Наш корреспондент Татьяна Елагина побывала 6 ноября на Большой Дмитровке на долгожданной премьере «Пиковой дамы».

В Московском музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко умеют удивить не только на сцене. Казалось бы, о его истории, легендах знаю много. Но именно сейчас, абсолютно вовремя, читаю в буклете к премьере «Пиковой дамы» о мистической родственной связи здания на Большой Дмитровке с заглавной героиней оперы, Графиней, вернее – её историческим прототипом. Оказывается, назначенный генерал-губернатором Москвы фельдмаршал Салтыков был зятем, мужем родной сестры Натальи Петровны Голицыной, с которой Пушкин во многом вылепил образ старой Графини. Бывая в гостях у сестры в Москве, она наверняка могла посещать и этот дом. Про «сохранившуюся до наших дней парадную лестницу и бальный зал, превратившийся в фойе» позволим усомниться. Слишком часто горело это многострадальное здание. Теперешнее великолепие – не реставрация, а воссоздание заново, практически из пепла. Но если верить не в память камней, а в «гения места», совпадение значимое!

Впервые к «Пиковой даме» в своём музыкальном театре отец-основатель К.С.Станиславский обратился в 1930-м году. И, как ни странно, получил разгромные рецензии на постановку. Вот что писала газета «Правда»: «Сколько ни мудри над «Пиковой дамой», ... а создать цельное и реалистически здоровое зрелище никак невозможно... Ответа, для какой цели и для какого слушателя поставлена в таком виде «Пиковая дама», мы на спектакле все же не получили!». Тот спектакль в репертуаре не задержался.

Зато долгожителем стала «Пиковая» 1976 года, поставленная Львом Михайловым. Поначалу перенос времени действия оперы из XVIII века в XIX, как у Пушкина, тоже шокировал критиков. Изменили текст хора в финале бала: вместо «Славься сим, Екатерина» пели «Славный внук Екатерины» - чтобы логичным стал выход Александра I в псевдо-античном костюме. Танцоры в пасторали – о, ужас! – практически обнаженные, в обтягивающем бледно-мраморном трико и с фиговыми листьями на причинных местах, как ожившие статуи. Призрак Графини приземлённо бытовой, вылезающий из под кресла и размноженный статистками. Но впервые за долгие годы на оперу в театр Станиславского спрашивали лишние билетики аж от метро – бунтарски свежа и нестандартна показалась такая «Пиковая дама» в конце 70-х. Немалую роль сыграло и наличие в труппе прекрасных артистов: Вячеслав Осипов – Герман, Нина Авдошина и Лидия Захаренко – Лиза, Нина Исакова – Графиня, Олег Клёнов и Леонид Болдин – Томский, Леонид Екимов – Елецкий…

С несколькими перерывами и возобновлениями постановка Михайлова просуществовала в МАМТе более 30 лет, сменив не одно поколение исполнителей главных партий. Возможно, уважение к памяти мастера и наставника по ГИТИСу долгое время сдерживало Александра Тителя взяться за свою «Пиковую даму». Но вот час настал. Вовремя! Одна из самых репертуарных русских опер на мировой сцене – абсолютный шедевр Чайковского – после недавних провальных интерпретаций в двух других московских театрах наконец обрела достойное воплощение.

Сейчас «машина времени» в классических операх стала привычной и никого не удивляет. На сей раз Титель шагнул ещё на сто лет вперёд даже по сравнению с Михайловым. Канун Первой мировой войны, тревожный предгрозовой Петербург первого-второго десятилетия 20 века. И, против ожидания, канва либретто, поступки персонажей укладываются в эпоху Серебряного века удивительно складно. Плюс наше знание последующих страшных событий придаёт дополнительную остроту переживаниям.

