Реалии современного мира все больше размывают границы общепринятых, веками сложившихся гендерных функций, но некоторые из них остаются все же неизменными несмотря ни на что. Женщины все еще являются хранительницами пусть не домашнего очага, но традиционных ценностей и традиционной культуры гораздо в большей степени, чем более склонные к креативному новаторству мужчины. Одним из проявлений этой женской, возможно даже и неосознанной, функции, а потому понятного каждому взгляда на красоту, человеческие отношения и образно-символьный язык стала новая постановка «Травиаты» в Мариинском театре, премьера которой состоялась на излете этого сезона.
Режиссер Клаудиа Шолти работала над спектаклем вместе с художником-постановщиком и художником по костюмам Изабеллой Байвотер. Этот тандем не впервые сотрудничает с Мариинским театром. В 2011 году ими был поставлен «Сон в летнюю ночь» Бриттена, который получил многочисленные положительные отзывы и по сей день любим и популярен у зрителей. Спектакль примечателен своим художественным оформлением с приглушенным блеском зеркал, причудливыми складками тканей и флоральными мотивами в стиле Ар Нуво, а также эффектным использованием возможностей воздушной гимнастики. Кроме того, двумя годами позже Изабелла Байвотер выступила режиссером, художником-постановщиком и художником по костюмам в «Фаусте» Гуно.
Новая «Травиата» уже названа зрителями «гламурной», но, скорее, эта постановка в целом – царство традиционности и женского представления о прекрасном. Во многом в ней прослеживаются параллели с предыдущей работой тандема над «Сном в летнюю ночь». Об этом говорит и чувственность растительных причудливо изогнутых линий орнаментов, которые отражаются в темных зеркалах полов, и недосказанность соблазнительных бесчисленных наслоений прозрачных вуалей качественно выполненных костюмов, роскошь и откутюрная уникальность которых подчеркнута блеском золота мебели и светильников – почти музейных реплик, и приглушенные естественные цвета, которые контрастируют с яркостью летящих розовых лепестков видеопроекций. Многофункциональная декорация-карусель, как извечное колесо времени, вершит свой жизненный цикл, как сама судьба вращает людей со всеми их достоинствами и пороками, жаждой наслаждения, забытья и веселья, со всеми их чаяниями и надеждами на лучшее. Колесо не переставая крутится, перемалывая жизни, сминая цветение красоты и юности, даря не желанное счастье, но лишь обманное временное забытье. По замкнутому неминуемому кругу вращаются вереницы людей и вещей, раскадровка интерьеров и событий. Мизансцены замирают на несколько секунд, фокусируя внимание на главных героях и позволяя им в этом мимолетном безвременье выразить свои скрытые чувства.
В «Травиате» все арии, пожалуй, за исключением арии-размышления Альфреда во втором действии, не требуют остановки движения и развития событий, поскольку являются их составляющей и подчинены повествованию. Вероятно поэтому, сложнейшая ария Виолетты «Ah, forsè lui che l'anima…» задумана режиссером исполненной в движении по анфиладе комнат. Физическое движение, обусловленное постановкой, отражает внутреннюю борьбу Виолетты, ее сомнения, ее тщетные попытки отказаться от призрачных, но таких желанных надежд на счастье. По этой же причине, вероятно, самый драматический дуэт оперы «Pura siccome un angelo…» спет во время катания на лодке. Лодка движется вдоль авансцены, и на вращающуюся карусель транслируется пейзажная видеопроекция. Виолетта по своей воле ступает в лодку, как в жертвенный ковчег, которым управляет Жорж Жермон, и они оба оказываются отрезанными от мира на время, необходимое для принятия невыносимо трудного решения.
Все символы постановки очевидны зрителю, а красота сценографии радует глаз. Прекрасна, хоть и действительно несколько излишне гламурна загородная сцена, поставленная в центральном сегменте карусели, который Изабелла Байвотер называет «золотой птичьей клеткой». Эта сцена похожа на несколько наивное женское представление об Эдеме. Впрочем, по словам той же Изабеллы Байвотер, сцена воплощает «сельскую идиллию глазами городской девушки». Центральная золотая ротонда увита светлыми изогнутыми побегами, перед ней окруженный белыми лестницами зеленый холм и озерная гладь. На пейзажи распахнутых крыльями плоскостей боковых сегментов транслируется видеопроекция колышушихся на ветру цветущих деревьев, что создает впечатляющий эффект пленэра, иллюзия движения воздуха ощущается даже в зале.
В использовании гигантской менажницы декорации есть и свои недостатки. Ее вращение неминуемо сопровождает механический призвук. Замена наполнения требует двух пауз за закрытым занавесом, не считая одного антракта. Мизансцены оказываются сервированными лишь в одном из сегментов, что существенно сужает игровое пространство и создает тесноту в массовых сценах в первом и втором действиях. Мигалка прожектора, создающего эффект дискотечных огней, расположена таким образом, что полностью ослепляет часть зрительного зала. Атмосфера шумного праздника при этом рождается правильная, но рассмотреть многочисленные мелкие детали богатой сценографии почти не удается.
Видеопроекции хороши и очень интересны, но недостаточно продуманы. Например, проекция крупного плана женского лица обезображена наличием дверного проема посередине, а дающаяся в поддержку любовной кульминации проекция распускающихся цветов имеет почти кислотную яркость. Кроме того, сцена бала у Флоры явно перегружена движением и персонажами. Столь любимые и очевидно очень удачно вписавшиеся в постановку «Сна в летнюю ночь» воздушные гимнасты здесь, похоже, все же лишние, как и акробаты с обручами. Кстати, спектакль Шарля Рубо, который идет в Мариинке с 2002 года, отличается, напротив, большими свободными пространствами мизансцен – ту «Травиату», как и грандиозное по силе воздействие падение объемного белого шелкового купола в финале, отлично помнят зрители, а потому ощущают контраст.
Нужно отметить подробную разработку персонажей новой постановки, что является ее несомненным плюсом. Не только второстепенные герои, но и практически каждый артист хора имеет на сцене свой образ, благодаря уникальному костюму, линии поведения и сценическому движению. Что касается состава основных солистов, несмотря на то, что Клаудиа Шолти декларирует как самое главное для себя то, что «герои оперы молоды, и в их ролях будут выступать солисты Академии молодых оперных певцов Мариинского театра», состав исполнителей во многом дублирует занятых в постановке Рубо певцов. Заявлены готовящими партии Виолетты – Екатерина Гончарова, Наталья Павлова, Оксана Шилова; Альфреда – Евгений Ахмедов, Дмитрий Воропаев, Илья Селиванов, Сергей Скороходов; Жермона – Роман Бурденко, Виктор Коротич, Алексей Марков, Ярослав Петряник, Владислав Сулимский.
На премьерном показе 17 июня в партии Виолетты была занята Оксана Шилова, в партиях Альфреда и Жоржа Жермона – Илья Селиванов и Алексей Марков, соответственно. Оксана Шилова и Алексей Марков, вне всяких сомнений, – гордость мариинской сцены. Шилова давно привычно великолепно исполняет партию Виолетты, а кроме того, отличается большим драматическим талантом. Но невозможно не заметить, что она постоянно, раз от раза, совершенствует технику исполнения и по-новому переосмысливает эту партию. На премьере она не только блистала своим янтарно-светлым насыщенным по тембру и богатым обертонами подвижным голосом, легкими и безусильными для слушательского восприятия виртуозными колоратурами, ровно хорошим по всему диапазону в регистрах вокалом, но и смогла в полной мере передать игрой и вокально три состояния своей героини: свободный вихрь в погоне за наслаждением, страстную любовь к Альфреду, наконец, почти материнскую жертвенность.
Марков, для которого Жорж Жермон также давно известная и привычно великолепно исполняемая партия, как всегда продемонстрировал свой качественный, ставший уже фирменным, мощный, влажный и плотный, бархатный звук и высочайшую культуру пения. За последний год его голос стал ощущаться более низким, и Жермон в этой постановке спет им уже несколько иначе, да и режиссура, видимо, требует другой подачи образа. Уже с самого начала, с «Madamigella Valery?» это не тот привычный уже типаж напыщенного, раздраженного и неприятного человека, которого мало волнуют переживания куртизанки, потому что он уверен, что все можно купить, но великодушный аристократ, ясно осознающий всю глубину страдания Виолетты, которого лишь долг чести вынуждает причинить ей невыносимую боль.
Нельзя сказать, что украшением премьеры стал Альфред в исполнении Ильи Селиванова. Реакция зала, кстати, была соответствующей. Также трудно говорить о какой-либо рафинированности фразировок, общей уверенности голоса в регистрах, точности и однородной качественности вокального потока, а также о глубинном проникновении в психологизм образа. Его Альфред получился довольно банальным и самовлюбленным, типичным представителем золотой молодежи, безответственным прожигателем жизни, рождающим у зрителя и слушателя лишь отрицательное отношение к себе. Но, возможно, такая трактовка образа в какой-то мере спровоцирована режиссурой.
Оркестр под управлением Валерия Гергиева был тонок и осторожен и показал свойственную этой опере прозрачную оркестровую звучность с преобладающими теплыми тембрами струнных, а также все ее интонационное богатство и выразительность. Все было сыграно весьма тактично, следуя завету Верди, который писал, что опера «пойдет хорошо, если оркестр поймет раз и навсегда, что надо играть piano».
Несмотря на то, что никаких радикально новых прочтений ни сюжета, ни персонажей, новая постановка не предлагает, она безусловно интересна прежде всего своей визуальной красотой, а кроме того тем, что не задает зрителю практически никаких каверзных вопросов, а позволяет просто получить удовольствие от спектакля и вечера в театре.