«Идеальный дом» Айвора Болтона

Еще раз о мюнхенской «Свадьбе Фигаро»

Татьяна Белова
Оперный обозреватель
Джеральд Финли сохранил для своего Графа и обаяние, и непринужденность звучания, которыми он так пленял летом. Но повышение общей эмоциональной насыщенности действия вынудило его добавить своему герою напора, подчеркивая доминирующую позицию Графа в сюжете через открытый эротизм и агрессию. В декабрьской версии Граф оказался персонажем однозначно отрицательным. Но тем более эффектным в финале оказалось его раскаяние, тем больше зрительского сострадания вызывали его поиски прощения и любви.

О режиссерском решении «Свадьбы Фигаро» в Баварской Опере мы подробно писали летом, с сожалением отмечая, что дирижерская некомпетентность Дэна Эттингера не позволила моцартовской партитуре предстать во всей красе. В зимней серии спектаклей за пульт встал Айвор Болтон, руководитель Зальцбургского «Моцартеума».

В репертуаре и дирижерской карьере Болтона Моцарт занимает одно из главных мест, и для английского маэстро понятными и родными давно стали не только моцартовские ноты, но и моцартовский стиль.

Воздушность, легкость, энергичность и задор — все те слова, которыми привычно описывать звучание музыки Моцарта, с полным правом можно произнести, характеризуя дирижерскую манеру Болтона.

Белый — сумма всех цветов

Ключевым для «Свадьбы Фигаро» Дитера Дорна является недостижимый образ идеального дома. Но в музыкальном прочтении Айвора Болтона такой дом все же присутствует. С первых тактов увертюры целостное звучание оркестра складывается из отчетливо прочерченных мелодических линий отдельных групп. Каждому инструменту (как затем и каждому солисту в ансамбле) Болтон дает право проявить индивидуальность, не растворяя ее в усредненной звуковой среде, а вписывая в целое. И потому «Свадьба Фигаро» в декабре зазвучала ярко и сочно: белый цвет стен павильона оказался не отсутствием красок, а абсолютным цветом, вобравшим в себя весь спектр.

Индивидуальные краски проявились и на сцене: так, хор крестьян, в летних спектаклях существовавший как единый персонаж, не утратив вокальной слаженности, расцвел характерами. У каждой из пейзанок, посланных Фигаро благодарить Графа за отмену права первой ночи, появилась своя интонация, а значит – своя история отношений с Графом.

Джеральд Финли сохранил для своего Графа и обаяние, и непринужденность звучания, которыми он так пленял летом.

Но повышение общей эмоциональной насыщенности действия вынудило его добавить своему герою напора, подчеркивая доминирующую позицию Графа в сюжете через открытый эротизм и агрессию. В декабрьской версии Граф оказался персонажем однозначно отрицательным. Но тем более эффектным в финале оказалось его раскаяние, тем больше зрительского сострадания вызывали его поиски прощения и любви.

Новые краски появились и у Графини Вероник Жанс. Уже «Porgi, Amor» она спела энергично и звучно, а речитатив «E Susanna non vien?» был исполнен бурно, почти по-вердиевски страстно. Деятельная сущность Графини, которую в летних спектаклях можно было обнаружить только в мизансценах, теперь нашла и вокальное воплощение. Ария «Dove sono» стала одним из самых красивых и эффектных номеров спектакля. Её вторую часть, «Ah, se almen la mia costanza», Жанс исполнила, варьируя темпы: рубато одновременно продемонстрировало и творческую свободу певицы, и романтический характер ее героини.

Портретная галерея

Арии в спектакле Дорна решены нарочито статично — они призваны раскрывать характер персонажей. И потому манера исполнения арии становится главным выразительным средством для создания портрета.

Георг Цеппенфельд представил своего дона Бартоло, исполнив «La vendetta, oh! la vendetta» не мстительно, а благородно и с восхитительным чувством собственного достоинства. Теплый тембр, легкие переходы между регистрами, эффектные верхние ноты и основательные нижние — все превосходные данные артиста нашли свое точное применение в этой арии. Даже триольная скороговорка «Se tutto il codice…» не прозвучала суетливо, поскольку дон Бартоло у Цеппенфельда оказался вовсе не комическим стариком, а хорошо знающим свое дело специалистом.

Характер Керубино, как и положено, заявлен в «Non so più»:

Сеселия Холл поет взахлеб, торопясь, на грани расхождения с оркестром, но и это рассогласование рисует персонажа, существующего вне любых размеренных границ и правил.

В финальной строчке, «parlo d’amor con me», Холл даже позволила себе вариации, хотя и довольно робкие.

Фигаро активно действует на сцене с самого начала оперы, но подробно его характер и манера мышления тоже откроются только в арии, а не в первой, дуэтной сцене с Сюзанной. Лука Пизарони преподнес «Se vuol ballare» как процесс размышления, перебор и примеривание различных вариантов поведения, а не как мстительную декларацию. Закономерно поэтому, что в заключительной части каватины первый куплет не просто повторен, а спет совершенно с иной интонацией. «...il chitarrino le suonerò» во второй раз — это принятое решение: способ найден, Фигаро готов действовать.

Мизансценическое воплощение этого номера может показаться излишне буквальным: пока Фигаро ищет способ взять ситуацию под контроль, он мечется внутри павильона, заключительная же часть исполняется на авансцене. Однако такая наглядность и точное совпадение «картинки» с музыкальной драматургией и есть стержень «Свадьбы Фигаро» в Баварской Опере.

Поспешишь — людей насмешишь

В дальнейшем мы не раз увидим, как Фигаро принимает решения прямо на сцене, не планируя ничего заранее. Вот он излагает свой план Графине и Сюзанне: план явно сочиняется на ходу, мысли обгоняют слова, и потому Фигаро торопится, возникает скороговорка. Его импровизации выглядят ярко и эмоционально, но непродуманность планов объясняет их постоянную неуспешность. Впрочем, Фигаро это не обескураживает, и в каждой следующей сцене он вновь принимается на ходу развивать только что пришедшую в голову идею и подсказывать окружающим, как себя вести.

Одним из ярких эпизодов спектакля стал хор «Amanti, costanti»: Фигаро приводит к Графу крестьянских девушек, чтобы те спели на свадебной церемонии.

При этом он явно не успел проинструктировать своих помощниц заранее — они держат листочки вверх ногами, конфузятся, Фигаро то и дело срывается со своего жениховского места и бежит подсказывать им, что и как нужно сделать. Но праздник все равно идет так, как его видит Граф, и потому звучит менуэт, который крестьяне неуклюже танцуют, а Фигаро может лишь подмечать непонятные манипуляции с булавкой и запиской.

И ария «Aprite un po' quegl'occhi» становится логичным продолжением привычного для Фигаро желания научить окружающих правильному поведению, как и привычки делать поспешные выводы.

Свобода и гармония

Лука Пизарони обладает и чудесным голосом, особенно выразительным в нижней части диапазона, и прекрасным чувством слова, и внятной артикуляцией. Все это позволяет ему быть совершенно свободным в музыкальной интерпретации партии Фигаро. Вдобавок он виртуозно обращается с реквизитом и легко двигается, и выразительность его жестикуляции не уступает выразительности вокальной.

Пожалуй, один только раз, во время «Non più andrai», эта пластическая выразительность показалась чрезмерной. Зачем Фигаро с таким пылом обрывал кружевные манжеты с камзола Керубино? Зачем увлеченно теребил его за щеку? Но Фигаро не обосновывает свои действия и не продумывает их заранее, поэтому немотивированность поведения во время этой сцены тоже не выглядела ошибкой.

Внутренняя свобода Фигаро у Пизарони базируется не на осознании собственного превосходства, а, как у выросшего в счастливой семье ребенка, на доверии к окружающему миру.

С первых минут его дуэта с Сюзанной это доверие очевидно: еще неясно, гармоничен ли будет их союз музыкально, но объятия и поцелуи перемежают их реплики самым естественным образом, и ревность Фигаро, двигающая сюжет, не означает подозрительности в адрес невесты.

Анита Хартиг в роли Сюзанны мила и обаятельна, ее главные черты — мягкость и нежность. Великолепно прозвучала ее песенка в саду, «Deh, vieni, non tardar», исполненная с нежнейшими филировками. А самым красивым вокальным номером спектакля стал дуэт Сюзанны и Графини «Che soave zeffiretto...»: два сопрано, не теряя индивидуальной окраски, растворялись в совместном музицировании.

«Вместе» — это «ансамбль»

Арии проявляют характер, ансамбли держат конструкцию отношений — мюнхенскую «Свадьбу Фигаро» можно смело использовать в качестве иллюстрации этого закона оперной композиции. Подстраивался ли дирижер Болтон под режиссерские идеи Дорна? Или спектакль поставлен настолько адекватно музыкальной драматургии Моцарта, что достаточно просто обладать пониманием и чутьем, чтобы музыкальные акценты идеально совпадали со сценическими?

В ансамбле финала второго акта Графиня, Сюзанна и Фигаро противопоставлены Графу, Базилио и Марцелине. Режиссер сделал их конфликт наглядным, разведя две эти коалиции по разным углам сцены, а Болтон сумел каждой из этих групп задать свой ритм — не позволяя им, однако, выпасть из музыкального целого. Акцентируя музыкальную неоднородность ансамбля, дирижер не просто подчеркнул мизансцену, а сделал ее единственно возможной.

Болтон сделал очень отчетливой и свойственную спектаклю Дорна диалектику молчаливых сцен и музыкальных номеров.

Именно за счет эмоциональной окраски в оркестре и интонациях солистов становится очевидным, что музыка всегда начинает звучать в момент драматических перемен, она всегда драматургически осмысленна, а не просто способ общения персонажей, традиционно принятый в оперном театре.

И ненароком задумаешься, почему по сюжету «Свадьбы Фигаро» главный интриган и сводник в доме Графа — учитель музыки дон Базилио? Не потому ли, что музыка и есть главный двигатель сюжета и организатор отношений?

«Свадьба Фигаро» завершается грандиозным ансамблем — ундециметом, объединяющем всех солистов. В декабрьском представлении не было ни одного слабого звена, и, следуя логике самого спектакля, требуется назвать не только главных героев, но и остальных участников финального ансамбля. Александр Каймбахер восхитительно сыграл Дона Базилио — молодого, пронырливого, скользкого; в отношении Хайке Грётцингер (Марцелина), Петера Лоберта (Антонио), Эльзы Бенуа (Барбарина) и Кевина Коннерса (дон Курцио), исполнявших эти же роли в июле, повторим ранее сказанные комплименты.

Айвор Болтон сплел одиннадцать голосов в тончайший узор, не потеряв ни одну нить. И финальная фраза, пропетая всеми одиннадцатью голосами, — «Corriam tutti a festeggiar!» (Поспешим праздновать!) — наилучшим образом подытожила и превосходный спектакль, и настроение декабрьского вечера.

0
добавить коментарий
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ

Свадьба Фигаро

Произведения

МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