Сценографическое решение Сергея Бархина – неизменная на всё время действия круглая колоннада. Банальный, казалось бы, приём вообще и показа Петербурга в частности. Но визуально все выглядело очень гармонично и стильно, а темп вращения колонн точно соотнесён с музыкой, артисты словно километры проходят, двигаясь против их хода по сцене, смена картин происходит динамично, практически без пауз. Свет – сине-серый, выморочный, чисто питерский (вдумчивая работа Дамира Исмагилова) подчёркивает напряжённость сюжета. Разве что пара натуральных луж не очень отчетливо читаются, как символ. Для наводнения они мелковаты, впрочем, служат другому – то дети тушат в них зажжённую бумагу после хора «Гори, гори ясно, чтобы не погасло», то Томский моет сапоги, то Герман охлаждает руки. Надо заметить – натуральная мокрая вода присутствует почти во всех постановках Тителя. Может, талисман своего рода? Пусть! Лишь бы никто из артистов не поскользнулся до травмы, что на премьере почти случилось.

Серые николаевские мундиры и костюмы сестёр милосердия наполняют сцену в 1-й картине. Марширующие солдатики в настоящих шинелях чуть навырост и винтовками на плече поют звонко и чисто («молодцы, ребята!» – хочется повторить реплику их командира), но бодрый мотив вызывает в памяти кадр из давнего фильма по «Белой гвардии» Михаила Булгакова и крик полковника Турбина: «Юнкера, слушай мою команду, бегите, погоны на ходу срывайте!» – это те самые мальчики, повзрослевшие, но не успевшие стать мужьями и отцами. Постановщик упоминает Александра Блока, как знаковую фигуру выбранной им эпохи, но от военно-исторической амуниции и бесконечных дымящих папирос скорее булгаковские белогвардейцы всё время мерещатся в Чекалинском, Сурине, Томском.

Костюмы Марии Даниловой отдают дань и модернизму, и тонко намекают на «Русские сезоны» Дягилева в сцене бала. Решённые как Арлекинада танцы в Пасторали украсились участием артистов балета, а не миманса, что теперь редкость в оперных спектаклях. Стилизованная Чайковским под век Моцарта музыка органично легла на причудливые изломы хореографии Индры Рейнхолде, повторяющие позы с фото Нижинского и Лифаря.

Интрига кроется в финале 3-й картины. У Чайковского – прибытие Государыни. Кто вместо неё? По логике – Николай II, последний российский самодержец. Кому спел хор на сей раз «Славься сим» – не разобрать. Но решил царскую задачку режиссёр остроумно. Всеобщее ликование, суета, ожидание и… луч прожектора заливает правую от сцены литерную ложу для первых лиц. Пустую! Какая игра смыслов получится, если важное государственное лицо надумает посетить «Пиковую даму» и расположиться в этой ложе, будем воображать…

Вне времени остаётся здесь заглавная героиня – Графиня. Приглашение Елены Зарембы на эту роль задало тональность всему спектаклю. Её вокальная карьера началась тогда, когда многие из других участников постановки ещё были детьми. Но этого не скажешь ни по голосу – полнозвучному сочному контральто, ни глядя на высокую статную фигуру с прямой спиной и гордо посаженной головой, с походкой танцовщицы фламенко. Никакого ужасного старушечьего грима, лишь благородная седина «соль с перцем». Венера московская, ставшая зрелой Юноной. Женщина без возраста, вечно желанная для поклонников. Она охотно слушает пение Лизы и Полины, гневно удаляясь на последних словах романса «… могила, могила» – это бестактно, не про неё! Странно, что говорит о знакомстве с маркизой Помпадур и Сен-Жерменом, умершими 150 лет назад? А может она актриса, и воспоминания в спальне – текст любимой роли? Вспыхнувший в Германе страстный порыв, его поцелуй с Графиней так естественен. Нет и намёка на патологическую геронтофилию некоторых западных постановок. Красавица Дама просто источает чувственность, женскую магию. Как итальянская крестьянка Волчица из рассказа Джованни Верга – там зять убивает тёщу, не в силах побороть влечения к ней. И здесь вынутый пистолет Германа скорее средство самообороны. А Графиня ещё поактёрствует, подурачится напоследок, изображая ужас. И помрёт совсем нечаянно, заигравшись. Даже призрак явится к Герману запросто, дружески взяв его под руку, и не встретив сопротивления.

К сожалению, внучка у такой бабушки проигрывает во всём. Лиза то в белой блузочке и чёрной юбке как барышня-телеграфистка, то в сером пальто-шинели и парике-каре с густой чёлкой выглядит простушкой, невзрачной мышкой. Подчеркну, не молодая прелестная артистка, а персонаж! Лишь на балу, исполняя роль Прилепы (когда-то так же эту компримарную партию дебютантки отдал героине и Михайлов) она наряжается в эффектное светлое платье с фижмами. Но и вокально Елена Гусева пока не вполне убедительна. Её приятный тембр портит неточная интонация, мало выразительности в передаче слова. Когда нет певческой свободы – актёрская сторона невнятна само собой.

Схожие, даже ещё более «школьные» проблемы были заметны и у Князя Елецкого в знаменитой арии «Я вас люблю» в исполнении баритона Евгения Качуровского. Хотя фактурно молодой артист идеальный жених – лощёный, стройный, гламурно привлекательный офицер-штабист, не нюхавший пороха. Ожидаемо внушителен в Балладе о трёх картах и двусмысленно игрив в песне про «Милых девиц» Алексей Шишляев – Томский. Вокально партия словно для него написана и внешне он самый бравый из всех офицеров, опять булгаковская аналогия влезает – прямо поручик Мышлаевский!

Ну и о главном. Тенор на роль Германа – неизбежная проблема в любом театре. Для того, кто подобно мне имел счастье в юности слышать живьём несколько раз Германа Владимира Андреевича Атлантова, любой другой исполнитель сулит разочарование. Но надо принимать сегодняшние реалии. Нажмиддин Мавлянов сделал всё, что мог, и даже сверх возможного. Наблюдать за непрерывно растущим, совершенствующимся артистом всегда отрадно. Голос Мавлянова окреп за последние годы, но так и не стал еще в полной мере драматическим тембром, подразумевающимся у Германа. Лирико-спинто тенор, с упором на «лирико» - подчёркнуто красивый, сладкий, незаменимый в бельканто. Сложнейшая партия выучена Мавляновым на отлично, его безупречное звуковедение, смычковое долгое легато радует слух. Много нюансов. Ариозо «Прости небесное созданье», начатое пианиссимо, слушается, как откровение. Но в сцене грозы кульминация всё же на пределе сил, и верхнее си – «..моей, иль умру» с опасным нажимом. В сцене в спальне не все низы прозвучены, облегчённой по звуку слышится и «Что наша жизнь». Это не упрёк талантливому певцу, просто констатация факта – ну как сыгранные на альте виолончельные «Вариации на тему рококо» того же Петра Ильича так и останутся переложением. Alta voce Мавлянова на форте звучит отменно, но на верхней планке физиологии. Если б не всего два спектакля «Пиковой дамы» с перерывом, а серия из 6-8 представлений, как принято в Европе, стоило бы заволноваться за вокальное здоровье и творческое долголетие артиста.

Что касается актёрской стороны роли – спорно, но интересно. Так сложилось, что в Германе подчёркивают или одержимость, игроманию, или всепоглощающую страсть к женщине, Лизе, двигающую на роковые поступки. В Мавлянове не увидела должного градуса сумасшествия – слишком он хороший, правильный, не похожий на маньяка. Про пылкие любовные чувства в силу выше сказанного о бабушке и внучке тоже неясно.

Но был момент в спектакле, после которого лично я поверила такому Герману. Оркестровое вступление к Сцене в спальне, остинато альтов – эталонное по слаженности! Герман чудноватой «лунной походкой» идёт против движущихся колонн (мастер сцендвижения – Игорь Ясулович). Надвинутый капюшон, скорченная фигура. Первоначальная усмешка по поводу мультяшных ног героя вдруг замирает – да ему же взаправду холодно! Он вечно мёрзнет в этом северном мрачном Петербурге, чернокудрый странник с выточенным лицом, приехавший из дальней южной страны, привыкший к солнцу, краскам и ярким эмоциям. Одиночество героя, его непохожесть на остальных, повадки штатского, не смотря на мундир, стремление найти родственную душу, тоже не такую, как все – отсюда тяга к Графине, которую Лиза слишком слабо напоминает внешне. Известие о тайне трёх карт этот Герман воспринимает по-суфийски отстранённо – значит, судьба посылает возможность богатства, грех не попробовать. Насколько такая трактовка осознанна или она исходит от индивидуальности Мавлянова, знают только он сам и режиссёр. Но какая разница. Главное – персонажу сочувствуешь и жалеешь в финале. Если со временем к качественному вокалу у него добавится немного «сверх» – не пропевание текста, а вокальное озвучивание слова, чем славился Шаляпин, и что у теноров в русской опере особо важно именно в Германе, то вполне может получиться образ, остающийся в истории театра.

Второстепенные персонажи в спектакле удались все без исключения. Полина Ксении Дудниковой – полный контраст Лизе. Роковая светская львица, курящая пахитосы и выпивающая на девичнике. Умная находка: дуэт «Уж вечер» и трагический романс «Подруги милые» играет настоящая пианистка, концертмейстер Екатерина Дмитриева на дорогом концертном рояле прямо на сцене. И постоянно идут какие-то оценивающие перегляды между Полиной и Графиней. Да, эта яркая бархатноголосая дева способна наследовать незримую «корону» роковой Дамы! Пластичен и обаятелен и ее Миловзор в костюме Пьеро.

Смешная церемонная Гувернантка (тоже охотно пропускающая рюмочку) получилась у Вероники Вяткиной. Горничная Маша у Марии Макеевой – почти ребёнок, весёлая и живая девочка. Солидный вальяжный Сурин – Денис Макаров, хитрый дипломат Чекалинский – Сергей Балашов, юный беспечный Чаплицкий – Сергей Николаев, завзятый игрок Нарумов – Максим Осокин. Золотым китайским божком выскакивает Распорядитель бала – Кирилл Золочевский.

Наконец, оркестр. Интродукция, начавшись с не совсем унисона дерева, разочаровала. И трепетного полёта скрипок в теме любви, чтоб под ложечкой засосало, тоже не почувствовалось. Маэстро Александр Лазарев решил очистить партитуру Чайковского от позднейших штампов, вернуться к первоначальным темпам, убрать лишние ферматы. Получилось иногда суховато, слишком деловито в лирических моментах. Но все ключевые места – Спальня Графини, Казарма, Игорный дом, слушались и вправду как заново. Работа оркестровых групп, маленькие и неафишные в «Пиковой даме» соло виолончели в арии «Я имени её не знаю», бас-кларнета в начале Казармы или там же трубы за сценой были сыграны отлично.

Традиционные комплименты приношу хору Музыкального театра под руководством Станислава Лыкова. В дружных форте первой картины, хоре мамушек и гуляющих, или кант-виватах на балу была мощь и слаженность. Не стало камнем преткновения для хора и закулисное «Господу молюся я» перед появлением Призрака. Архиважно финальное «Господь, прости ему», исполняемое мужчинами a capella – от чистоты этого органного церковного напева зависит всё послевкусие оперы. Игроки в офицерских мундирах выстроили «упокой его мятежную и измученную душу» на уровне правого клироса патриаршего хора. Светлый катарсис. И странная волнующая мысль впервые возникла с последним замирающим аккордом. Что бы написал Пётр Ильич Чайковский ещё, как бы он встретил август 1914-го или октябрь 1917-го? Обидно рано умирать в 53 года, именно 6 ноября, за 123 года до премьеры нынешней постановки, глядя в последний свой час в Петербурге в доме на улице Гороховой на дворец напротив, где жила некогда Наталья Петровна Голицына – Пиковая дама…

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru