Этот репортаж Ирины Сорокиной с Брегенцского фестиваля посвящен «Сказкам Гофмана» в постановке известного норвежского режиссера-провокатора, ниспровергателя традиций Стефана Херхайма*. Рецензент высоко оценивает новую работу постановщика. Судя по всему, и публика приняла «на ура» этот спектакль. Полагаем, что найдется немало любителей оперного искусства, которым придутся не по душе режиссерские фантазии Херхайма. Однако, такова современная культурная и художественная реальность, к которой можно по-разному относиться, но от которой невозможно отмахнуться.

Ни на секунду не ослабевающий интерес. Шок. Восхищение. Желание увидеть другие спектакли режиссера. Всё это чувства, которые вызвали «Сказки Гофмана» на Брегенцском фестивале нынешним летом. Спектакль, поставленным «безумным» авангардистом Стефаном Херхаймом, доставляет удовольствие знатокам, но не оставляет равнодушными и тех, кто незнаком с Гофманом, Оффенбахом и норвежским оперным режиссером: не могут же все, в самом деле, быть специалистами по «Сказкам Гофмана», одной из самых неоднозначных и загадочных опер мирового репертуара. Судя по несмолкаемым аплодисментам, которыми публика наградила создание Херхайма, и по тому, что публика устроили овацию постановочной команде и не торопилась покинуть зал, спектакль завоевал их сердца!

На сцене современного, вместительного и уютного зала Фестшпильхауса в Брегенце постоянный сотрудник Херхайма Кристоф Хетцер выстроил огромную крутую лестницу. Мы в театре или мюзик-холле? Хор похож на кордебалет. Girls или boys? Зрителя одолевают некоторые сомнения, и, только приглядевшись внимательнее, можно понять, что girls это boys, а boys это girls! Girls разодеты в строгое черное платье и цилиндры, а boys носят белые жилетки, черные пиджаки, чулки и подвязки. Скорее, пол живо играющих и поющих на обеих сторонах лестницы, которые, согласно либретто, являются студентами-завсегдатаями кабачка Лютера, и вовсе неопределим. Или речь идет о трансвеститах? Мгновение спустя на верху лестницы появляется женская (?) фигура, затянутая в элегантное неглиже телесного цвета и в чулках с подвязками. Стелла! Певица, мечта поэта Гофмана. И вновь сомнение. Стелла не женщина, а мужчина! Огромный, грубоватый, лишенный намека на грацию мужчина. В его руках опорожненная бутылка.... эта «Стелла» хорошенько накачалась алкоголем, теряет равновесие и с грохотом летит вниз по ступенькам, парик слетает с ее головы. Что за конфуз в вечер премьеры! После «полета» ее тело валяется в середине лестницы с растопыренными ногами. В роли Стеллы каскадер Пяр Пелле Карлссон, только опытный трюкач может скатиться с лестницы так, чтобы дело не кончилось увечьем!

Вслед за падением примадонны с лестницы зрителя ждет еще один сюрприз. В партере сидит пожилой и приличный господин с буклетом в руках; даже если очень поднапрячься, трудно понять, что это один из главных героев оперы, которому не терпится включиться в действие и безоговорочно осудить то, что произошло и еще произойдет в спектакле Стефана Херхейма. Когда этот господин взбирается на сцену, вы понимаете, что речь идет о Линдорфе, антагонисте и alter-ego Гофмана.

Все следующее за двумя начальными трюками – бурлескный праздник театра, не чурающийся элементов ревю, будоражащий головы всех и доставляющий море удовольствия всем. Потому что Стефан Херхайм заставляет крутиться ваши мозги и искать ответы на вопросы: кто мы? Чего мы хотим? За чем мы гонимся? Вопросы, на которые трудно, если не невозможно дать в ответ в безумном и ежесекундно меняющемся мире. Мир, в котором, кажется, безвовратно потеряно то, что еще недавно считалось неоспоримыми ценностями, мир, в котором торжествует сексуальная свобода, мир, в котором мужчины мало чем отличаются от женщин, да и старая истина, согласно которой мужчину и женщину влечет к друг другу, похоже, больше таковой не является. Словом, полный хаос. Кто мы?

Секс занимает одно из первых мест в спектакле Херхейма. Многие находки норвежца провокационны. В прологе студенты практикуют содомию с хозяином кабачка Лютером (кто знает, нравится ли ему это), в акте «Олимпия» бездушная кукла «покушается» на Гофмана тем же самым способом, и поэт, кажется, несколько кривится от боли. В том же акте задействована видеопроекция скандальной картины Гюстава Курбе «Происхождение мира».

Гендерная проблема волнует социологов, сексологов, психологов, всех нас. В суперсовременном спектакле Херхайма границы между полами размыты, мужчины часто разодеты в женское платье, Гофман, Никлаус, доктор Миракль появлются в корсете телесного цвета, который носят и Стелла, и Олимпия, и Антония, вот только Стеллу изображает мужчина, а Олимпию и Антонию – женщины. Так к кому же влечет поэта Гофмана?

Кстати, о корсете. В июле журнал Vanity Fair опубликовал на обложке фотографию бывшего американского атлета и телезвезды Брюса Дженнера в очень похожем корсете телесного цвета. Только Брюс – уже не Брюс, а Кэйтлин: совсем недавно star, которому, кстати, 65 лет, изменил свой пол с мужского на женский. Брюс/Кэйтлин заявил (заявила) в прессе, что до сих пор имела сексуальные отношения только с женщинами (три брака и шестеро детей), но ныне способен (способна) оценить мужские формы. Созданный Эстер Биалас костюм очень напоминает и корсет непотопляемой Мадонны. Костюмы брегенцских «Сказок Гофмана» вообще великолепны, фантастичны, смелы, гротескны и используют строгую цветовую гамму: черный, серебряный, телесный.

Куклы и манекены самым естественным образом существуют рядом с живыми артистами. Среди героев спектакля Херхайма – сам Оффенбах, и даже два Оффенбаха. Есть Оффенбах-кукла и есть «живой» Оффенбах, под него загримированы все слуги (Андрес, Кошениль, Франц в поразительной интерпретации Кристофа Морнтаня), его легко узнать по усам и очкам. Он беспрестанно таскает за собой виолончель, из которой извлекает нужные ему вещицы. Главный герой Гофман является в виде робота в акте «Олимпия» и в виде манекена в акте «Антония».

Но поэт не только живой человек, не только робот, не только манекен. Он – все персонажи, и все персонажи – это он. Кажется, что не только «злодеи» Линдорф, Коппелиус, Миракль, Дапертутто – обратная сторона его его души, его alter ego, но все персонажи являются его трансформацией. Превращениям нет числа: Муза – мать Антонии, доктор Миракль предстает в виде drag queen, и, как ей и положено, одет в женское платье. Джульетты как таковой нет, за нее играют и поют Муза, Олимпия и Антония. В какой-то момент хор превращается в десятки Гофманов.

«Сказки Гофмана» в постановке Херхайма невероятно динамичны, полны блеска и разнообразия, стимулируют ум и сердце. На сцене все беспрерывно двигается, сверкает, мельтешит, меняется, не оставая в покое ваши интеллектуальные способности. Расшифровывать все режиссерские задумки Херхейма – занятие крайне увлекательное, по силам далеко не каждому, а порой и невозможное! В отличие от режиссуры самого авангардного оперного постановщика современности декорации его постоянного сотрудника Кристофа Хетцера предстают более «спокойными» и «разумными». Хетцер оперирует лестницами и кирпичными стенами. Лестница может быть одна, а могут быть две, разделенные кирпичными арками, которые превосходно играют «роли» стен погребка Лютера или мостов над венецианскими каналами.

Херхайм весьма вольно обращается с партитурой и либретто; автор умер, не успев закончить свое любимое детище, и анализ существующих редакций мог бы составить толстый том. В акте «Олимпия» крах банкира Элиаса заменен на «крах Оффенбаха (на это можно было бы серьезно возразить). От акта «Джульетта», который исполняется последним, остается всего лишь фрагмент, так как в нем отсутствует персонаж Питикиначчо и опущена дуэль между Гофманом и Шлемилем. Партию Джульетты делят между собой исполнительницы ролей Олимпии, Антонии и Никлауса, как если собственно Джульетте было вовсе нечего сказать или же она просто не существует, фантом, мираж! Акт «Джульетта» Херхайм именует как «Смерть Гофмана в Венеции», в середину гондолы, медленно скользящей под мостом, помещен гроб, впоследствии открытыми гробами заполнена вся сцена.

Оригинальнейший, живейший и увлекательнейший спектакль Херхейма начисто лишен скуки. Без нескольких выражений неудовольствия в конце не обошлось, но не может же такой спектакль нравиться всем! Не может ли блуждание по самым потаенных уголкам души художника быть всем понятным!

«Сказки Гофмана» в постановке норвежского авангардиста совершенно не идут вразрез со смыслом посмертного шедевра Жака Оффенбаха. Поэт одержим стремлением к идеалу, ищет источники вдохновения. Женщины – Стелла, Олимпия, Антония, Джульетта - кажутся ему идеалом, источником вдохновения. Но всякий раз это всего лишь обман чувств, тщета стремлений, пелена, быстро спадающая с глаз. Спектакль заканчивается на светлой ноте, когда солисты и хор поют проникающую в сердце мелодию “On est grand par d’amour et plus grand par les pleurs”, обращаясь непосредственно к публике.

В брегенцских «Сказках Гофмана» занят состав артистов, не пользующихся мировой известностью, но для данной оперы и постановки он превосходен, несмотря на отсутствие выдающихся и незабываемых голосов (последние качества, думается, канули в Лету безвозвратно). Шведский тенор Даниэль Йоханссон в главной роли полностью индентифицируется с романтическим поэтом, пропущенным сквозь призму оффенбаховской музы: он драматичен, накален, страстно влюблен, полубезумен, на грани жестокой реальности и не знающего границ воображения. Голос Йоханссона звучит, волнующе вибрируя и способен передать тончайшие, почти неуловимые оттенки вокального письма Оффенбаха, тело Йоханссона «работает», вибрируя, на износ. Перед публикой не хороший артист в роли Гофмана, но сам ГОФМАН. Видя подобную интенсивность интерпретации, зритель-слушатель чувствует себя как на грани пропасти.

Подстать ему Михаэль Фолле в ролях всех «злодеев» – Линдорфа, Коппелиуса, Миракля, Дапертутто, – а также Лютера. Воистину удивительный артист Фолле! Вальяжный, достойный, ироничный, почти в отсутствии какого бы то ни было «злодейства». Воистину удивительный вокалист Фолле, с голосом мягким, глубоким, бархатным и ласкающим ухо. И воистину превосходное у него французское произношение.

Изумительны женщины Гофмана, воплощения пылкой иллюзии и горчайшего разочарования. Кстати, их не три, как в оригинале, а две. Партия Джульетты разделена между исполнительницами партий Олимпии и Антонии. К космическому сопрано Керстин Авемо в партии Олимпии и сладкоголосой Манди Фредрих в партии Антонии нельзя предъявить ни одной претензии. Отдельной похвалы заслуживает израильская певица Рахель Френкель в роли Никлауса-Музы (она же Мать Антонии). Ее голос красив, благороден, звучен, завораживающе мягок (хотя и не слишком велик), она удивительный мастер стиля. Такого Никлауса-Музу нужно поискать, хотя автору приходилось слышать в этой партии очень достойных исполнительниц.

Поразительно подходят к ролям персонажей второго плана все избранные для этого исполнители: Бенгт-Ола Морньи (Спаланцани), Кетил Хугаас (Креспель), Хоэль Троадек (Натанаэль), Йозеф Ковачич (Герман), Петр Свобода (Вильгельм).
Пражский Филармонический хор (хормейстер Лукаш Василек) выше всяких похвал. Артисты, активно вовлеченные в действие, проделали воистину фантастическую работу по сценическому движению, не говоря уже о качестве пения. Каждое сопрано и альт, тенор и баритон – не хористы, а Артисты с большой буквы. Венский Симфонический оркестр, который в Брегенце «дома», кажется, в особом ударе, когда речь идет о «Сказках Гофмана». Под руководством Йоханнеса Дебюса музыканты играют динамично, остро, гротескно, быть может, чуть суховато.

Озерная «Турандот» проигрывает по сравнению со спекталями эры Дэвида Паунтни. Но херхаймовские «Сказки Гофмана» новую эру открывают. Брегенцский фестиваль, похоже, и на этот раз оправдал ожидания. В столицу Форальберга придется ехать опять.

Примечание:

* Иногда у нас имя Stefan переводят как Штефан, что, вероятно, неправильно.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru