Традиционная Санкт-Петербургская Международная Неделя Консерваторий 2016-го года увенчалась беспрецедентной для этого фестиваля акцией: была дана мировая сценическая премьера оперы Сергея Слонимского «Король Лир».

Сразу оговорюсь: да, Москва некоторым образом опередила. Там «королевский» опус в июне этого года был исполнен как семистейдж. Интересное концертное исполнение с элементами диспута и театрального представления многое открыло в этом незнакомом слушателю оперном произведении. И всё же полноценный спектакль показали в родном для автора городе. Силами родной Слонимскому консерватории, где он вырос в крупнейшего музыканта современности и воспитывает композиторское потомство уже более пятидесяти пяти лет.

Спектакль этот молодёжный, большинство участников на сцене и в оркестре – студенты, аспиранты и недавние выпускники петербургских ВУЗов. Из среднего поколения лишь на титульную партию-роль был приглашён Денис Седов, россиянин, давно работающий за рубежом.

Рождение сценической музыкальной версии «Короля Лира», который 16 лет ждал огней рампы, инспирировано кафедрой музыкальной режиссуры Петербургской консерватории: спектакль стал дипломным для её выпускника Артёма Вольховского (руководитель Станислав Гаудасинский). Это вполне зрелая работа, где последовательно проведён приём стилизации театра времён Шекспира, а точнее, нашего представления об этом театре. Без зауми или жизнеподобного примитива, без ложного пафоса и претензий на подчёркнутую значительность. С благородной скупостью оформления (художник Татьяна Астафьева). С чётко выраженной системой отношений между персонажами, лаконичностью сценических построений и строгим драматизмом. За плечами молодого постановщика ощущается культура и вкус. Кому-то может показаться, что здесь не достаёт режиссёрской фантазии, что есть некоторое однообразие. Может быть. Но в соединении с изощрённой партитурой, её многослойным драматургическим ресурсом и «прихотливой игрой мастерства» (выражение Анны Порфирьевой) сценическая доля, на мой взгляд, вполне достаточна и стилистически выдержана. Конечно, не без потерь: присутствуют моменты спадов, довольно бесстрастной констатации текста. Но не они определяют общее впечатление.

Режиссёрский приём услышан и позаимствован в партитуре, в драматургии и стилистике самого произведения, где рядом сосуществуют глубокая философичность и площадная простота интонаций, сложные оркестровые построения и принципиальная «плоскостность» звучания – у Слонимского в партитуре всех инструментов по одному. Есть среди них аккордеон, для симфонического оркестра совершенно неожиданный, сольные вкрапления которого имитируют наигрыш волынки, а одновременно и гармошки, напоминающей о русской природе сочинения. С русской старинной музыкой это произведение роднят и особые, по звучанию близкие к плагальным характерные обороты, присутствующие, кстати, и в староанглийской мелодике. Эта фольклорная краска придаёт произведению какую-то особую подлинность и непосредственность – при всей сложной сконструированности партитуры. Для Слонимского важно протянуть нити и к музыкальному языку Мусоргского – шут в сцене бури говорит с королём явными интонациями Юродивого.

Есть ещё одна особая черта музыкальной драматургии «Лира», не новая, достаточно использованная в опере, но здесь значимо подчёркнутая. Какой-то отдельный инструмент часто ведёт с персонажем активный музыкальный диалог, предваряя или продолжая и развивая текстовую фразу, что создаёт эффект не просто пения, но мыслительного процесса (монолог Эдмунда «Что значит сын побочный?»). Когда же оркестр в моменты переломных сценических событий вступает tutti, он способен вызвать эффект шока (эпизод осознания Лиром катастрофической ошибки). Драма Шекспира жёстка, соответственно жёстка и dramma per musica Слонимского. Язык речитаций суховат, оркестровые краски графически чётки и резки, но если наступает черёд душевных откровений, музыка берёт за живое – благородной лирикой или яростным накалом страстей. Всё очень по Шекспиру.

Оригинальность построения оперы сама «подкидывает» театральности: в действие вмешиваются реплики сторонних персонажей – зрителей (запрограммированных автором), короткие монологи гневного критика (образ, рождённый знаменитой антишекспировской статьёй Льва Толстого) – некий, достаточно неожиданный, даже скандальный комментарий из публики.

В такой подчёркнуто условной атмосфере, когда исполнитель в принципе в любой момент должен быть готов выйти из образа и дать отпор зрительскому вмешательству, сценическое существование актёров-певцов тоже особое: театр представления требует картинности, открытого обозначения страстей и мгновенных смен состояния, а философски-психологический масштаб проблем Шекспира, своеобычно интерпретированных музыкой ХХI века – глубокого погружения в суть каждого слова и ноты. Здесь нет ничего проходящего, но и одинаково важным всё быть не может.

Шкала музыкально-текстовой значимости, создающая, собственно говоря, драматургию спектакля, тщательно и очень результативно проработана музыкальным руководителем Алексеем Васильевым как с оркестром, так и с солистами. Другой вопрос, что артистическое наполнение партии-роли, конечно же, зависит от меры талантливости и мастеровитости исполнителей.

Опытный певец-актёр Седов создал корректный вокально-сценический образ несчастного короля, совершившего роковую ошибку из-за тщеславной привычки к славословию. Своим пением артист потрясения пережить не заставил, но побудил верить трагедии героя и дал молодёжи прекрасный урок театрального профессионализма.

Достойно представлены три дочери короля. Наиболее яркая работа – Регана аспирантки консерватории Александры Кабановой, органично артистичной обладательницы подвижного сопрано очень красивого тембра. Коварство, обольстительная чувственность в соединении с душевной глухотой, отчётливо прописанные Слонимским, получили достойное воплощение. Крепкое мэццо молодой солистки Зазеркалья Дарьи Росицкой, соотнесённое с решительным обликом Гонерильи и жестким рисунком мизансцен отлично дополнило дуэт сестёр-ненавистниц. Как всегда, труднее было реализоваться благородной героине, но Корделия Екатерины Дадайкиной, студентки Герценовского института, взяла искренней простотой и мягкостью вокальной интонации.

Отличный по голосовому наполнению и точный по актёрским задачам выпускник консерватории Артём Арутюнов сумел стать и привлекательным, и отталкивающим Эдмундом, безоглядным провокатором, персонажем, циничной хваткой избывающим комплекс неполноценности бастарда. Забавный и трогательный шут-скоморох, дурак и забияка по профессии, а по нутру грустный резанёр, вырастающий до обвинителя, ясно обозначился у Анатолия Фурсенко, студента консерватории.

Зрелая мудрость автора-композитора в контакте со студийностью постановочной атмосферы и молодостью интерпретаторов, микст стилизации старинного театра с современной музыкой на изысканной барочной сцене Эрмитажа дали полноценный художественный результат. И главное в нём, наверное, – это чувство ансамбля, по-русски – соборности, сопричастности к большому и важному моменту сценического рождения новой, практически неизвестной оперы, которое объединило студенческий оркестр с руководителем консерватории за пультом, молодых солистов на сцене и компетентную, благодарную публику питерского фестиваля.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru