«Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел» — и, если уж добавлять к бессмертным строкам Пушкина, счастлив тот, кто середину девятого десятка встречает в добром здравии, ясном уме и с новыми творческими замыслами. Более того, в собственный 85-й день рождения дарит всем абсолютный раритет, забытый опус национального классика. Таков Геннадий Николаевич Рождественский, чьими стараниями поставлена впервые аж с 1902 года на столичной сцене «Сервилия» Римского-Корсакова.

Некрасивые строки про «мертворождённое дитя», сказанные о «Сервилии», помнятся с детства, из какого-то советского учебника музлитературы. На слуху лишь единственная дивная ария героини: «Цветы мои..», иногда исполняемая певицами в концертах и на конкурсах. Юношеские попытки «ковыряния» клавира (именно этот глагол уместен для струнницы, владеющей лишь «общим фортепиано») не привнесли в познание забытого опуса Римского-Корсакова ничего положительного. А интерес к античности был всегда, и томик про «Двенадцать цезарей» Гая Светония Транквилла давно затрёпан от частого доставания с полки.

Что стало первопричиной несчастливой сценической судьбы «Сервилии» – слабость либретто, подробно следующему запутанной, изобилующей политическими интригами ни разу не поставленной на сцене драме Льва Мея из времён Нерона, или условность слишком общего, то есть «никакого» музыкального стиля композитора, между «Салтаном» и «Кащеем» решившего ступить на нейтральную почву Древнего Рима –вопрос теперь скорее риторический. Возможно, слишком ярки были и предыдущие, и последующие творения Римского-Корсакова, потому и осталась «Сервилия» на обочине его творчества. Полтора десятилетия в начале 20 века – миг для истории музыки. А представить оперу о первых христианах, с героиней, уверовавшей в единого Господа на советской сцене ещё сложнее, чем интерпретацию опер Вагнера в годы Великой Отечественной. Лишь в 1994-м была осуществлена постановка «Сервилии» в Самарском оперном театре, чей репертуар всегда славился экспериментальными названиями .

Итак, что нам приготовил ныне, в апреле 2016-го, Камерный музыкальный театр им. Покровского под названием «Сервилия»?

Первое – это спектакль для людей с крепкой здоровой спиной. В стремлении к аутентизму Камерный театр полностью перестраивает зал и сцену на серию представлений. Зрительские места – скамьи в античном амфитеатре, вздымающиеся полукругом, сидения обиты плюшем, но спинки только обозначены. Оркестр сидит вдали, на возвышении, боком к публике. Основное действие – на круглой арене, в шаге от первого ряда. Часто мизансцены переносятся на галереи – римские арки, обрамляющие зал по периметру. Лестницы, перила, балюстрада отделаны тщательно, хочется потрогать. Соблюдена фактура – старое тёмное дерево, бронза, крупная клёпка, надписи-щитки по латыни. Не всякая киностудия похвастает реквизитом такого качества! Ощущение погружения в материал, в Историю, не покидало весь вечер. Костюмы из натуральных тканей, бутафория, как реплики музейных экспонатов – хоть показывай школьникам на уроках про Древний Рим! Словно присутствуешь на съёмочной площадке исторического фильма, или принимаешь участие в модном сейчас реал-квесте про античность. За то сразу благодарность постановщикам: Ольге Ивановой и сценографу Виктору Герасименко. Хотя первым рядам пришлось за соучастие и погружение в действо расплачиваться излишней громкостью солистов, подчёркнутой заметностью грима и мимики. Да и артистам, уверена, не просто видеть глаза зрителей на расстоянии вытянутой руки.

О музыке. Исключительный случай, что к премьере русской оперы, написанной сто с лишним лет назад, заранее невозможно было подготовиться! Полная аудио запись для CD осуществлена в тон-ателье «Мосфильма» только сейчас под руководством того же Рождественского. К счастью, впечатление от «римской оперы Римского» (такой каламбур произнёс на банкете после премьеры А.К.Глазунов) оказалось позитивней ожидаемого. Про «мертворождённое дитя» ни в коем случае! Если продолжить сравнение с ребёнком – скорее у него характер, не брызжущий обаянием, открывающийся не всем и не вдруг. Да, ярких, сразу запоминающихся тем обидно мало. Лейтмотивы размыты, много длиннот. Текст местами коряво архаичен. Но общее ощущение, как ни странно, какой-то опережающей время киномузыки – порой иллюстративной, не глубокой, но понятной и удобоваримой даже для дилетанта. Без претензий на умничанье и оригинальность. В первом-втором акте больше было проходных номеров, когда кощунственно думалось: « ну зачем эти разглагольствования сенатора про прелести Мессалины, которой нет в сюжете? Купюрчик бы тут!» В последующих действиях ощущалось больше динамики, нелепости либретто оправдывались музыкой. Образ Сервилии выписан любовно, водянистые гармонии её «цветочной» арии сопровождают героиню уже с первого выхода.

