Новая постановка Королевской оперы этого театрального сезона – «Бал-маскарад» Верди (режиссёр – Катарина Тома из Германии) – не оправдала зрительских надежд. Но воспитанная, лояльная и толерантная английская публика не «затопала», не «забукала» и не освистала солистов. «Это совсем не по-нашему, не по-английски, певцы ведь не виноваты, они работали, старались», — объясняли мне оперные завсегдатаи, не скрывая, впрочем, своего разочарования.

Вероятно, только одна личность могла бы принципиально изменить ситуацию на прошедшей только что премьере «Бала-маскарада» в Королевской опере – это музыкальный директор Антонио Паппано, незаменимость которого очевидна, особенно когда речь идет о Верди. И как результат, опера, которую называют шедевром, опера, отличающаяся непревзойденным изяществом партитуры, чистотой музыкального языка, сбалансированностью игривой беззаботности и трепетной романтики, с идеальным классическим оперным сюжетом, в исполнении крупнейших оперных артистов, таких как Каллейя, Хворостовский, Монастырская, на сцене Ковент-Гардена шедевром, однако, не стала.

Все-таки, согласитесь, когда такое созвездие заявлено в афише, публика имеет право ожидать нечто неординарное.

Однозначно, в этом не было вины певцов, хотя вклад каждого из них был явно неравноценным.

События постановки Катарины Тома, а это ее дебют на сцене Ковент-Гардена, происходят не в Неаполе или Швеции и даже не в американском Бостоне, куда оно по воле цензоров было перенесено еще во времена Верди, а в неустановленной европейской стране, где Риккардо – царствующая фигура.

Декорации Сутры Гилмор – просторная зал с помпезными готическими колоннами – по обе стороны сцены и на дальнем заднем плане сцены. На переднем плане первого акта – кушетка, на которой отдыхает Риккардо, общается с Ренато, а в то же самое время, параллельно, пунктирно показано – на фоне кладбища и памятников – его мимолетная, но не забытая встреча с Амелией.

Во время спиритического сеанса у Ульрики колонны сдвигаются, выдвигается панель, имитирующая окно, таким образом, сузив зал до размеров небольшой комнаты.

И затем снова – кладбище, но на это раз памятники-фигуры в полночь оживают, и в незатейливой хореографии окружают Амелию, пришедшую сюда, чтобы сорвать цветок, который помог бы ей избавиться от непреходящей любви к Риккардо. Все это выглядит даже элегантно, но в тоже время – очень странно! Но, наверно, самый бездарный момент всей постановки: когда Риккардо, уже в последнем акте, во время бала-маскарада, смертельно раненный своим лучшим другом Ренато, с помощью этих безмолвных фигур взбирается (втаскивается) на подножие монумента, умирая и «застывая» как памятник самому себе…

Джозеф Каллейя пел в своей обычной непринужденной манере, но его Риккардо – разочаровывает, и это становится заметным уже в первом акте. Он мил, обаятелен, но пуст как личность.

Дмитрий Хворостовский в партии Ренато, всегда стильный, обладающий шармом на сцене, всегда (за исключением Риголетто) выглядящий на «миллион долларов», пел ниже своих возможностей, как если бы устал или сознательно дал в этой постановке первенствовать своей сценической жене – Амелии. Или же, наоборот, смирился с тем, что не все лавры в этот раз достанутся ему. Но как всегда, Хворостовский продемонстрировал хорошую технику и богатство тембра.

Амелию блестяще исполнила украинское сопрано Людмила Монастырская, и эта роль весьма подходит ей.

Она и мать, и верная жена, искренне стремящаяся избавиться от непрошеного чувства к Риккардо, и страдающая от своей виртуальной неверности, и в то же время – страстно влюбленная женщина, как и он, жаждущая поцелуя своего возлюбленного, счастливая – на секунды – от признания, что любима и любит.

Голос Людмилы – необъятный. Однажды, во время ее первых приездов, на пути к сцене (мне довелось сопровождать ее) Людмила, находясь на лестничных пролетах, взяла несколько высоких нот. И я остолбенела, физически ощущая, как голос ее бился в стены в поисках простора и не находя выхода, и казалось, что если она не прекратит свою распевку, своды театра просто рухнут.

В Ковент-Гарден Людмила приезжает уже в третий раз. Она пела здесь Аиду, Леди Макбет, Абигайль в «Набукко» вместе с Пласидо Доминго, и вот теперь – несколько иная партия – Амелия. И мне показалось, что это роль существенно усовершенствовала ее как актрису. Пение Монастырской, драматическое, наполненное, проникновенное, несло в себе огромный эмоциональный заряд.

Откровением стало выступление американской меццо-сопрано Марианны Корнетти в роли предсказательницы Ульрики.

Итальянское сопрано Серена Гамберони очень хорошо исполнила труднейшую партию Оскара, продемонстрировав исключительную чистоту вокала, четкую и изящную колоратуру. Но певица явно переигрывала.

Запоминающимся было пение заговорщиков – белорусского баса-баритона Анатолия Сивко, дебютировавшего в Королевской опере в роли Самуэля, и корейского баса Джиун Кима, исполнившего роль второго заговорщика.

Израильский дирижер Даниэль Орен, на мой взгляд, помимо неуклюжей режиссерской работы, - вторая составляющая неуспеха спектакля. Он не новичок в Ковент-Гардене, и ранее ничего подобного не наблюдалось. На сей раз из оркестровой ямы не исходило никакой энергии, энтузиазма, контакт между музыкантами оркестра и дирижером был формальный, не чувствовалось гармонии между певцами и дирижером, не было согласованности и с хором, который выглядел бесцветно.

К сожалению, в итальянской опере в должной мере отсутствовало то, что делает ее итальянской, и когда пришло понимание этого, именно тогда мне показалось, что в данном случае ей принципиально необходим был другой дирижер, а именно – Антонио Паппано.

Знаете, я иногда удивляюсь этой английской терпимости. В зале Ковент-Гардена, как я наблюдаю, случайных людей почти не бывает, а если они и есть – то единицы. И это значит, что подавляющее большинство зрителей прекрасно все поняли, что помимо ряда вокальных удач эта поставка бесцветна и пуста. Но хлопали – и дирижеру, и режиссеру.

В Милане бы точно «забукали».

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru