Премьера «Орфея» Глюка в Камерном музыкальном театре

Татьяна Елагина
Специальный корреспондент
Самым интересным в спектакле показалось сценографическое решение. Наконец-то осуществилось желание увидеть в театре чудеса 3D проекции, что дразнят нас каждый год на городских фестивалях света. Миниатюрная сцена приобрела бесконечную глубину. В начале земное бытие Орфея и Эвридики представлял буколический пейзаж с колышущимися деревьями и озером на заднике. Адские белёсые фурии возникали на чёрном настолько реалистично, так скалили пасти скелеты, зомби и звероящеры, что это, пожалуй, объясняло, почему на программках стоит +16. Ну очень страшно! Неожиданно.

Московский Камерный музыкальный театр им. Б. А. Покровского, верный своему особому репертуарному пути – всегда иному, в перпендикуляр прочим столичным оперным домам – представил в мистически тёмные декабрьские дни перед зимним солнцеворотом вечную историю о потерянном и обретённом ценой страдания и преодоления счастье, о силе любви и музыки.

1/3

«Орфей» Кристофа Виллибальда Глюка занимает особое место в оперной классике. Не принадлежа к «шлягерам», это произведение для поколений музыкантов является точкой отсчёта. При всём уважении к одному из отцов оперного жанра Клаудио Монтеверди, его «Орфей» 1607 года на уроках музыкальной литературы первокурсники узнают лишь по единственной арии главного героя. Далее – бодрый скачок через полтора столетия. И вот она, оперная реформа Глюка, «Орфей и Эвридика» 1762 года, с подробным разбором драматургии, отказом от жёсткой номерной схемы оперы-сериа, стремлением к простоте музыкального языка. Своего рода оперный фундамент, на котором позже строили Моцарт, Вебер, Россини, Мейербер, Верди и даже веристы. Кроме двух растиражированных номеров – Мелодии для солирующей флейты и арии Орфея «Потерял я Эвридику» – с давних юношеских лет помнится довольно много, причём с русским текстом – иного варианта знакомства с классикой для советских студентов не предполагалось.

Удивительно, но факт. Одна из самых значимых в истории музыки опер на профессиональной московской сцене ставится очень редко. Причины? Серьёзные требования к хору и оркестру, и всего три солиста на весомые два часа хронометража? Неформат? И кому поручить заглавную партию? Заменить кастрата, для которого была написана первая венская версия, на модного ныне контратенора сложно, оркестровка достаточно плотная, мало кто её пробьёт фальцетом. Найти достойного высокого тенора, как во второй, парижской авторской редакции, тоже проблема. Правда, есть эталонный записанный в студии Орфей – баритон, мягкий и проникновенный Дитрих Фишер-Дискау. Но это совсем спорный вариант!

В 1859-м году свою редакцию Глюка сделал Гектор Берлиоз. Вдохновлённый вокальным и актёрским талантом Полины Виардо партию Орфея он переделал для меццо-сопрано, и даже название стало лаконичней: «Орфей». Бережное отношение Берлиоза к авторскому тексту Глюка, соединение преимуществ Венской и Парижской редакций сделало его партитуру востребованной в репертуаре наряду с оригиналом вплоть до наших дней.

Правда, времена, когда грядущую премьеру определяли примадонны, подобные Полине Виардо, давно канули в Лету. И даже если случается изредка, что в театре что-то решает Prima assoluta – не станет меццо-сопрано добиваться себе роли Орфея вместо Кармен или Далилы. А для колоратурных меццо маловато у Глюка виртуозности. Воплотить «Орфея» на сцене – задача скорее для серьёзного музыканта, а не вокалиста. Ведь не только дивой, но теоретиком-педагогом вокала и даже композитором осталась в истории великая Полина Виардо. Легендарный уже много десятилетий музыкант и неутомимый просветитель Геннадий Николаевич Рождественский вдохновил коллектив Камерного Музыкального театра на заключительную в уходящем 2016-м премьеру. «Орфей» Глюка в редакции Гектора Берлиоза, образно выражаясь, хрестоматийный раритет, занял своё место в афише на Никольской улице.

Традиция приглашать журналистов на предпремьерные показы из всех столичных театров наиболее последовательно сохраняется, пожалуй, только в Камерном. Желание познакомить сразу всех пишущих и говорящих об опере с новой работой легко объяснить малой вместимостью зала. Иначе для контрамарок придётся на каждый из премьерных спектаклей отдавать далеко не лишние места.

Уверенность коллектива Камерного в постановочной завершённости за день до официальной премьеры радует. В прочих, более масштабных домах, не там «пошедший» задник или не вовремя включённый свет на Генеральной – обычное дело. Всё, что касается технической стороны действия, выглядело безупречно и на сей раз. Но сразу оговорюсь о даже не ложке дёгтя, а несвежем «душке», слегка портившем впечатление. Как оркестрант по образованию понимаю все проблемы – сыгранный дневной прогон с маэстро Рождественским, а до того, наверняка, минимум неделя таких оркестровых марафонов. А поиграть у Глюка-Берлиоза есть что и струнным, и деревянным! И состав оркестра в Камерном театре один на всё, без замен, в отличие от четырёх комплектов солистов на каждую партию. К восьми вечера, когда спектакль начался (с вежливыми извинениями за часовую задержку), из глубокой почти закрытой ямы прослушивался «человеческий фактор» – уставшие пальцы и губы. В лучшем случае вымученные, как упражнения Шрадика, пассажи скрипок и нестроящие деревянные. Особенно в начале актов, картин. Вроде всё выучено, контакт с певцами есть, но хроническая лёгкая фальшивость, напоминающая, пардон, оркестр Горана Бреговича, мешала кристальным гармониям Глюка. Жаль и музыкантов, и слушателей в данной ситуации, которым нет дела до всякого рода привходящих обстоятельств. А ведь насколько вдохновенно и без скидок на малый состав может звучать оркестр Камерного театра, неоднократно была свидетелем. К счастью, соло флейты Леонтия Савкина, прекрасная Мелодия, не обманула ожидания. Пролилась чистой, щемяще нежной струёй. Сказанное ни в коей мере не относится и к молодому дирижёру Дмитрию Крюкову. Его темпы, ансамбли солистов, хора и оркестра были уверенны.

Львиная доля успеха в «Орфее» – исполнительница заглавной партии. Виктория Преображенская создана, чтобы носить белоснежный длинный хитон в складку и венок на подстриженном в кружок парике (художник по костюмам Мария Вольская). Высокая, статная как античная статуя, с величавой пластикой, крупными правильными чертами лица. Даже мелькнувшая досадливая мысль в начале — «ну вот, любовь будут меж собой крутить тётеньки!» — вскоре исчезла. Орфей – архетип, миф. Возможно, бесполость образу на пользу. И потом, была в облике и даже тембре Преображенской некая мужественность. Хотя здесь не всё однозначно. Тёмное драматическое меццо, с контральтовыми низами, неплохо справлялось с фиоритурами в первом акте. Но к финалу, а знаменитая ария «Потерял я Эвридику» звучит в развязке действия, то ли усталось, то ли недостатки школы стали заметны у певицы. Да и в целом её молодое цветущее лицо странно сочеталось с возрастным тембром Азучены или чуть ли не Графини из Пиковой дамы.

Партия Эвридики компактна. Возлюбленная супруга, так внезапно покинувшая Орфея, пробежав игриво в прологе, петь начала только после антракта. Татьяна Конинская наделена уместным здесь белым девичьим голосом. Она тоненькая, совсем юная, капризно женственная, с говорящими гибкими руками – воплощённая мечта или грёза о счастье! Небольшая единственная ария Эвридики прозвучала стильно.

Третий, но по драматургической значимости чуть ли не самый главный персонаж – Амур. Он же волей режиссёра девушка-художница, наша современница. У Тамары Касумовой звонкое высокое сопрано, точная интонация и фразировка. Девочка-подросток в брюках и с рюкзачком, который в загробном царстве превращается в крылышки, очень мила и непосредственна. Может быть, излишне суетлива в жестах и лицом иногда, как студентка, сдающая актёрское мастерство. Но в её искренность верится.

Отмечу вполне приличный французский язык у всех солисток (консультант по языку Люба Татевосян). Несушествующий как штатная единица хор театра, то есть ансамбль солистов, свободных в данный вечер, звучал слаженно и выразительно из-за кулис (хормейстер Алексей Верещагин).

Режиссёр-постановщик и хореограф в одном лице, Михаил Кисляров предложил простое и изящное решение. Орфей и Эвридика – материализуемые персонажи из прочитанной книги. Их портреты, особенно Орфея, художница-Амур всё время набрасывает в блокноте, на планшете. В финале быстрые абрисы героев (работа Марии Кононовой) проявляются на занавесе.

Самым интересным в спектакле показалось сценографическое решение. Наконец-то осуществилось желание увидеть в театре чудеса 3D проекции, что дразнят нас каждый год на городских фестивалях света. Миниатюрная сцена приобрела бесконечную глубину. В начале земное бытие Орфея и Эвридики представлял буколический пейзаж с колышущимися деревьями и озером на заднике. Адские белёсые фурии возникали на чёрном настолько реалистично, так скалили пасти скелеты, зомби и звероящеры, что это, пожалуй, объясняло, почему на программках стоит +16. Ну очень страшно! Неожиданно. Так тряслась только пятилетней малявкой во МХАТе на «Синей птице», когда выползали мешковатые «тьма и ужасы». И движутся чудища синхронно с музыкой! Когда Орфей умоляет фурий пропустить его, именно на их «нет» возникают мерзкие морды. Но они же смягчаются от искусства великого певца. И уже не костлявые пасти, а туманные размытые кляксы отвечают Орфею. Путь открыт. Орфей и верный спутник Амур спускаются в преисподнюю. Виднеется некое подобие космического аппарата или батискафа, в иллюминаторах крутятся как в центрифуге герои, ритмичные симфоническому интермеццо оркестра световые фигуры мелькают, создают коридор-воронку, иллюзию полёта, движения.

Но после антракта оказывается, что «адолёт» – всего лишь крыша уютного домика, а иллюминаторы – чердачные окна. В полях блаженных, где пребывает тень Эвридики, светло и обывательски мирно. Эффектно сгущается облако в виде фигуры Орфея и проплывает по голубому небу. Тонкая сетка, без которой невозможна видеопроекция, служит и режиссуре. Она как преграда разделяет Эвридику и Орфея, которому боги запретили смотреть на жену, выводя её из подземного царства.

Волшебство создавали трое. Художник-постановщик Виктор Вольский, художник по свету Владимир Ивакин и видеохудожник Ян Калнберзин.

Немного странным, ломающим рамки заданной условности показалось панибратское обращение мраморно древнего Орфея с пультом от монитора, которым он размахивал и включал пейзажи и звёздное небо. Да и финал, где обретшие вновь счастье супруги вместе с Амуром (рисующей подругой Эвридики) азартно жмут кнопки на пульте, просматривая и проматывая что-то на плоском супер-современном экране, стоящем к публике ребром, скорее насмешил. Какая-то путаница получается! Кто здесь реальный и наш, а кто из вечности зазеркалья и мира грёз?

Ну а в целом – эстетичный, внятный, добротно сделанный спектакль. Верится, что после премьерной лихорадки «Орфей» обретёт нужную оркестровую ясность звучания и станет ещё одной жемчужиной репертуара Московского музыкального Камерного театра.

0
добавить коментарий
МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