В театре Юрия Алесандрова всегда всё ярко, всё чуть вызывающе. Если Травиата, то девушка с панели; если японка Чио-Чио-сан, то жертва атомной бомбардировки. А если страстная Сантуцца, то с ребёнком от неверного возлюбленного и с ножевой раной в сердце. Веризм – так веризм! – с его аффектацией, экспрессивным вокальным стилем и мрачными страстями. Но Александров – неисправимый жизнелюб. И его «Сельская честь», несмотря ни на что, – спектакль совсем не мрачный.

Народные хоровые сцены решены режиссёром как эффектные вокально-танцевальные шоу, может быть, чуть слишком эротичные. (Впрочем, располагая отлично поющим и танцующим хоровым ансамблем, где девушки – с потрясающими ногами, грех было бы не продемонстрировать). Воссоздана южная чувственность жизни, подобная той, что разлита и в оркестровых звучаниях партитуры Москаньи. Движения тел, полных желания, красивые группы молодых стройных людей в чёрных облегающих одеждах, игра в ритуал, когда в чанах словно бы давят виноград босыми ногами – всё это символы плодородия жизни. На этом фоне бесхитростного наслаждения бытием драма Сантуццы и Туридду воспринимается как часть этой самой жизни, в которой, как правило, нет единственно верного ответа на трудные вопросы. Действительно, кто прав – Туридду, страстно влюблённый в красавицу Лолу, Альфио, в рамках общепринятого отстаивающий свою мужскую честь или Сантуцца, предпочитающая смерть бесцветному существованию в отсутствии любви? Музыка Масканьи не даёт однозначного ответа, автор любит и жалеет всех своих героев, связанных обстоятельствами в кровавый клубок. Композитор словно бы говорит – C`est la Vie. А режиссёр расставляет акценты чуть иначе: в финале сцены с Сантуццой, узнав об измене, Альфио втыкает в землю нож. Этот предмет остаётся у всех на глазах до последних звуков оркестра, когда Сантуцца хватает его и закалывается. Таков её приговор самой себе за то, что «сдала» любимого.

Но тёмное в спектакле умело оттенено светлым. Пасхальное церковное пение Александров превратил в нарядную мистериальную сцену с традиционным выносом статуи девы Марии, с детьми-певчими, шествующими по залу, с маленькой дочкой Сантуццы в центре, у ног Богородицы. По-деревенски сентиментально, простодушно и красиво. А полное умиротворения оркестровое интермеццо перед развязкой, отлично сыгранное под управлением Александра Гойхмана, сценически решено как бытовой эпизод купания ребёнка – девочку моют в тазике Сантуцца и мама Лючия. Сцена подана деликатно, через дымку завесы на фоне деталей картин великих мастеров – Ситкстинской мадонны и мадонны Бенуа.

Нынче сценография процветает под лозунгом: живописные декорации умерли, да здравствуют видеопроекции! Художник Вячеслав Окунев умело играет на этом уже прочно внедрившимся принципе: «лёгким движением руки» плоский серый задник превращается в маленькую площадь между живописно обшарпанными домами или в увитую растениями стену дворика мамы Лючии; в торжественный интерьер церкви или в уютный винный погребок, где в компании всё тех же длинноногих девушек своей лихой песней самоутверждается смахивающий на местного мафиози Альфио (колоритный Юрий Борщёв).

На этом чёрно-серо-белом фоне в стиле старых фотографий Александров красиво формирует группы хорового ансамбля, выигрышно смотрятся здесь и драматичные сцены-дуэты. Вот уж где эмоциям исполнителей дан зелёный свет! Страсти выражены подчёркнуто экспрессивным вокалом (далеко не всегда идеальным, но не по вине непростых мизансцен) и динамичной экспрессией внешнего проявления чувств. По сути, это добрые старые оперные штампы, возведённые в высокую степень эмоциональности, и выполняются они на острой грани художественно-дозволенного. Грань опасная, однако Александров очень любит дразнящую опасность и умеет не переступить порог. Но режиссёру не всегда дано держать руку на пульсе актёров: они, как правило, пускается в это опасное плавание с восторгом, но не всегда выплывают с идеальной интонацией и без вокального форсажа.

Тем не менее, отлично спетое-сыгранное объяснение Туридду и Сантуццы с провокационным появлением Лолы – настоящая мелодраматическая кульминация. Темпераментные Евгений Наговицин, Анна Буслидзе и дерзкая Софья Некрасова (платье Лолы – единственное красное пятно в общей локальной гамме) здесь действительно заставляют поверить, что выход из этого треугольника один – кровавый.

В общем, веризм – так веризм! Хотя, строго говоря, спектакль Александрова – конечно же, умелая стилизация этого направления. Что для сегодняшнего дня – ход абсолютно правомерный.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru