Кармен – я ему слишком хороша сразу кажусь, как кукла с кудрями, а не как работница табачной фабрики. А волосы у меня свои пышные и вьются, вот как-то их небрежно закалываю набок, придаю себе такой простецкий вид, чтобы пострашнее было.

А стройность как поддерживаете?

Пока всё само собой получается. Мало того, я ужасная сладкоежка, не могу без пирожных, мороженого, конфет. Корю себя, но дома это всё в запасе имеется постоянно.

Лариса, благодарю за интересную беседу и от души желаю, чтобы и дальше Вы легко позволяли себе всё вкусное и сладкое, а встречи с Вами на сцене оставляли у зрителей только положительные эмоции и чувство праздника.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru