«Любовь Данаи» Рихарда Штрауса – редко исполняемое произведение, а в России оно, пожалуй, и не звучало. Эта предпоследняя опера Р. Штрауса предназначалась Зальцбургу и только ему. Но, будучи представлена здесь в конце второй мировой войной лишь на генеральной репетиции, дождалась своего премьерного часа не раньше 1952 года. Следующая зальцбургская постановка прошла в 2002 году, и снова решились на неё только через 14 лет – очень уж непросто подобрать ключ!
«Весёлая мифология» – определяется жанр оперы, где Штраус вознамерился создать ещё один комический музыкально-театральный опус, а либреттист Йозеф Грегор использовал для этого эскизы сценария давнего партнёра композитора – Гуго фон Гофмансталя. На самом деле, комедийность «Данаи» относительна и специфична. Это не юмор «Кавалера розы» с его феерически озорным третьим актом; уж скорее мягкая улыбка «Арабеллы» (кстати, некоторые коллизии сюжета здесь схожи) или философская человечность «Женщины без тени». Это тонкий, ироничный, интеллектуальный юмор, некое самонаслаждение мастера, свободно ориентирующегося в глубинах мировой культуры, беспредельно владеющего всем арсеналом средств симфонического оркестра и вокально-интонационными изысками. И позволившего себе не слишком заботиться о возможностях восприятия зрителя-слушателя: если досконально не знать мифологию и не владеть немецким на достаточном уровне, этот юмор может и ускользнуть, ибо в изумительно красивом, щедром многословии звуков разлита такая нежная лирика, нега и чувственная сила, которая заслонит что угодно. Но юмор всё же проявляет себя в пикантных подробностях сюжета: главный бог Олимпа Юпитер, выдавая себя за царя Мидаса, сватается к Данае. При этом он убеждает четырёх цариц – родственниц Данаи – не разоблачать его. А царицы, между прочим, – Европа, Семела, Алкмена и Леда. Все четыре – мифологические героини скандальных адюльтеров громовержца.
Вообще в либретто забавно, но довольно путано соединены два античных мифа: о Юпитере, возжелавшем Данаю (пролившимся на неё золотым дождём), и о царе Мидасе, своим прикосновением всё превращающим в золото. В результате получился красивый сюжет о выборе между роскошью богатства и любовью. Точь-в-точь интермедия из «Пиковой дамы», только на четыре с половиной часа.
В спектакле высокие олимпийские страсти происходят на ступенчатой пирамиде, и когда она покрыта коврами, да ещё помещена в грандиозный ковровый кабинет, то возникает роскошный, ориентально стилизованный подиум: режиссёр, он же сценограф Алвис Херманис вместе с художником по костюмам Йозасом Статкявичусом словно погружают действо в атмосферу сказок Шехерезады.
Когда-то, гуляя по Мюнхену, я увидела полукруглый высотный дом (тогда такие были в новинку) и узнала прототип сценического обиталища Закса в «Мейстерзингерах» Баварской оперы. Это я о том, как вполне реальная среда влияет на фантазию художника. В одной из улочек Зальцбурга мне попалась на глаза лавка старых ковров. Вот она, оказывается, среда обитания героев спектакля Херманиса!
Когда же с пирамиды сдергивают ковровые покрытия, подиум из белых плиток, чуть тронутый мерцающим голубым, – это мир нежной женственности Данаи, а иногда олимпийский пьедестал Юпитера. Всё вместе в лучах театрального света Глеба Фильштинского выглядит фантастически красиво. Над пирамидой длинная узкая ниша – галерея, где появляется хор и базируется балет. Хореограф Алла Сигалова добавила представлению изысканного шика двенадцатью прекрасными балетными девушками – изощрённым пластическим аккомпанементом происходящему. Они – золотой дождь в сновидениях Данаи и несметные богатства Мидаса; ювелирные пластические композиции из золотых тел, обрамляющие фигуры героев; дворцовые танцовщицы, женщины гарема и – прелестная выдумка постановщиков – мастерицы ковров в покрывалах, тихими белыми бугорками пристроившиеся около ткацких станков в финальной сцене оперы.
Костюмы спектакля, созданные литовским модельером Статкявичусом – отдельная поэма. Каждый – произведение искусства, а вместе – идеально выверенная гамма тонов в восточной пестроте хоровой массы, изящные силуэты, характерность которых во сто крат усилена огромными лёгкими чалмами; золотые одеяния танцовщиц или чешуйчатое золото накидок царственных и божественных особ – всё это зрелище не просто красиво. Его созвучие колористическому богатству оркестра – настоящая цветомузыка. Кипенно-белые одежды солистов на этом фоне работают абсолютно беспроигрышно.
Несмотря на тотальную декоративность, «Любовь Данаи» – тёплый, человечный спектакль. Венские филармоники во главе с Францем Вельзер-Мёстом исполняют эту музыку с какой-то особой любовью. Оркестр завораживает, импрессионистически поигрывая тембрами, или взрывается блеском и силой, а то и колдует, нашёптывая чувственную нежность, и умиротворяет мерцанием тихого счастья.
Вообще диалог этого спектакля со зрителем-слушателем идёт на очень высоком художественном уровне по всем статьям. Но при этом с лукавой доверительной улыбкой. Юпитер могуч и великолепен, появляясь на огромном муляжном белом слоне. Красивый округлый баритон и стать Томаша Конечного демонстрируют победительную силу его персонажа. Совершенно непонятно, как можно таким не прельститься. Но Даная выбирает другого. И Мидас Герхарда Зигеля – полнотелый, но с таким нежным сердцем и красивым тенором! – жертвует всем: богатством, своим волшебным свойством и царством. Теперь бедный и скромный, он погоняет белого ослика. Живого, настоящего. А царственная Даная ткёт ковры.
Красимира Стоянова, пленительная Маршальша из «Кавалера розы» прошлого зальцбургского сезона ещё раз восхитила своей вокальной и артистической неувядаемостью. Какой разговор об эйджизме! Помимо того, что она в прекрасной физической форме, певице-актрисе такого ранга не приходится изображать красоту и молодость. Она изумительно проживает эти состояния в пении, а пластика её к тому же радует глаз мягкой женственностью.
А вообще-то в этом спектакле, как нигде, «короля делает свита». Антураж настолько хорош и так созвучен музыкальному колористическому изобилию, что солистам достаточно просто хорошо петь, принимая соответствующие позы. Что все они и выполняют с успехом. При этом спектакль как-то совершенно без натуги несёт добрый нравственный урок. Правда, к концу этот урок становится длинноватым. Окончательные выяснения отношений Данаи с Юпитером лаконичностью похвастать не могут, и дивной красоты финальный ансамбль, кажется, не будет иметь конца. Впрочем, Рихард Штраус всегда обворожительно многословен в финалах, а спектакль так хорош, что с ним не грех расставаться долго и нежно.