Норвежский национальный театр оперы и балета (Den Norske Opera & Ballett) – компания, дающая сегодня спектакли в новом ультрасовременном здании, которое распахнуло свои двери для публики весной 2008 года. Вписанный в естественный ландшафт северной оконечности залива под названием Осло-фьорд, этот театр ассоциируется с гигантским кораблем, давно уже ставшим одной из архитектурных достопримечательностей столицы Норвегии. Необычен и поистине космический дизайн современных театральных интерьеров, хотя у самогó зрительного зала с великолепной акустикой, в чем я смог убедиться лично, – вполне академическая ярусная планировка.
В этом зале на протяжении двух январских вечеров подряд мне посчастливилось погрузиться в увлекательнейшую атмосферу оперных сказок, и аскетичная строгость суровой северной эстетики, воплощенная в дизайне зрительного зала, нисколько этому не помешала. Две абсолютно разные по своей музыкальной стилистике истории, две довольно емкие по своей нравоучительности философские притчи объединил, можно сказать, один «северный акцент»: оба спектакля поставлены скандинавскими режиссерами. В обоих присутствовало и смешное, и грустное, и трагикомичное, но при всей «сказочной серьезности» этих продукций веселый комический аспект в них явно преобладал.
Изумительно зрелищной постановкой «Волшебной флейты» Моцарта просто потряс, ошеломил норвежско-шведский режиссер Александр Морк-Эйдем, и в мой первый вечер (23 января) меломанский слух услаждался чеканно строгой, вышколенной гармонией позднего австро-немецкого классицизма. Впрочем, спектакль-зингшпиль на либретто Шиканедера на сей раз решил «пойти в народ», и эта продукция в плановом порядке увидела свет рампы на норвежском языке.
Утонченно интеллектуальным зрелищем для эстетов, родившимся на основе партитуры Монтеверди «Возвращение Улисса на родину», восхитил норвежский режиссер Оле Андерс Тандберг, и второй вечер (24 января) погрузил уже в волшебство витиеватых звучностей старинной музыки позднего Ренессанса или, смотря как считать, раннего барокко. Написанная на либретто Бадоаро на венецианском диалекте, эта музыка на сей раз была роскошно исполнена на исторических инструментах.
Норвежская премьера «Волшебной флейты» состоялась только в XX веке: в 1959 году постановка увидела свет в Осло еще в старом здании театра. Нынешняя же постановка относительно свежая: она состоялась 28 ноября прошлого года, и ее довольно внушительная премьерная серия из 19 представлений растянулась по январь нынешнего: спектакль 23 января стал последним. Опера «Возвращение Улисса на родину» впервые прозвучала в Норвегии в 2005 году на Фестивале камерной музыки Осло, а премьера нынешней постановки – в 2012 году на Камерной сцене театра (Сцена 2). В январе-феврале сего года спектакль был возобновлен на Основной сцене: показ 24 января в серии из 5 спектаклей стал третьим по счету.
Общим в глобальных концепциях производства обеих постановок является то, что оба названных режиссера прекрасно обходятся без драматурга – излюбленной и, самое главное, совершенно бесполезной фигуры, являющейся порождением немецкого музыкального театра. Они – сами себе режиссеры и драматурги: Александр Морк-Эйдем – режиссер драматический, Оле Андерс Тандберг – тоже, но с весомым количеством «вылазок» в оперу. Задачи, решения которых потребовали от постановщиков названные спектакли, понятно, совершенно разные. Но можно сказать одно: при всём экспериментаторстве и того, и другого, при всём иронично тонком и деликатном подходе к материалу, помещающем сюжет в абсолютно иное измерение, эти замечательные художники от театра рассказывают именно истории композиторов и либреттистов, а не свои собственные. И это чрезвычайно важно! Общим в этих творческих фигурах является и то, что они обладают главным – конструктивным здравомыслием и уважительным пиететом к авторской идее.
* * *
Итак, покончив с общим, переходим к частному и начинаем с «Волшебной флейты». На эту постановку Александр Морк-Эйдем собрал вокруг себя скандинавскую команду: сценограф – датчанин Христиан Фридляндер, художник по костюмам – Мария Гилленхоф, художник по свету – Эллен Руге. Венцом их творческого альянса стала живописнейшая высокотехнологичная постановка со спецэффектами, фейерверками, неоновыми огнями, светящимися деталями реквизита и костюмов, с реальным шумовым сопровождением, чудодейственной машинерией, великолепным гримом и аксессуарами, способными превращать людей в неузнаваемо фантастические существа. Всё это наполняло спектакль-феерию ощущением всеобъемлющей кинематографичности, создавало на сцене полную иллюзию качественной рисованной анимации. Собственно, еще на последних тактах увертюры становится ясно, что мы уже не в оперном театре, а в цифровом 3D-кинотеатре…
Перед нами – экран. Название фильма – «Волшебная флейта». Из бегущих вводных титров мы узнаем, что принц Тамино бороздит с важной миссией просторы солнечной системы с двумя солнцами – Изидой и Осирисом. На первых кадрах мы видим его в скафандре, сидящего за рулем звездолета и пытающегося передать в Главное управление галактики сигнал бедствия: его корабль атакует ужасный змей. И вправду: в это время в самóм зрительном зале кукольный и совсем нестрашный змей по натянутому тросу над колосниками сцены «перелетает» из левого верхнего яруса в правый. С открытием занавеса на фоне загадочного горного пейзажа с двумя солнцами мы видим звездолет Тамино, носом воткнувшийся в поверхность неизвестной планеты. Три дамы (феи, убившие змея) по ошибке задели и корабль, и они уже спешат доложить своей госпоже Царице ночи о прекрасном принце-пришельце: вдруг это тот, кто ей нужен…
А дальше – всё, как всегда, или почти как всегда. Очнувшийся Тамино, безуспешно пытающийся наладить радиоконтакт с Центром, поначалу в ужасе отшатывается от Папагено. Теперь тот – не пернатое существо, а обаятельный покрытый шерстью персонаж, охотящийся с помощью дудочек на странных «птиц», похожих на светящихся медуз (естественно, что и Папагена, появляющаяся ближе к финалу, – существо подобного же рода). Тамино по-прежнему получает от Царицы ночи волшебную флейту, но теперь, в соответствии с веяниями времени, вместо портрета Памины ему вручается голограмма. Папагено же вместо волшебных колокольчиков обретает пару африканских маракасов.
Царица ночи, эффектно взмывающая под колосники сцены, – крылатая волшебница, как ни странно, белой масти, а оттенки костюма трехглазого волшебника Зарастро – темные, коричнево-серые, и эта визуальная инверсия Света, носителем которого является Зарастро, и Тьмы, воплощением которой предстает Царица ночи, лишь интригует еще больше. Памина на сей раз – дочь не только Царицы ночи, к чему мы привыкли, но и дочь Зарастро тоже. В наших традициях женить Зарастро на Царице ночи как-то не принято, а тут поженили, и никаких проблем! Сказка есть сказка, и главное условие ее воплощения соблюдено: все вариации на сказочную тему в данном случае и уместны, и состоятельны, ведь в финале Тьма неминуемо низвергается в бездну, Свет мудрости Зарастро берет верх, Тамино обретает Памину, а Папагено – Папагену.
Помимо трех пар основных персонажей все остальные разумные обитатели нашей неизвестной планеты выглядят представителями явно морской либо земноводной фауны. Это относится и к Трем дамам (любвеобильным «модным» русалкам), и к свите Царицы ночи, и к братству Зарастро (Двум жрецам, Привратнику, Распорядителю, прочим персонажам в массовке), и к мавру Моностатосу, похожему на уродливую, но просто «неотразимую» жабу с телесами в форме огромной груши. Мальчики-гении – теперь инопланетные существа-гуманоиды с мигающими лампочками на груди.
Горы и скалы, галактические просторы небесной сферы, хрустальная беседка Памины, загадочная пирамида перед входом в подземный храм посвященных, его круговые концентрические своды и стена огня, сквозь которую невредимыми проходят Тамино и Памина – это само волшебство, кинематографическая реальность, воплощенная средствами театра. Эта постановка – безусловный шедевр, добрый и помпезно богатый спектакль, ориентированный на самую широкую публику и особенно подходящий для семейного просмотра: интересно на нем будет и взрослым, и детям! Спектакль заставляет по-иному взглянуть на многие аспекты этой оперы, да и сама музыка, кажется, уже выученная наизусть, вдруг расцветает новыми неожиданно яркими и полновесными красками.
Оркестр под управлением маэстро из Дании Томаса Сондергаарда дарит немало мгновений подлинного восторга. Великолепно звучат ансамбли и хоровые страницы партитуры (хормейстер – Давид Майвальд). Состав исполнителей в этом зингшпиле захватывает, прежде всего, артистической спаянностью, мощным драйвом драматического перевоплощения. Женские голоса, хотя и смогли предъявить вполне достойный уровень вокального профессионализма, следа индивидуальности в душé не оставляют. Памина – датско-немецкая сопрано Дениза Бек. Царица ночи и Папагена – соответственно норвежские сопрано Лина Джонсон и Кари Ульфснес Кляйвен. Три дамы – полностью норвежский терцет (Анн-Хелен Моен, Хеге Хойсетер, Майя Скилле).
В роли Распорядителя* невозможно не запомнить драматического норвежского актера Мортена Эспеланда. Все мужские певческие голоса – также представители норвежской вокальной школы. В позитивном ключе отметим и второстепенных персонажей: Привратник** и Второй жрец – Магне Фреммерлид, Первый жрец – Генрик Энгельсвикен. А следующая тройка превосходных исполнителей главных партий уже уверенно предъявляет свою вокальную индивидуальность. Благородно-лирический – истинно моцартовский! – тенор Торбьорн Гульбрандсой предстает современно-продвинутым, но при этом рафинированно-изысканным принцем Тамино, выразительно-чувственный бас Йенс-Эрик Аасбо – философски-мудрым Зарастро, а чистого тона, безо всякого оттенка харáктерности тенор Кьетил Стоа – упоительнейшим Моностатосом.
Отдельная песня – знаменитый норвежский комик и драматический актер Атле Антонсен в партии Папагено. В этой ипостаси он был настолько органичен и притягателен, что впервые за долгое время даже подумалось: именно эта партия – самая важная в опере! Знаменитый лицедей, дав фору любому оперному певцу, провел ее не только на высоте своего комического перевоплощения, но и вокальной интерпретации. Обаяние звонкого баритона и облика этого норвежского «оперного тролля» останется в памяти на всю жизнь!
* * *
...Либретто оперы Монтеверди «Возвращение Улисса на родину» («Il Ritorno d’Ulisse in patria) основано на соответствующих главах «Одиссеи» Гомера. Сюжет музыкального опуса – долгий путь на родину с Троянской войны царя Итаки Улисса (по-гречески Одиссея) к своей жене Пенелопе, которую за годы его отсутствия постоянно осаждают надоедливые женихи. На пути домой ему чинится множество препон, но преодолев их с помощью богов и оказавшись на родине, Улисс при поддержке своего сына Телемака, опять же, с помощью богов, расправляется со всеми женихами, восстанавливая свою царскую власть на Итаке и главенство в семье.
В свое время эта партитура Монтеверди вызвала весьма бурные споры и сомнения относительно ее авторства. Дело в том, что незавершенная рукопись, обнаруженная лишь в XIX веке, имела множество отличий от более чем десятка сохранившихся версий либретто. И когда в начале 20-х годов прошлого века партитура всё же была опубликована, почти 30 лет продолжались споры: Монтеверди это или нет? В 50-е годы музыковеды вынесли положительный вердикт, и после первых исполнений в начале 70-х годов в Вене и Глайдборне этот опус весьма быстро вошел в репертуарный обиход и не раз был записан.
В его первой редакции с прологом – пять актов, в более поздних – три. Понятно, что любое исполнение этой партитуры – некая «уникальная» редакция, одна из потенциально возможных, над которой так или иначе поработали и музыковеды-текстологи, и дирижеры-практики. Вариативность редакций приводит к тому, что в разных источниках можно найти разные названия театров и разные годы первого исполнения. Официальный буклет обсуждаемой постановки в качестве таковых настаивает на венецианском Teatro Santi Giovanni e Paolo и 1640-м годе, однако и редакция Норвежской национальной оперы – это некий «уникальный» вариант «здесь и сейчас»: в двух актах с прологом его общая продолжительность – около трех часов.
Музыкальный руководитель постановки, известный итальянский дирижер-аутентист Алессандро Де Мáрки, помимо музыки, написанной Монтеверди для этой оперы, вводит в партитуру два его мадригала «Плач нимфы» («Lamento della ninfa») и «Вернись, Зефир» («Zefiro torna»), а также «Сонату для 12 голосов» («Sonata a 12») Кавалли. При этом адаптация к конкретным условиям исполнения и аранжировка интегральной партитуры осуществлена им же. Не будем забывать, что нынешнее возобновление – перенос спектакля из камерного зала в большой. И эта адаптация, эта дирижерская аранжировка, поистине, дорогого стоят! Подлинное чудо живого погружения музыку, воскрешающую звучание старинного раритета почти 400-летней давности, равнодушным оставить не может!
Фактически мифологическая для нас сегодня подоплека сюжета заставляет говорить о «Возвращении Улисса» Монтеверди как еще об одной сказке с чудесами богов и необычными приключениями – о сказке для взрослых. Но в ее восхитительной музыке за звучанием каждого инструмента и вокального голоса стоит живая человеческая душа. А раз так, то стремление пережить весь спектр эмоциональных состояний на уровне человеческого подсознательного – это главное, зачем мы приходим в театр на подобные опусы, вовсе не пеняя на всю наивность их драматургии, но взывая к самодостаточной пленительности музыки. Мы переживаем эмоции от печали до радости, от боли до ликования, от предательства до благородства, от любви до ненависти, от трагического до комического. Именно такое мощное воздействие эта музыка обнаруживает и на сей раз, и в эмпиреях ее наивных сладкоголосых аккордов хочется оставаться вечно.
Согласно списочному составу, в барочном оркестре нынешней постановки – 24 музыканта, и только 8 из них – музыканты оркестра Норвежской национальной оперы, то есть ровно на две трети состав оркестра этой постановки укомплектован приглашенными музыкантами, из которых кто-то играет и на нескольких инструментах. В волшебную идиллию музыки, созданную оркестрантами во главе с маэстро Де Мáрки, сценография, костюмы и режиссерские мизансцены вторгаются очень мягко и «бесшумно», несмотря на то, что постановка абсолютно современна и ни к реалистичности воплощения сюжета, ни к этническим мотивам не взывает.
Постановочная команда и на этот раз – скандинавская. Словно в продолжение зрительного зала с отделкой из черного дерева сценограф Эрленд Биркеланд создает пространство спектакля, окруженное деревянными панелями офисного кабинета. Но на стенах развешаны живописные картины, а приглушенный свет настенных бра уже создает интимную обстановку дома – жилища Улисса и Пенелопы (художник по свету – Эллен Руге). Посреди сцены – длинный трапезный стол как символ домашнего очага. Слева – сейф-бюро для документов, справа – окно раздачи кухни, ведь дом – не только очаг, но и «пансион» для домочадцев.
В этом жилище есть двери, но нет окон. Зато есть большой черный проем посредине: оказывается, это «сцена на сцене», на которую из дома ведет специальная дверка с лесенкой. Театр в театре – верный способ выразить режиссерскую иронию по отношению к происходящему и наивности сюжета, и разыгрывание действа на обеих площадках – иногда последовательно, иногда параллельно – создает эффект постоянной смены кадра, так что взору скучать не приходится. Крой современных костюмов, предложенных Марией Гебер, прост и естественен: они абсолютно функциональны и по мере развития сюжета для некоторых персонажей либо меняются, либо дополняются нужными аксессуарами. Всё очень практично, спокойно и умиротворенно. Именно в обстановке размеренного покоя режиссер Оле Андерс Тандберг на «двух сценах» своего замкнутого сценического пространства сталкивает одних персонажей с другими. Боги и люди у него совершенно равноправны: отношения между ними весьма демократичны, но боги могут и смертельно карать, а многое из того, что могут боги, людям непосильно. Решая же проблемы людей или посылая на них кару, боги вынуждены решать и проблемы внутри собственного клана.
Богов в самой опере – четверо: Минерва, Нептуп, Юнона и Юпитер (в прологе первые три из них – соответственно Фортуна, Время и Амур, а партия Человеческой хрупкости поручена другому певцу). Боги вначале одеты в униформу гостиничного персонала, но главная деталь их костюма – крылья на спине. Длинный стол в начале оперы – экспликация персонажей. В середине стола – мрачная и верная Пенелопа в белом платье непорочной «вечной невесты» с фатой, слева – три жениха Пизандро, Анфинóм и Антинóй с приживалом Иро, справа – служанка Меланто с любовником Эвримаком (прислужником женихов) и старая няня Эриклея. Доброго пастуха Эвмета (преданного друга Улисса) мы впервые увидим вылезающим из-под стола. Линия «Меланто – Эвримак» была бы практически тупиковая, если бы не интермедии, в которых их занимают в обоих актах.
Между первым убийством в начале первого акта и вторым убийством почти в финале второго эта грустная и в то же время парадоксально веселая история фактически себя исчерпывает. Эти «ритуальные убийства» очень похожи. Сначала с согласия Юпитера Нептун убивает Трех феаков (эта тройка – те же самые певцы, что и женихи). Убивает он их тремя бильярдными шарами, засунутыми в собственный носок, за то, что вопреки его воле, феаки на своем корабле доставили Улисса на Итаку. В финале Улисс с помощью Минервы и Юпитера на объявленном Пенелопой поединке за ее руку и сердце стрелами пронзает трех ее зарвавшихся женихов. После этого интригану и обжоре Иро, то и дело наведывающемуся к окну раздачи, а теперь оставшемуся без своих благодетелей, ничего не остается, как прибегнуть к суициду. Убийства – убийствами, но в случае феаков вместо крови – томатный кетчуп, который они сами на себя и выдавливают, а женихи сами пронзают себя предназначенными им волей богов стрелами.
Между этими убийствами Минерва на время меняет имидж с пастушки, в облике которой впервые предстает Улиссу на Итаке, на стюардессу и самолетом доставляет на родину Телемака, современного и, похоже, несколько легкомысленного молодого человека с длиннющей шевелюрой. До поры до времени Улисс – этакий капитан дальнего плавания! – превращен Минервой в нищего пастуха, но лишь только перед сыном ему ненадолго дозволено принять истинный облик: их трогательная встреча завершает первый акт. Начало второго оживляется новой волной притязаний женихов. При первой встрече с матерью Телемак, не раскрывая всех карт, вселяет в нее надежду на возвращение Улисса. Затем Пенелопа тепло принимает нищего пастуха (Улисса) и наступает время его боксерского поединка с Иро, в котором последний терпит поражение. Но часы последнего сочтены – до суицида, вызванного расправой Улисса над женихами, уж близко…
Итак, Улисс – снова на вершине удачи, но теперь Нептун не унимается и жаждет над ним расправы. Тогда Минерва просит Юнону, та – Юпитера, а тот, в свою очередь, убеждает Нептуна отказаться от мести – довольно ему и Трех феаков! А дальше – дело техники. После поединка и Эвмет понимает, что победивший в нем – Улисс, за ним «прозревает» Эриклея, а Пенелопа по-прежнему – ни в какую! И даже когда Минерва возвращает Улиссу его истинный облик, лишь только в силу веских доказательств интимного свойства она, наконец, понимает: перед ней Улисс, а не его ложный двойник. «Ячейка общества», разрушенная двадцать лет назад, наконец, воссоединяется!
Надо ли говорить, что все певцы в этом спектакле предстают первоклассными артистами, а почти три часа чистой музыки пролетают на одном дыхании! Однако, как ни странно, из всей семьи Улисса, по-настоящему, сильное вокальное впечатление производит лишь английская меццо-сопрано Кристина Райс: в партии Пенелопы она стилистически точна и невероятно чувственна. При этом австралийский контратенор с норвежской «пропиской» Дэвид Хансен (Телемак) и хорватский тенор Крешимир Шпицер (Улисс), успевшие в свое время, между прочим, выступить и в Москве, предъявляют на сей раз исполнительский уровень уровень, не предполагающий расточения дифирамбов.
С первым мы встречались в марте прошлого года, со вторым – шесть с лишним лет назад. Те давние знакомства также оказались мало впечатляющими в плане и самих голосов, и владения стилем исполнения. Изменилось ли что-нибудь за это время? В случае Дэвида Хансена практически ничего, просто в оперном спектакле за его великолепной игрой и актерским обаянием многое в вокале певца невольно отходило на второй план, а его пронзительно резкое по тембру, завывающе жесткое звучание «утомляло» слух значительно меньше. Что же касается Крешимира Шпицера, то ситуация здесь схожая, но надо признать: на сей раз он звучал ровнее – без того «скрипучего песка» в голосе, что проступил тогда на концерте в Москве.
Редко такое бывает, но в завершении этих заметок хочется воздать должное всем без исключения исполнителям второстепенных ролей. Хаген Матцайт из Германии, еще один контратенор, – но на сей раз просто потрясающий! – был занят в партиях Человеческой хрупкости, Первого феака и Пизандро, норвежский тенор Матиас Гиллебо – в партиях Второго феака и Анфинома, венгерский бас-баритон Марцел Баконьи – в партиях Третьего феака и Антиноя. Ансамбли с этой тройкой певцов были просто незабываемыми, и они, пожалуй, стали наиболее яркими открытиями партитуры! В партиях других домочадцев Улисса были заняты следующие норвежские певцы: Меланто – сопрано Вигдис Унсгаард, Эвримак – тенор Петтер Моен, Эвмет – тенор Халвар Дьюпвик, Эриклея – меццо-сопрано Ингебьорг Космо, а также примкнувший к ним Иро – тенор Хельге Роннинг.
Наконец, с божьей помощью добравшись до финала, с неменьшим удовольствием хочется назвать исполнителей партий богов: Фортуна и Минерва – норвежская меццо-сопрано Анн-Бет Сольванг, Время и Нептуп – американский бас Эндрю Харрис, Амур и Юнона – норвежская сопрано Кари Ульфснес Кляйвен (моя недавняя Памина, которая в иной ипостаси предстала намного выигрышнее), а также Юпитер – норвежский баритон Халвор Мелиен. Юпитер в этой компании – главный, но ведь не боги горшки обжигают! Не умеют! А вот доставить вас на Итаку божественное провидение способно лишь в опере. В жизни – все иначе: из Москвы добраться до Осло-фьорда не так-то просто, и то, что побывать в тех краях всё же довелось, автору этих строк до сих пор не верится. Но это произошло, и боги здесь ни при чём…
* Распорядитель – добавленная разговорная роль.
** Привратник – Оратор по оригинальному либретто
Photo: Erik Berg