Оркестр Камерного театра, на пресс-показе накануне премьеры руководимый молодым ассистентом Дмитрием Крюковым, играл увлечённо. Узнаваемые «корсаковские» пряные тембры, чистые выученные соло, срепетированность ансамблей – всё было на месте.

Опера, в чьём названии имя героини, предполагает безусловное лидерство исполнительницы заглавной партии. Тем более, что в «Сервилии», как и в гениальном последующем «Китеже», нет соперничества вроде Марфа-Любаша, Волхова-Любава, Снегурочка-Купава. Есть только один женский образ, ведущий драматургию, в обрамлении нескольких эпизодических ролей и «букета» мужских персонажей, соревнующихся за внимание примы.

Татьяна Конинская в партии Сервилии поёт и играет с полной отдачей и воодушевлением. Вокально уверенно, выразительно, актёрски пластично и искренне. Молода, стройна, миловидна – чего же ещё желать? Но вот есть внутреннее представление о сопрано Римского-Корсакова, возможно, ведущее начало от шуршащих старинных записей и колдовских портретов Надежды Забелы-Врубель, которое мешает поверить безоговорочно такой Сервилии. Слишком простой, «белый», близкий к субретке тембр у Конинской, слишком инфантильна и не убедительна в своём мистическом прозрении её героиня.

Возлюбленный избранник Сервилии, трибун Валерий Рустик, у Захара Ковалёва получился и вовсе одномерным крикуном, чей силовой от форте до фортиссимо прямой тенор портил впечатление от вполне фактурной внешности артиста.

Отец трибуна, сенатор Тразея, благородно отказывающийся от руки Сервилии в пользу сына, в исполнении Алексея Сулимова показался вокально в разы лучше сына! Гибкое звуковедение, наполненность чеканно поданного текста, матовый тембр, скорее спинто, а не характерный, как, наверняка, задумано автором. Если выбирать между двумя тенорами на слух, то преимущество зрелого мастерства очевидно.

Отец Сервилии, сенатор Соран Барса, у баса Александра Маркеева был убедителен на слух, импозантен на вид, но слишком моложав для дочери-невесты.

Выразительный вокально и сценически образ вольноотпущенника Эгнатия, германца, тайно влюблённого в Сервилию и плетущего интриги с целью возвыситься над римлянами, создал баритон Роман Бобров.

Картинно значительным в пурупуре и золотом венке всесильного временщика Тигеллина предстал Эдем Ибрагимов. Контрастные образы сенаторов Пакония, Гельвидия и Монтана получились у Андрея Цветкова-Толбина, Анатолия Захарова и Александра Бородейко.

Эпизод для меццо-сопрано, скорее контральто – сцена гадания Локусты. По музыке чем-то напоминающий про «удаль прежнюю» Грязного, эффектная работа Екатерины Большаковой.

Запомнились и маленькие женские роли: Антония, кормилица Сервилии – Ольга Березанская, Призрак – Ирина Кокоринова, Неволея, христианка – Ольга Бурмистрова.

Прекрасно двигались и танцевали восемь стройных хористок. Вот только подумалось –переодеть бы их нелишне! Иначе получалось, при близости и запоминаемости лиц, что и вакханки на пирушке сенаторов, и прислуга в чинном доме Сорана, и подручные колдуньи – одни и те же девушки!

При всей тщательности следования либретто и древнеримскому духу, постановщики оправданно добавили одну реалистичную деталь в трактовку. Лев Мей, верный сам себе (как и в «Царской невесте» и «Псковитянке»), заканчивает пьесу смертью героини. В случае с Сервилией тем более непонятной, что и жених, Валерий, оказывается жив, и злодей Эгнатий раскаялся, и кесарь (Нерон) заочно всех простил и помиловал. Ну да, стала девушка христианкой, но не монахиней же? Монастырей попросту не существовало ещё в первом веке. Мгновенную духовную аскезу, отказ от семейного счастья, принять нам теперешним ещё сложнее, чем современникам Мея и Римского-Корсакова.

Но что мы видим в интернет-поисковике на запрос «Локуста»? Отнюдь не волшебница, как в опере, а профессиональная отравительница, доверенное лицо Нерона, отправившая своим ремеслом на тот свет его брата Британника и ещё многих, казнённая в 68-м году н.э. Исторический персонаж. Чего же проще! Убегающей от преследования Эгнатия в христианские катакомбы Сервилии Локуста подаёт большой кубок (в тексте про это ни слова). Та доверчиво пьёт. Значит, не религиозный экстаз, а банальный яд причина смерти молодой сенаторской дочери накануне свадьбы!

Сакральность происходящего всё равно соблюдена. Рушится стена, высвечивается крест, чудом спасшийся от преторианцев Старик из первого акта (апостол Пётр или Павел?) благословляет Сервилию и всех римлян. Ох, спросить бы о финальных чувствах кого-то воцерковлённого!

Для агностика после долгожданного знакомства с полной «Сервилией» превалирует светлая благодарность всем создателям и участникам спектакля. И да будет благословенна память композитора, чьё «самое неудачное» творение способно вызывать такие возвышенные, яркие эмоции.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru