Важнейшая московская премьера этого года – «Медея» Керубини продолжает волновавать публику и критиков. На очередном спектакле побывала наш корреспондент Татьяна Елагина.

Постановка «Медеи» Луиджи Керубини в МАМТе изначально задумывалась на примадонну Хиблу Герзмаву. И здесь возразить нечего. Не только вокальные данные – тип внешности, древнее этническое родство с героиней, колхидской царевной, наконец, актерский темперамент и впечатляющее мастерство поставили недавнюю московскую премьеру «Медеи» в достойный ряд считанных по пальцам сценических воплощений опуса Керубини. Но не может репертуарный театр рисковать, два-три певца на главные партии – непременное условие полноценной жизни спектакля. Важно, что так называемый «второй» состав в данном случае означает просто порядковый номер, в чем я убедилась на заключительном в сезоне представлении «Медеи» 29 июля. Качество исполнения оказалось на высоте!

Если задаться целью составить список классических опер, где именно сопрано выступает как primadonna assoluta – их количество явно перевесит такие же «бенефисные» подарки для прочих певческих голосов. «Норма», «Травиата», «Тоска», «Адриенна Лекуврер» - продолжение следует. И, кстати, во всех упомянутых шедеврах блистала Мария Каллас. Но Каллас-Медея – особая тема. Увы, видео легендарной постановки «Медеи» с великой гречанкой не осталось. Студийная запись с дирижёром Тулио Серафином даёт представление о неподражаемом умении Каллас проживать образ через музыкальную фразу, слово, о боли и страсти, выраженных полынно-горьким, хватающим за душу тембром. Но после гениального фильма Пьетро Паоло Пазолини «Медея», в котором Каллас не поёт ни звука, и речей минимум, лишь разит наповал её скульптурный жест и крупный план, переслушивать оперу надолго расхотелось. Здесь я полностью согласна с уважаемым коллегой: в данном случае мы имеем дело с довольно редким и нетипичным в истории оперного искусства феноменом, когда слово и драматический образ приобретают более важное значение для успешной судьбы произведения, нежели собственно музыкальные достоинства. (см. здесь).

Когда такого масштаба партия доверяется певице пусть и с опытом, но ещё не сильно «раскрученной» на международной арене – это, безусловно, её счастливый шанс. Но и для театра удача иметь такую солистку, как Наталья Мурадымова.

Особый голос у Натальи Мурадымовой – выучка и техника отменные, но тембр лишён желанной у лирико-драматического сопрано округлости, теплоты. В нём присутствует резковатая «наждачная» составляющая. Не случайно одной из лучших значимых партий последних лет у нее стала Елизавета в «Тангейзере» - пробивающая оркестр сила и полётность для Вагнера необходимы.

С первого же выхода Медеи, а он далеко не сразу, артистка заявила об инородности своей героини не только зловещим на фоне массово светлых одежд вневременным «вечным» траурным платьем, но и тяжеловатой пластикой, плотной фактурой очень земной, чувственной женщины. Царственная колдунья из античного мифа? Скорее фольклорная ведьма, сродни колоритным жинкам Гоголя. И главное – голос, пение. Чуть глуховатое в начале, но сразу цепляющее, и какое-то особо объёмное по звуку. Мелькнуло, что основной графический образ декораций, всеми критиками отмеченный как удачный – бетонные волнорезы-тетраподы, фигуры 3D – и голос Мурадымовой тоже 3D! Причём, ощущение этого стерео объема, акустически многомерного, к финалу нарастало. Все исторические страшилки про запредельную вокальную трудность заглавной партии в «Медее» Керубини, про особенную выносливость, требуемую от главной героини, на время спектакля были забыты. Ну бывают же счастливые совпадения – сложнейшая партия ложится на физиологию и темперамент определённого певца, как специально для него написанная. Актёрское наполнение Медеи тоже убедило. Здесь позволю немного полемики с коллегой: « Попытки искать в поступках Медеи индивидуальную психологическую мотивацию – неисторичны и беспочвенны. Это сразу переводит всю ужасную историю детоубийства в какую-то чудовищную «бытовуху», нуждающуюся, скорее, в психоаналитическом изучении, нежели художественном осмыслении» (см. здесь). Но если так задумано, поставлено Александром Тителем, что вместо гомеровской ранней Эллады на сцене по всем приметам антуража Греция середины XX века, и «бытовуха» в виде приготовления кукурузы или черпания воды жестяной кружкой из бачка? Мурадымовой удаётся сыграть вполне реальную понятную женщину, вовсе не «нарратив», не скатываясь в иллюстрирование уголовного кодекса. Властная, доминирующая, из тех что «коня на скаку остановит…». Такие любят однажды, до самозабвения, и требуют того же от второй половины. Не рассчитала силу страсти – не выдержал её накала Ясон, захотел вырваться из плена. Не смог…

Страшный грех детоубийства, сделавший имя Медеи нарицательным, здесь совершает уже не мать, а потерявшее рассудок существо. Фурии и эринии карают её безумием заранее, при замысле рокового поступка. Монолог Медеи в начале третьего акта прозвучал у Натальи Мурадымовой изумительно. Реплики в нижнем регистре почти говорком, с подхрипом, и тут же нежные мотивы при сомнениях, воспоминаниях о материнстве. Мысленно поблагодарила постановщика за решение финальной сцены. Сочетание конкретики лязганья обоймы, вдвигаемой в пистолет, и условности убийства сыновей где-то там, за сценой, обозначенной кровавым светом, заливающим всё вместе с рушащимися тетраподами.

Чем руководствовался Пазолини, отдав роль Ясона в своём фильме не актёру, а олимпийскому чемпиону по прыжкам Джузеппе Джентиле, можно только догадываться. Атлетичный молодой самец (долгий крупный план лежащих голых ног) – смотрится во всех смыслах ничтожеством рядом с Медеей-Каллас. Партия Ясона в опере также не столь значима, как заглавная. Но назвать её «подпоркой для балерины» было бы неверно. Большой дуэт с Главкой, две драматические сцены-дуэта с Медеей. Нажмиддин Мавлянов спел и сыграл Ясона мастерски, может и Каллас не отказалась бы от такого партнёра. Его продолжающий взрослеть спинтовый тенор лился свободно и щедро, звуковедение радовало гибкостью. Постройневшая фигура, тонкие восточные черты лица, мягкость поведения. Не корсар-завоеватель, а скорее романтичный интеллигент-путешественник, на беду встретивший дикую пассионарную чародейку. В такого легко влюбиться! Для европейского лоска хотелось бы пожелать Мавлянову итальянского коуча построже, проскакивали слишком старательные жестковатые дифтонги.

Другой значимый персонаж – царь Креонт. Давно знакомый Роман Улыбин, непревзойдённый мастер комических и характерных ролей, на сей раз в амплуа благородного отца заставил себя просто слушать. Его сочный глубокий бас-кантанте звучал по-виолончельному строго.

Интересны две небольшие женские роли. Соперница, царевна Главка, открывающая оперу виртуозной арией в исполнении Евгении Афанасьевой, была филигранно точна во флейтовых колоратурах, худощава, ребячливо-капризна. Яркий антипод Медеи.

Верная служанка героини, Нерис, Наталья Владимирская, запомнилась странноватым сочетанием нервной беготни и качественной кантилены в проникновенной арии с соло-фаготом.

Оттеняли друг друга сопрано Дарьи Тереховой и меццо Анастасии Хорошиловой в дуэте аппетитных купальщиц в ретро-костюмах с юбочками, подруг Главки.

Хоры у Керубини, как и положено в античной трагедии, выполняют роль лаконичного комментатора. Звучали «народные массы» слитно, двигались внятно, ненавязчиво.

Наконец, об оркестре. В отличие от коллег, трио на сцене в самом начале оперы: кларнет, фортепиано, ударник, не покоробило. Инструментовка в духе сценографии небольшого музыкального эпизода становится фирменным приёмом Тителя, то армянский дудук в Пляске персидок в «Хованщине», то Керубини а-ля джаз. Пока такие «кроссоверы» кажутся стильными и не лишёнными смысла. Лишь бы не стало штампом!

Но зато начинаешь ценить традиционность увертюры при закрытом занавесе, когда ничто не отвлекает от музыки, сыгранной оркестром под управлением Феликса Коробова на уровне лучших симфонических коллективов. Замечательное вступление к третьему действию. Колдовское соло литавр, мрачные пассажи альтов – по выразительности и краскам сравнимо с «Фантастической симфонией» Берлиоза, только на 30 с лишним лет раньше создано. Да, на раз запоминающихся мелодий в «Медее» не найти. Привязавшийся в антракте мотивчик через пару часов плавно трансформировался в голове в нечто похожее из Моцарта или Бетховена. Но назвать словно заново через много лет услышанную партитуру Керубини чересчур «учёной» или холодной не посмею. Во многом заслуга маэстро Коробова. Тщательность отделки соло и мелких пассажей струнных групп в сочетании с мощью тутти и прозрачностью оркестрового звучания в лирических эпизодах, логичные темпы, внимательность к вокалистам, ансамблевая сыгранность – музыка воспринимается легко, её развитие традиционно и предсказуемо, но радует новизной деталей. Отрадно, словно в новом знакомом узнаёшь черты старого друга.

Не стану вдаваться в подробности постановочного решения. Рецензии о премьерных показах «Медеи» исчерпывающе проанализировали этот момент. Возможно, дело в уже подготовленном, благодаря мнению коллег, зрительском восприятии, или спектакль набрал силу и крепость к 5-му представлению, но мне действие в целом показалось динамичным, крепко выстроенным, достойным быть услышанным и увиденным самыми искушёнными меломанами. Стилистика спектакля универсальна, не оттолкнёт традиционалистов, но не оставит равнодушными и поборников режиссёрского театра. А музыкальная составляющая сделает честь любой оперной столице. Беспроигрышный вариант для гастролей! Или HD показа на теле-кино экране. «Медея» ведь продолжает оставаться редкостью на мировых сценах.

Автор фото — О. Черноус

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru