Необычная судьба, необычное интервью

Такая необычная судьба. Возможно ли это - в 28 лет этот человек впервые услышал оперу, а в 31 - поет ее на сцене Королевской оперы в Лондоне! Его родители еще ни разу не слышали своего сына как оперного певца и не представляют его на сцене. Ни дня в музыкальной школе, ни дня в консерватории, все по-иному – успешная финансовая карьера, работа в Америке, финансовое благополучие. И вдруг...

Впрочем, знакомьтесь — это бас-баритон Юрий Юрчук из программы для молодых певцов Jetter Parker Young Artist, которой удается находить и поддерживать настоящие таланты.

Высокий, красивый молодой человек с жизнерадостным заразительным смехом. В свой первый год обучения в Королевской опере он поет в пяти постановках и в трех готов заменить солистов основного состава, если вдруг... Это очень серьезное начало для человека, который всего два-три года назад открыл для себя основы нотной грамоты и освоил базовые навыки игры на фортепьяно.

Людмила Яблокова беседует с ним в Ковент-Гардене, в перерыве между репетициями и классами.

Л.Я. У вас оригинальная установка на жизнь, Юрий. «Смысл жизни не в том, чтобы ждать, когда закончится гроза, а в том, чтобы учиться танцевать под дождем». А когда надо учиться петь?

Ю.Ю. Когда приходит четкое понимание того, что если не попробовать сейчас, то можешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

И все-таки, зигзаги жизни у вас – крутые.

Да, я закончил Киевский Национальный Экономический Университет, финансово-экономический факультет, получил магистра и проработал восемь лет в компании Прайс Уотерхауз Купер.

История интересная, конечно, получилась. Мне было лет пятнадцать, когда я впервые пошел на встречу с учителем пения в Киеве. И она сказала, что голоса у меня нет, никто меня слушать не захочет и пытаться - нечего.

А почему вы в принципе пошли на прослушивание?

Музыка мне всегда нравилась как нечто увлекательное, волнующее, интересное, но я всегда был только зрителем. Хотя именно в мои пятнадцать решил научиться играть на гитаре. Отзанимался с учителем всего несколько месяцев, и тогда он сказал, что когда на гитаре не только играешь, но и поешь - это очень здорово, перспективно.

Как удивительно, один учитель открывает перед вами мир, а второй неверным непрофессиональным словом – закрывает дверь в этот мир.

Да. И больше петь я, конечно же, и не пытался. Я что-то там стонал под гитару, но очень непрофессионально, и на этом все дело закончилось. А кроме того, семья у меня была такая, что надо было зарабатывать деньги, мне нравились финансы, и поэтому карьера началась так, как началась. А потом, когда я приехал в Чикаго в 2011 году по бухгалтерской работе, я решил снова попробовать взять уроки пения. Видимо, к тому времени я окончательно созрел.

Я все-таки пытаюсь понять, что же снова привело вас к этому решению? Что же это была за одержимость?

Не одержимость! Я ведь ничего не имел в виду, ничего серьезного, изначально просто хотел занять себя в свободное время. Так я встретился с Марком Эмбри, баритоном из Нью-Йорк Сити Оперы и преподавателем вокала. Мне он очень понравился как человек, интересный такой дедушка. Он так увлекательно обо всем этом говорил. Я хотел учиться петь популярную музыку, но он отказался учить меня этому и обещал порекомендовать кого-то. А мне было так жаль расставаться с ним, что я стал учиться классическому вокалу. Летом будет три года, как я начал с ним заниматься.

Первая опера, которую я услышал вместе с ним, – была «Богема» с сэром Томасом Алленом… [Юрий замолкает и после небольшой паузы продолжает]… такой вот необразованный был. А сейчас Томас Аллен будет петь здесь в опере "Турок в Италии", и мне хочется к нему подойти и поблагодарить за посвящение. После этой оперы я сказал себе: «Боже мой! Я хочу быть частью этого»... Действительно, именно тогда у меня появилось очень серьезное ощущение, что это мой последний шанс – стать музыкантом, шанс, который даст мне возможность приобщиться к этому чуду – к опере! Надо мной серьезно довлело мнение, что если в музыкальной школе не учился... И так далее. Но в Чикаго все вдруг стало получаться. Мы с Марком создали программу, которая включала в себя базовые основы – нотная грамота, фортепиано и продолжали заниматься вокалом.

Юрий, полагаю, вы платили за свои уроки. Так или иначе - финансовая карьера сослужила добрую службу. Вы пели и работали, наверное?

Когда меня приняли в Школу музыки чикагского Университета Де Поля, я перешел на полставки, но окончательно расстался с работой только в сентябре прошлого года, кода переехал в Лондон. Но я благодарен своим ребятам, бывшим коллегам. Они поддерживали меня, и мне было важно сохранить связь с финансовым миром, потому что до конца все-таки не было понятно, сможет ли это мое увлечение стать карьерой. Подавляющее большинство людей откровенно называли меня безумцем.

Можно понять этих людей. От добра добра не ищут. Нас ведь так учили.

Да, конечно. Но я думал о пении как о двух-трехлетнем проекте, хотел научиться петь - для себя. Мне казалось, что если я не сделаю этого сейчас, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но вскоре события стали развиваться довольно неожиданно и интенсивно, стало получаться, я принял участие в нескольких конкурсах. И вот я здесь – в Лондоне, в Ковент-Гардене, в программе молодых артистов. И это первое реальное подтверждение тому, что я не совсем витаю в облаках, что я могу петь. Я попал в программу с первого раза, хотя Марк предупреждал меня, что обычно это не происходит с первой попытки – они ждут, смотрят, как развивается голос. Так что Чикагский институт я так и не закончил.

Вы знаете, мне кажется, у вас и здесь всё достаточно стремительно развивается. Вы востребованы в пяти спектаклях, если я правильно помню?

Да даже больше, я думаю. «Тристан и Изольда» (Кормчий), «Андре Шенье» (судья Дюма), «Мадам Баттерфляй» (Ямадори и Шарплес – на замену), «Травиата» (барон Дюфоль), в «Богеме» я дублирую Шонара. В Линдбери Зале (на малой сцене) я сыграл Джермано в опере Россини «Шёлковая лестница». Летом предстоит «Адриана Лекуврер», где я уже буду петь Мишонне на главной сцене. Это большая, хорошая для меня роль, две арии.

Вебсайт Королевской оперы представил Юрия Юрчука как певца, обладающего звучным голосом, несущим, содержащим в себе «изюминку, жемчужинку» ... Но не только голос – сочный, насыщенный, в зависимости от роли несущий ли в себе темные, или даже более зловещие оттенки, и его совершенно оригинальный путь в оперу располагают меня к этому человеку. Удивительно приятно беседовать с ним – его фразы точны и взвешены, он наблюдателен, он не стесняется быть несколько наивным, он уязвим и весьма самокритичен к себе, без тени самодовольства, позы. С другой стороны, его лексика – человека из бизнеса. Взвешенная, лаконичная, логичная. Вагнер и «Тристан» с легендарной Ниной Штемме стали для него дебютным спектаклем на сцене Ковент-Гардена.

Юрий, расскажите о своем первом спектакле в Ковент-Гардене?

Я никогда не пел на таких сценах, перед такой большой аудиторией. Но в этой постановке Вагнера на Кормчего в отличие от оригинала возложены также функции помощника Смерти, таким образом, его участие на сцене длится намного дольше, он – как бы балансирует на грани жизни и смерти, разделяет эти два мира. Спасая короля, он убивает Курвенала. Но самое главное – эта то, что я получил от общения с Ниной Штемме, наблюдая за ней во время репетиций, видя, как идет становление роли в спектакле. Поскольку я упустил огромный кусок музыкального и артистического образования, для меня это был еще один шанс чему-то научиться на практике, на сцене. Еще один момент – я никогда не пел в операх, которые шли подряд 6-7 спектаклей. И это тоже очень интересная вещь, потому что в моем первом выходе на этой сцене явно присутствовал какой-то шок, хотя я казалось бы делал все правильно. Но на следующих спектаклях, хотя и присутствует приподнятое настроение, начинаешь замечать важные вещи, детали. И я сделал вывод, что выступление на сцене «живет» не только от первого и финального звука, но и от первого - до последнего представления. И мне кажется, те, кто смотрят последние спектакли, они выигрывают.

Вы получили шанс быть на сцене со знаменитыми оперными певцами – Йонас Кауфман, Желько Лучич, Сэр Джон Томлинсон, Кристина Ополайс, Аллессандро Корбелли. Что конкретно вы от них восприняли?

Прежде всего – умение держаться, присутствовать на сцене. Как новичок, я имел мало представления об этом. Манера держать себя, взгляд, осанка, как они обращаются к другим персонажам. То пространство, в котором они находятся во время исполнении арии. Я пытаюсь понять, как это исполнение отражается на внешности артиста, его движениях, и когда схожее переживание происходит во мне, как в артисте, я пытаюсь выстраивать какой-то мостик – между внутренним и внешним состоянием, переживая его, не только играя. И мне это внове. Потому что большая часть моей жизни прошла за столом переговоров, где никто не должен был догадаться, что ты на самом деле чувствуешь, здесь же – все наоборот. И это очень интересно.

Расскажите о «Шенье», и как вы чувствовали себя в компании двух таких громких имен – Йонаса Кауфмана и Желько Лучича, который, кстати, тоже говорит по-русски.

Мы много общались на репетициях, Желько мне показывал какие-то вокальные нюансы. Я многому учусь у моих коллег (это понятно), но если выделить главное – это уровень энергии, потому что у обоих певцов, я заметил, с выходом на сцену тонус подскакивает, и это однозначно хорошо, это захватывает, увлекает зрителя с первых мгновений. Опять-таки – свобода. Не было ощущения, что они играют. Да, они вышли на сцену и проживают какой-то отрезок жизни - они естественны и натуральны, искренни. Для меня - это бесценный опыт, потому что когда-нибудь, я надеюсь, я спою Жерара сам. А школа Лучича – наша, можно сказать, советская оперная школа, понятная. У Лучича я научился, как надо справляться с нервозностью на сцене. Оказалось, не надо ни с чем "справляться", надо просто направить эту энергию в роль. И, как удивил нас на семинарах Пласидо Доминго, не надо опасаться страха перед выходом на сцену. Это нормальное явление. Напряжение, с которым артист выходит на сцену, не читается зрителем как сковывающее, скорее как концентрация, и это подкупает зрителя.

Оба спектакля дирижировал Антонио Паппано, и это - отдельная школа?

Он уникальный человек. «Тристан», и «Шенье» – оперы настолько различные в музыкальном плане, и было очень поучительно, как Паппано меняет свой подход к этим двум произведениям. Если в Вагнере он отталкивался от формы, фразы, то у Джордано придавал первостепенное значение сильной доли и настроению. Интенсивность его участия в каждом из певцов была уникальной. Он прекрасно знает, с кем имеет дело – голос, его возможности, он показывает исполнителям, как справиться с тем или иным музыкальным эпизодом.

А что можно сказать о «Мадам Баттерфляй»

Еще одна замечательная опера. И еще один потрясающий голос - Кристина Ополайс. На сцене она просто живет персонажем. Я все время наблюдал за ней из-за кулис, до и после своих выходов. В ней нет фальши, и пение, и игра актерская идут от души. Или еще впечатление: тенор Карло Бози – Горо в этой опере (он также пел шпиона в «Шенье»). Когда на сцене все достаточно трагично наблюдать персонажа, который в чем-то комичен, который оттеняет негативность, трагизм ситуации, очень поучительно. Моя же роль - Ямадори – чуть больше, чем в предыдущих операх и абсолютно уникальный костюм, который весит килограмм десять, я думаю. Ходить в десятисантиметровых сандалиях оказалось непростой и полезной акробатикой. Интересна моя партия и в вокальном отношении

Юрий, теперь об опере Россини. Вам комфортнее на малой сцене?

Это один из ранних фарсов Россини. Он ставится в театрах достаточно редко. Есть очень хорошая запись, в которой поет жена моего преподавателя Джейн Банел и Алессандро Корбелли. Он поет ту партию, которую пел и я. Это любовная история – я играю Джермано, слугу, не очень умного, который, пытаясь помочь, на самом деле больше вредит, или же создает комические ситуации в стиле типичного Россини. Интересная роль, интересная колоратура для баса - я такого еще ни разу не пел. Получилось! Хотя мне показалось, что в здесь петь намного сложнее, потому что отдача другая из-за акустики. На большой сцене петь комфортнее.

Я вижу, потому, как вы говорите, как вы оцениваете своих коллег, как вы познаёте оперу в процессе, что вы ощущаете себя на своем месте достаточно комфортно. Где, в каких ролях вы видите себя в будущем?

Мой голос все еще в стадии формирования. Поскольку я старше других молодых коллег, может быть, я работал более интенсивно, чем они, и поэтому кажется, что прошел чуть больший путь. Кроме того, я привык работать по 16 часов в сутки, поэтому любая напряженная деятельность не воспринимается мною как что-то экстраординарное. Но если в бизнесе ты можешь сесть и сделать, то в вокале это не проходит. И мне приходится учиться гибкости и терпению, считаться с голосом. Только сейчас, например, открывается, что голос может быть не бас-баритон, а баритон, чего бы мне очень хотелось, тогда мне открывается почти весь репертуар Верди. Мы продолжаем работать над голосом с моим педагогом – Гарри Ковардом. Поэтому на следующий год главная задача – продолжать работать на сцене, определиться с голосом, и затем уже говорить о новых ролях. Полагаю, что если мой второй год пройдет хотя бы также, как первый, - будет совсем неплохо. Это по-прежнему будут в основном небольшие роли и covering больших ролей. Если мой голос оформится как баритон, придется учить новый репертуар, конечно.

Я знаю многих певцов, чья карьера просто возносила их на оперный олимп после выхода на замену основного солиста. Это и Людмила Монастырская как Амнерис, и Елена Панкратова в «Женщине без тени», и знаковая роль Кармен для грузинской певицы Аниты Рачвелишвили. Момент удачи для оперного певца - вещь весьма ощутимая, она может изменить всю жизнь!

Для молодых певцов, как я понимаю, чаще большой дебют происходит через covering. И это нормальный рабочий процесс. Артисты болеют, часто спеть шесть-девять опер подряд непросто. Голос требует отдыха, и с этим приходится считаться. Подстраховка солистам необходима. Баритонам меньше, они, как правило, мужики здоровые. Но посмотрим... важно, что в этих случаях идут персональные репетиции с постановщиком, с дирижером. Есть возможность «прогнать» несколько раз оперу, и это незаменимый, неповторимый опыт.

По секрету – кого бы вы хотели «прикрыть» при необходимости?

Если бы в «Богеме»? Марселя, Шонарa – было бы замечательно. Но, зная, как люди стремятся к тому, чтобы петь на сцене Ковент-Гардена, я искренне надеюсь, с исполнителями ничего не случится, и все у них будет в порядке…

Что представляет из себя ваш день?

Много всего за день может произойти. Но самый обычный день – занятия с преподавателем, мы называем их здесь – coach, своего рода музыкальный тренер. Приоритет, конечно, отдается ролям, которые мы поем или будем петь в театре, но я также могу работать над репертуаром, который я считаю для себя лучшим.

Трудно осваивать роль?

Для меня это одна из самых сложных вещей – учить новую музыку, слова. Когда ты молод – это одна история, а в тридцать один все запоминается сложнее. Кроме того, понимать слова и музыку - это еще не все, необходимо соединить их воедино, учесть дословно все нюансы либретто, будь оно написано на итальянском или на французском.

А Как у вас обстоят дела с языками?

Русский и английский. Свободно. Но на английском опер немного. Сейчас учу итальянский. Получается. Помогает то, что каждая выученная опера – это примерно триста-пятьсот слов. Серьезная добавка к лексикону.

Произношение вам кто-то ставит?

У меня, к счастью, гораздо меньше проблем с произношением, чем у британцев, скажем. Произношение многих букв в итальянском совпадает с русскими. К тому же, над этим я начал работать сразу еще в Чикаго, в университете. Это была часть нашей программы. Перед нами не ставилась задача – научиться языку, чтобы ты свободно разговаривал, но обязательным было понимание грамматики, чтобы мог сам переводить и дословно понимать текст. Если я планирую петь репертуар Верди, мне важен итальянский.

Ни в России, ни в Украине, как понимаю, вы еще не пели? О вас - абсолютно никакой информации на русском?

Нет, ни разу, не довелось, но в июне в Ковент-Гардене будут проходить сольные концерты молодых исполнителей. И я хочу спеть Свиридова, весь его цикл «Отчалившая Русь» – потрясающая музыка.

Полагаю, ваши родители сейчас горды вами?

Они, кстати, еще ни разу не слышали, как я пою вживую. Может быть, летом получится привезти их сюда.

Где они живут?

В Киеве.

Так здесь не так давно была ваша землячка – Людмила Монастырская.

Я познакомился с ней, встретился также с моим кумиром – Дмитрием Хворостовским. Те, с кем получается поработать вместе, и общение с ними - это моя удача!

Знаю, что вы с Бараком Обамой общались, и в Виндзоре пели королеве...

Нет, не королеве, там был принц Чарльз. В Вашингтоне, где присутствовал Обама со своей свитой, был концерт-награждение. В Виндзоре же проходил концерт благотворительный, и от этого – еще более полезный. Все средства были направлены на борьбу с раком. Мой дедушка был болен раком.

Скажите, в чем вы видите главный смысл вашей нынешней оперной жизни?

На каком-то этапе каждый певец, артист задумывается над вопросом - а для чего я это делаю, для чего я пою? Меня до 28-ми моих лет никто не смог просветить относительно классической музыки, к сожалению. И я жил с убеждением, что классическая музыка – это не для всех, для ограниченного количества людей, которые могут понимать ее... Это было моим заблуждением. Когда я сам стал заниматься музыкой, то понял, что это не только красиво, но и великолепно, и очень интересно. Когда двадцать коллег из моего офиса пришли послушать меня, оказалось, что для большинства из них - это была первая опера. А ведь среди них были люди сорокалетние. Их реакция на оперу меня удивила: некоторые плакали, хотя спектакль был студенческий, хорошего уровня, но все-таки. То есть, оказывается, даже на таком уровне эта форма искусства сумела поразить людей, которые раньше никогда с оперой не пересекались. Поэтому моя миссия видится мне в следующем – хочется показать на своем примере, что а) - никогда не поздно начинать, и б) - если кто-то послушает оперу и, таким образом, приобщится к этому замечательному миру, то ничего не может быть прекраснее.

Если вам когда-то повезло по жизни, то в чем ваше везение?

В том, что встретился с Марком Эмбри. В том, что смог попасть сюда, в программу для молодых певцов.

А здесь конкуренция у вас была серьезная?

Порядка 450-500 человек. Певцов молодых – много, мест – мало. Но в моем случае, думаю, произошло совпадение в понимании творчества тех, кто меня слушал и меня, как претендента.

Где вы себя видите, скажем, через пару лет?

Если будет возможность петь уже большие роли в каком-то оперном доме и быть на контракте, скажем, я бы с удовольствием это делал…

Интервью публикуется с незначительными сокращениями

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru