Успешный дебют молодой солистки Большого театра Ольги Кульчинской в «Царской невесте» произвел большое впечатление на московских любителей оперы. И вот, только что пришла замечательная весть – Ольга стала обладателем первой премии престижного Международного конкурса Франсиско Виньяса в Барселоне. Сегодня она – гость нашего журнала. Эта беседа состоялась незадолго до Нового года.

— Дорогая Ольга, как принято для знакомства, расскажите, пожалуйста, о Вашем детстве, семье и корнях.

— Я родилась и выросла в городе Ровно, на Западной Украине. Мой дедушка, Ярослав Сергеевич Кульчинский, начал учиться пению достаточно поздно, в 28 лет он поступил в Харьковскую консерваторию. Потом он много лет был солистом-басом в Ровенской филармонии. Бабушка, его жена, пела в Воронеже, в хоре. У неё был редкий голос – контральто. Я слышала только на старинных магнитофонных катушках бабушкины записи, очень красивый тембр! Но ей пришлось достаточно рано закончить петь и посвятить себя семье и детям. А дедушка начал заниматься с учениками ещё параллельно с концертной деятельностью. И до сих пор преподаёт в Институте культуры города Ровно. Когда я заканчивала музыкальную школу – много солировала в хоре. И дедушка сказал: «давай попробуем позаниматься». Мы стали заниматься дыханием, разучивать старые итальянские арии.

— Как Вам удалось совместить милого домашнего дедушку, который, наверняка, баловал в детстве, с требовательным педагогом?

— Это, как раз, нормально. Мы никогда не жили в одном доме, встречались только как гости, и необходимая дистанция сохранялась. Вот мама у меня – виолончелистка, тоже педагог в музыкальной школе. И когда она начинает заниматься с моей сестрой – виолончелисткой, теперь студенткой консерватории, тяжело и им, и всем домашним вокруг! Мама и папа-пианист, закончили Киевскую консерваторию. Мама кроме преподавания ещё играет в камерном оркестре Ровенской филармонии, а папа сейчас художественный руководитель этой филармонии. Плюс иногда занимается с вокалистами, как концертмейстер.

— Вы с ним тоже занимались?

— Когда-то давно. И вот этим летом я привезла клавиры «Сомнамбулы» и «Дона Паскуале». Поучили, с папой удобно в ансамбле!

— Ваша музыкальная карьера, получается, была предрешена ещё в детстве?

— Да, я так думала лет с пяти. На музыкальные уроки прямо бежала из школы, как на праздник! У меня была чудесный педагог по сольфеджио – Любовь Васильевна Скопович. Она уникальна своей методикой, обычно ведь маленькие дети сольфеджио воспринимают, как тяжкую нагрузку. Вся моя музыкантская база – слух, читка с листа, память, были заложены именно тогда, в музыкальной школе. И теоретический факультет музыкального училища выбрала тоже не случайно. На фортепиано мои успехи были неплохие, но не настолько, чтобы легко соревноваться с другими пианистами. А на дирижёрско-хоровом можно что-то не то напеть себе долгими хоровыми уроками без должной постановки голоса. Уже на первом курсе училища я поехала в Ужгород на детско-юношеский конкурс «Волшебные звоночки» как вокалистка. Программу подготовили с папой, он аккомпанировал. В жюри сидела Гизела Ципола. Мне тогда только исполнилось 15 лет, голос был ещё светлее и выше, чем сейчас, но в нём уже чувствовался объём. Дедушка сразу определил, что я не колоратура как таковая, а смогу со временем петь и Виолетту в «Травиате» и прочий репертуар лирического сопрано. Уже потом, в Киевской консерватории, меня пытались вести и как лирико-спинто сопрано.

— Какая разница в названии типа голоса? Главное – чтобы звучало!

— Название важно, чтобы верно выбрать репертуар, иначе можно навредить своему природному инструменту. На третьем курсе училища я перевелась тоже на теоретическое в Киев, чтобы уже там заниматься пением. А уже после третьего курса училища я решила поступить на подкурс вокального отделения консерватории. И мне безумно повезло, потому что я попала в класс к лучшему педагогу, Марие Юрьевне Стефюк. Я и закончила Киевскую консерваторию этим летом 2014 года.

— Почему из музыкальной, певучей украинской столицы Вы надумали приехать в Москву, в Молодёжную программу Большого театра?

— Хотя я очень люблю камерные произведения, романсы, и говорят, что это у меня получается, но сразу мечтала именно об оперной сцене, о соединении вокального и актёрского начала. Наверное, если бы не было голоса, пыталась поступить в актёрский вуз. В Москве, где оперных театров больше всего, возможность реализовать себя на сцене гораздо больше. Мне очень нравится перевоплощаться, играть на сцене, хотя многие вещи даются пока с трудом, психофизика берёт своё. Но соединить академический вокал с драматической игрой — это сказка, то, о чём мечтала. По-моему, оперный певец — самая лучшая в мире профессия! Для избранных.

— Помню из рассказов Дмитрия Юрьевича Вдовина и Светланы Григорьевны Нестеренко, что Вас взяли в Молодёжку как-то внезапно, долго решали – нужно ли ещё одно лёгкое лирическое сопрано. В результате не ошиблись! Пока это первый случай за 5 лет существования Молодёжной программы, что после года стажировки, хотя можно и целых три дозревать и заниматься, Вас приняли в основную труппу Большого театра.

— Я эту разницу в статусе не ощущаю. Так же продолжаю заниматься, общаюсь с теми же педагогами и с ребятами, занимаюсь с коучами. Все они тоже много работают и поют в спектаклях, так что задаваться у меня повода нет.

— Не открою секрета, штатной солисткой сделала Вас успешно спетая партия Марфы в «Царской невесте», возобновлённой на Исторической сцене в прошлом сезоне. Кто принял смелое решение о назначении молоденькой дебютантки на премьеру в первый состав?

— Честно говоря, я не знаю как там было все на самом деле, но у меня есть подозрения что это Геннадий Николаевич Рождественский, музыкальный руководитель этой постановки. Репетировали три Марфы, две другие – старше и опытней меня. Я и не мечтала о премьере, просто учила роль, чтобы быть готовой заменить в случае надобности. Ближе к спектаклю начались прогоны в Большом репетиционном зале под рояль. На одном из них тихонько появился Геннадий Николаевич. Молча посидел, ничего не сказал. Мы, конечно, волновались – живая легенда нас слушает! Потом расспрашивали ассистентов – как и что. Те указывали на мелочи в нюансах, фразировке, но в целом говорили, что маэстро понравилось. Кто конкретно больше – не уточняли. На Исторической сцене репетиций был минимум. У меня только один прогон под рояль в костюмах, Геннадий Николаевич дирижировал, и генеральная с оркестром. И буквально за 3 дня до премьеры мне позвонили в 11 вечера и сказали: «готовьтесь, будете петь премьеру». Как потом оказалось целых две.

— А всё таки, Рождественский как-то работал с Вами и другими солистами на репетициях?

— Нет, зная методику маэстро, – а я перечитала и пересмотрела о нём все доступные материалы – он не любит много репетировать. Он может всё показать руками сразу, и у него очень сильная энергетика. Вроде ты от него далеко на сцене – и один взгляд, жест, и чувствуешь импульс Мастера.

— Ольга, но большинство критиков, и я тоже, отметили чересчур «медитативные» темпы на сей раз у Рождественского, порой на грани, чтобы вокалистам не задохнуться.

— Он так чувствует! И ничего с этим не сделаешь, Маэстро нравится предельно замедлять. Но иногда он идёт вперёд, вот как в последнем спектакле 19 ноября, хотя любимые «тягучие» места Геннадия Николаевича всё равно остаются.

— Ваша Марфа ещё и очень убедительна актёрски. Этот надлом в финале – то ли действие яда, то ли сумасшествие, сыграно очень сильно, и без пережима. Все вокруг удивляются: «Как, неужели вправду дебютантка?» Правда, помню как в начале репетиций предложила Вам прислать в электронном виде драму Льва Мея «Царская невеста», а Вы меня удивили и обрадовали ответом: «спасибо, я уже прочла!»

— Да, я много читала кроме Мея исторических книг об эпохе Ивана Грозного, смотрела и слушала разные исполнения «Царской невесты». Работали с режиссёрами тоже достаточно. Но когда вышла на сцену, постаралась сделать просто то, что чувствую внутри, сама. И так получилось, что Юлия Певзнер, постановщик возобновления, мне практически ничего не меняла, особенно в 4-м акте. Разве что по «географии» на сцене, но не по эмоциям героини. Сумасшествие бывает разное, а у Марфы оно такое спонтанное и явно с моментами просветления. Когда то включается свой мир, то она осознаёт окружающее, то чувствует жуткий страх. И я выбрала для себя моменты, где именно буду это «переключать», и вот, как говорят, попала!

— Вас не огорчило, что в финале Марфа выглядит уж слишком больной, некрасивой – седые пряди, мертвенно выбеленное лицо, синяки под глазами?

— Конечно, немного расстроилась! Есть даже легенда про нетленные останки Марфы Собакиной, которая и почти четыреста лет спустя показалась археологам, вскрывшим её гробницу в Воскресенском монастыре Кремля, писаной красавицей! Но это режиссёрское решение оправдано. На сцене устрашающий грим служит спецэффектом. Все пугаются, причём и партнёры каждый раз, и это придаёт больше эмоций. А сильные переживания на сцене и в зал лучше передаются.

— Вам нравится именно в такой традиционно-сарафанной постановке петь?

— Ой, мне очень нравится! И просто счастлива, что дебют состоялся в возобновлении исторической постановки Федоровского.

— Вот и время для фирменного на нашем портале вопроса. А как Вы относитесь к современным прочтениям классических опер? Понятно, совсем юная начинающая певица не может так уж выбирать – где и в чём участвовать. Но всё же, уже есть какие-то внутренние табу?

— Ну, наверное, неоригинально отвечу, что полностью нагая не готова выйти на сцену. Но, честно говоря, и не припомню даже очень смелых опер, где бы героиня-сопрано пела вовсе без одежды. Сразу вспоминаю «Манон Леско» Массне, где Анна Нетребко и Роландо Виллазон обнимались на кровати в шёлковом нижнем белье, но это смотрелось совсем не пошло, а красиво и эротично. Хотя тогда, пожалуй, придётся заняться редактурой своего тела! (смеётся)

«Царская невеста» в Большом театре. Фото Дамира Юсупова / Большой театр

— Ну, это Вы чересчур строги к себе!

— Не хочется петь в постановках, где режиссура неоправданна. Мы же всё пропускаем через себя. И когда ищешь логику в поведении персонажа – и не можешь её уловить, работать гораздо тяжелее. Может появиться зажим, и мало что получится.

— Ещё у Вас совсем недавно состоялся дебют в «Богеме» Пуччини, и не Мими, как думалось после Марфы, а Мюзетта. Побывавшие на спектакле отмечали, Кульчинская удивительно преобразилась в эдакую шикарную парижскую кокетку, антипод Мими. Охотно верю, помня Вашу Примадонну-сопрано в шуточной детской постановке прошлого сезона «Настройся на оперу». Там улавливалось сходство с оперной дивой Эдмеей из фильма Феллини «И корабль плывёт».

— Мюзетту я очень захотела спеть сама ещё в прошлом сезоне. Но решал опять же дирижёр, на сей раз Туган Теймуразович Сохиев. «Богему» и «Травиату» он выбрал себе из текущего репертуара для музыкального возобновления. Он весной делал общее прослушивание всей оперной труппы. Я спела «Вальс Мюзетты» и маэстро Сохиев сказал, что возьмет меня в состав на следующий цикл «Богемы». Тогда я начала учить эту небольшую, но яркую и показательную роль, совершенно противоположную моему душевному складу. В роли Мюзетты мне интересно немножко побороться с собой, приятно слышать, что получилось, но я считаю – ещё актёрски надо много работать. Но музыка Пуччини и работа с Туганом Теймуразовичем – это просто счастье!

— Ваша самая свежая роль – Герда в опере Сергея Баневича «История Кая и Герды». И, кстати, автор во всех интервью заявляет, что его музыку надо петь, как Пуччини.

— Именно так! Иначе просто не получится, так у него написано.

— Какой Вы для себя нашли ключик к не самой простой, особенно если думать про детей, музыке Баневича? Рецензии единогласно хвалят сценическое решение, много положительного говорят о солистах, причём всех составов, и о Вас, особенно, но как раз сама партитура «Кая и Герды», написанная 30 лет назад, вызывает вопросы.

— Сначала, пока мы все разучивали партии, ансамбли в классе – шло тяжеловато чисто музыкально. Но уже на сцене, в соединении с хором и мимансом, особенно потом с оркестром, всё стало легче и интересней. Причём, на репетициях нас постоянно смешивали с разными партнёрами. Все партии очень трудно написаны. Кай, как мне кажется, вообще для двух типов теноров – одновременно и крепкого, и очень высокого. Герда тоже имеет свои сложности, партия поначалу воспринималась не вполне цельной, написанной отдельными фрагментами. Но после начала сценических репетиций большинство вокальных проблем отошли на второй план. Последние прогоны, генеральная репетиция и премьера очень понравились по ощущениям. Если спросят меня, скажу, что «Кай и Герда» произведение для детей от 10 лет, там много серьезных, даже философских моментов, особенно в партии Фонарщика. Но знаю, что у коллег с удовольствием сидели спектакль целиком и 4-летние малыши.

— При том у людей, далёких от оперного театра, по репортажу в телевизионных новостях сложилось обманчивое мнение, что в «Снежную королеву» добавили слишком взрослую любовную тему. Кай и Герда — не брат с сестрой (они у Андерсена, кстати, тоже не родные!), у них зарождается первое любовное чувство и всё это – не для маленьких.

— В трактовке нашего режиссёра Дмитрия Белянушкина Кай немного старше Герды, он начинает уже к ней относиться именно как к девушке, а не просто подружке. А Герда ещё совсем ребёнок. Но нас просили не играть детей специально! Я вот просто ничего с собой не делала, нравилось бегать, прыгать, включать воспоминания своего детства. Не копировать, а представлять, как это было.

— А то, что постановщику тоже только 26 лет?

— Ой, это просто классно! Нам с Дмитрием так легко и хорошо работалось всей командой.

— Вам, наверное, легко даётся разучивание нового?

— Музыкально без проблем, я читаю с листа всё. Мне вообще не надо заниматься с концертмейстером разучиванием материала как такового. Но так у большинства певцов, кто с детства занимался музыкой и получил диплом пианиста, инструменталиста, хоровика, или, как я, теоретика. Труднее сразу схватить текст, особенно иностранный.

— Сесть за рояль и поиграть самой не хочется иногда?

— Хочется, но, к сожалению, уже очень давно не играла. Вспоминаю свои уроки фортепиано, у меня была замечательная преподавательница в консерватории. Все мои фортепианные ноты лежат в театре, и я все мечтаю, что как-то соберусь и всё-таки немного поиграю на рояле.

«Царская невеста» в Большом театре. Фото Дамира Юсупова / Большой театр

— Ваши выступления в прошлогоднем цикле «Все романсы Чайковского» или на вечере, посвящённом Мусоргскому, запомнились, как зрелые, со своей интерпретацией. О недавнем концерте «Барокко. Путешествие», где Вы исполнили произведения Вивальди, Порпоры и Скарлатти с ансамблем Questa musica Филиппа Чижевского, восторженно высказался строгий и уважаемый А. Парин. Похоже, что камерный репертуар Вам интересен и получается. А есть мечта в этом жанре о чём-то новом, или редком?

— Вскоре я должна буду участвовать в концерте из произведений Генделя. Старинная музыка – барокко и даже более ранняя, мне безумно нравится! Если помечтать – хотела бы записать альбом из русских романсов: Рахманинов, Чайковский, Римский-Корсаков. И ещё – барочную музыку.

— По Вашему, надо ли менять вокальную технику при исполнении Баха-Генделя и более ранних авторов?

— Надо развивать в себе ощущение стиля. Конечно, петь нужно только своим индивидуальным тембром, а все остальное сделает музыкальность и стиль. Но представление, что всё надо петь очень чётко в барочной музыке, ошибочно. У венских классиков – да, нотный текст требует предельной корректности. А добаховская музыка, напротив, очень свободно и даже эротично написана. Поёшь и удивляешься – конец 16-го - начало 17-го века, а чувства вложены абсолютно современные. Эта красота и гармония просто поражают!

— И сразу перескочим в 20-й век, не всеми вокалистами жалуемый за сложность и колючесть, подчас отсутствие яркого мелодизма. Прокофьев – Ваш автор, без сомнения. Но как насчёт более радикальных новаторов?

— Мне хотелось бы попробовать всё, не только 20-й век, но и 21-й. Когда училась в Киевской консерватории, часто друзья-композиторы, зная, что легко учу всё, просили исполнить их студенческие произведения. Попадались очень сложные вещи, но мне всегда нравилось их петь. Современная музыка сложнее, над ней дольше работать, но что-то есть такое притягательное, когда ты – первый исполнитель.

— Не боялись испортить голос, молодые авторы не особо заботятся об удобстве для исполнителей?

— Нет, мне попадались нормально для вокалиста написанные сочинения. Были «спецэффекты» вроде придыхания, выдыхания на ноте – я пыталась сделать, это особый момент. Мне нравится всё новое, я до него жадная! Например, про «Лулу» Альбана Берга думаю в будущем.

— Оля, понятно, что 24 года для оперной певицы – ранняя утренняя зорька. Упоминали в перспективе про Амину в «Сомнамбуле», Виолетту. Более реальна Ваша Сюзанна в грядущей в Большом премьере «Свадьбы Фигаро». Но есть ли вокальный барьер в сторону более крепких партий, дальше которого пока себя не мыслите?

— Буду отталкиваться от своей природы. Главное – хочу петь долго и сохранить голос. Более крепкий репертуар изнашивает голос быстрее.

— А как же Магда Оливеро, полноценно звучавшая и в 80 лет?

— Феномен и исключение! Мне кажется, что лёгкие сопрано, правильно выстроившие карьеру, чаще удивляют вокальным долголетием. Восхищаюсь Мариэлой Дэвиа, она и в 66 лет звучит в верхнем регистре отлично. Чтобы сохранить голос, в какие- то моменты нужно будет пожертвовать своими сиюминутными желаниями, отказаться от предложений.

— Вы уже побывали с Большим театром и концертным исполнением «Царской невесты» в Вене и в Нью-Йорке. Заметна разница в восприятии и поведении публики?

— Прекрасно и тепло принимали и там, и там. Но в Вене сам театр поменьше, там петь было легче, и контакт с залом ощущался лучше. А в Нью-Йорке в здании «Линкольн-центра», где зал на 2400 мест, поначалу тяжелее было пробивать оркестр, сидевший на сцене.

— Вы акустически легко приспосабливаетесь?

— Да. И здесь, в Москве, на огромной Исторической сцене мне петь легче, чем на Новой. Там есть несколько коварных для солистов мест, особенно если оркестр поддаст. Мне, как ни странно, чем больше зал – тем легче петь. Слышу, как голос улетает куда-то и радуюсь. В классе бывает некомфортно, начинаю прислушиваться к призвукам.

— А собственный голос со стороны, в записи?

— Ооо! Раньше казался ужасным, сейчас привыкла, голос выровнялся, и кое-что начинает нравиться. Но в записи ещё лучше слышу, над чем надо продолжать работать. Хотя внутреннее слышание себя всегда иное, чем в звукозаписи.

— Как Вам удаётся концентрироваться перед выходом на сцену? По сравнению с другими ребятами Вы кажетесь очень спокойной и надёжной, если и психуете, то незаметно.

— Страх сцены был в консерватории, но прошёл, к счастью. Волнение осталось, ночь перед спектаклем сплю плохо. Но настраиваю себя на более «страшное» — а что если придётся петь за границей, где все говорят на чужом языке, с какими-то супер звёздными именитыми партнёрами? Большой театр, даже прославленная Историческая сцена, уже стал родным мне, это придаёт спокойствие, даже уют.

— Ну и раз заговорили про великих партнёров, не говоря об ушедших на пенсию или в мир иной, с кем бы больше всего хотелось спеть?

— Со многими... наверно с Йонасом Кауфманом!

— Как я Вас понимаю! Жаль, что Йонас всё дальше отходит от того репертуара, где вы могли бы пересечься. Но кто знает…Хотя бы дуэт в концерте – уже здорово. Ольга, у Вас в Большом театре уже сложилась дорогого стоящая репутация «пчёлки» – постоянно репетируете, что-то учите, ездите на все занятия, сами просите назначить ещё и ещё. Вы такая по натуре трудоголик или заставляете себя?

— У меня всегда присутствуют мучения совести. Сознание – надо заниматься, не отпускает! Понимаю, когда пора отдохнуть, и голосу, и голове. Но дежурная часть мозга неизменно помнит: надо выучить ещё много всего, повторить музыкально, текст. Наверное, это от воспитания.

— Если всё же позволяете себе расслабиться, каким способом лучше всего?

— По-разному. Тоже чем-то занимаюсь, но не музыкой. Читаю, слушаю что-то другое, лёгкое, немного вышиваю, иногда готовлю. Люблю просто гулять и смотреть новые места. Пока второй год не хватает времени пройти по Москве пешком по разным историческим местам, музеям, или в Третьяковской галерее посмотреть не только зал Врубеля, где Молодёжная программа часто даёт концерты, но и всю экспозицию. Я очень семейный, домашний человек. Люблю отдыхать дома, с родными и близкими. Сожалею, что сейчас встречи с ними так редки. Объездить мир и попутешествовать тоже хочется, и даже побывать в местах, где «не ступала нога» обычного туриста. Но понимаю, что вот сейчас кажется – много работы, но это цветочки по сравнению с тем, что ожидает впереди при удачном развитии карьеры. Загадывать про свою личную, женскую судьбу вообще боюсь. Пытаюсь наслаждаться сегодняшним днём.

Беседовала Татьяна Елагина

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru