Зал Прокофьева в Мариинке-2 становится центром камерной оперы. Сама архитектура этого театрального помещения – небольшой амфитеатр и сценическая площадка без кулис и занавеса предполагает студийный характер представлений, здесь происходящих. Это место стало вотчиной Академии молодых солистов под руководством Ларисы Гергиевой. И тех режиссёров, которым интересен эксперимент. Как правило, исполняются забытые или недооценённые в своё время музыкально-сценические опусы композиторов 20 – начала 21 века. Здесь нашли прибежище «Ёлка» Владимира Ребикова и «Письмо незнакомки» Антонио Спадавекккиа...
Здесь идут спектакли для взрослых и особая программа для тетей. А в рождественский вечер 7 января нового года впервые в сценической версии была представлена одноактная опера Сергея Баневича «Сцены из жизни Николеньки Иртеньева». Спектакль, который нравится и взрослым, и подросшим детям.
Созданное по мотивам трилогии «Детство, Отрочество. Юность» Льва Толстого, в основном, по первой его части, это произведение в концертном исполнении прозвучало в 2003 году на фестивале «Площадь искусств». А после того «легло на дно» в ожидании сценических интерпретаторов.
Для молодых мариинских академистов это прекрасный материал: подавляющее большинство персонажей оперы – близкие к исполнителям по возрасту подростки, узнающие жизнь, её поэзию и прозу, радость бытия и отроческие слёзы, первую любовь и детско-юношескую жестокость. И то, как чутко передали сегодняшние юноши и девушки аромат человеческих отношений в ХIХ веке, заставляет приятно удивиться. Впрочем, в ХХI веке суть процессов та же, что и в позапрошлом, только проявляется это по-другому.
В повести Толстого опоэтизированная проза жизни и драматические подтексты достаточно жёстки. Здесь же, в музыке и в спектакле, всё мягче, умильнее. Иногда даже возникает крамольное чувство, что эта nostalgiya чуть манерна; что в настоящей жизни всё проще и сложнее – детская любовь, восприятие смерти. Но нужно отдать справедливость – действенная конфликтность спектакля и естественность существования молодых актёров от этой некоторой сентиментальности не страдают. Прозрачный музыкально-сценический ноктюрн, полный юношеских рефлексий и мечтаний прочувствован постановщиком Алексеем Степанюком тонко, на уровне сладко-мучительной боли воспоминаний невозвратного. Отношения Николеньки с Маменькой – изящной, женственной Эвелиной Агабалаевой – нежны и по-детски непосредственны, вполне уже взрослый актёр Рустам Сагдиев–Николенька, босоногий ребёнок с летающим змеем или угловатый подросток, нигде не фальшивит. Практически не фальшивит в спектакле никто (имеется в виду довольно распространённая в опере психологическая фальшь). Атмосфера искренности здесь дорогого стоит.
Мастер сценической композиции, Степанюк умело играет фигурами на практически пустом – лишь три стула – сценическом планшете. Сидящие, лежащие, переползающие, несущиеся в вальсе молодые актёры, их гибкие тела – податливый материал в руках режиссёра-скульптора выразительных мизансцен. Заметна здесь и рука хореографа Ильи Устьянцева, чуткого, творчески активного ассистента постановщика.
В спектакле тщательно разработана линия каждого персонажа. Как живы и нештампованы характеры! Вот два юных соперника Николеньки, воздыхатели очаровательной Сонечки – светлоголосой Маргариты Ивановой: откровенно страдающий романтик Володя (Андрей Максимов) и гордо скрывающий свою ревность, явный лидер Серёжа (Филипп Евич). Как сильно сыграна сцена издевательств над безответным увальнем Иленькой (Владимир Бабокин): победительная жестокость подростков отталкивает и одновременно привлекает своей жизненностью. В этих только начинающих свой путь человеках ещё всё смешано и откровенно – чувствительные слёзы, грубость, весёлость, стыд раскаяния, волнение влюблённости, боль потерь. Баневич прописал эти состояния своих героев с любовью и пониманием, перемежая романсово-элегические эпизоды и живые действенные сцены своеобразным рефреном – детской молитвой. Может быть, для светского представления количество молитв чуть и зашкаливает, но такова воля композитора: очищение и умиротворение.
Ностальгическую ноту усиливает рассказчик – Артём Мелехов, он же повзрослевший, потяжелевший Николенька в шляпе, с гитарой. В его провинциально романтизированном появлении на пару со старым учителем Карлом Ивановичем – Дмитрием Калеушко есть что-то от Счастливцева и Несчастливцева из «Леса» Островского с вечно грустной темой «а когда-то и я…». Рассказчик проходит по спектаклю параллельно всем героям и событиям, пристально вглядываясь и внося свой комментарий, вдруг возрождая в памяти странно-фантастичный образ девушки в венке Машеньки, для Николеньки какой-то лесной феи с загадочной улыбкой, будоражащей полудетскую сексуальность… Где-то Рассказчик подменяет своего двойника-ребёнка, где-то наслаждается живой картиной собственного воображения со стороны. Сделано это режиссёром деликатно, с чуть заметным ароматом мистики и волшебства – взрослый Николенька словно шаманит, вызывая светлые призраки былого и объединяясь с ними в порыве восторга перед чудом детства…
По определению отсутствующий в камерном зале оркестр возмещал Василий Попов, пианист с великолепным туше, чувством стиля и сердечностью. Да ещё дважды – вместо увертюры и в сцене бала – звучал в записи оркестровый вальс Баневича, после чего вступление фортепиано воспринималась как особо интимное, доверительное высказывание.