Чем очевиднее факт, с которым согласно большинство, тем он неудобнее для рецензента - а что сказать-то нового? Именно такая ситуация сложилась в данном случае с определением творческой манеры Ольги Бородиной. Стала общим местом характеристика: изумительный голос, избавленный от некоторых типичных свойств «русской школы», которые «мешают», с сохранением тех достоинств, которые «помогают»; при этом ощущается некое царственное спокойствие выверенность и академизм, где нет места непредсказуемым всплескам темперамента и самоотдачи, создающим впечатление чуда, творящегося здесь и сейчас в единственном числе (речь идет, прежде всего, конечно, о концертной деятельности певицы).

Последнее выступление Бородиной в БЗК подтвердило: да это в целом так, и сама примадонна не очень-то «спорит» на сцене с этим впечатлением, словно соглашаясь с ним.

Вот на таком эмоциональном фоне мы попытаемся столь же академично и непредвзято (как бы «забыв» о вышеизложенных фактах) разобраться в собственных впечатлениях от концерта Бородиной, состоявшегося 20 мая в Большом зале консерватории.

Первое отделение концерта было скучным. И певица была слегка вяловата - быть может, витало какое-то нездоровье, - и вкус к исполнению отечественного репертуара не просматривался - ох уж эти мне «европы»! По сравнению с итальянско-французскими произведениями, с их пиршеством мелодий, самодовлеющим вокалом, броской чувственностью, русский репертуар был выбран с большим уклоном в интонационность и задушевность, что вообще присуще именно отечественной оперной классике. В ней превалирует (если исключить Глинку и некоторые другие отдельные примеры) внутренний огонь над внешней экзальтацией, речитативная напевность над бельканто. Если исполнять такую музыку без повышенной самоотдачи и особой энергетики, то она проигрывает во внешнем впечатлении, что с неизбежностью закона природы и случилось на концерте. Гадание Марфы («Силы потайные») и пресноватая по музыке ария Любавы («Ох, знаю я, Садко меня не любит») «прошелестели» в проходном режиме. Слишком академичным выглядело и скупое отчаяние Любаши («Вот до чего я дожила»). Огонь зажегся лишь в сопровождаемом темпераментной хотой романсе Лауры («Оделась туманом «Гренада»). Как ни старался Уральский оркестр, ведомый Дмитрием Лиссом, но школярское усердие не принесло желаемых результатов и с этой стороны.

Во втором отделение вдруг «подул» свежий ветер. Проникновенный романс Слепой из «Джоконды» (Voce di donna d’angelo») прозвучал отличным призывным «сигналом» к следующему «бою» - блестяще исполненной арии Принцессы Буйонской из «Адриенны Лекуврер» («Acerba volutta»). Сложное многочастное строение выглядело стройным и величественным. За трагической страстностью экспозиции перебиваемой боем часов, следуют горькие минуты сомнений... а затем прозрачность надежд, завершающаяся экстатическим молитвенным призывом финала (O vagabonda stella d’Oriente).

Еле отдышавшаяся от аплодисментов публика без особого энтузиазма прослушала заигранную до скрипа в ушах увертюру к «Силе судьбы» с «ворчливой» поступью меди, плосковатыми струнными и прерывистым звуком на pianissimo. Надо, впрочем, признать, что настроение в игре оркестра было.

Сен-Санс. Первая («весенняя») ария Далилы. Что здесь можно сказать? Превосходное тончайшее звукоизвлечение Бородиной обволакивало уши. Но, такова ли Далила? Лично мне нравится, когда эта партия звучит более плотно и приземленно, при этом с сохранением должной страстности и изысканности. Искренность в ее импрессионистической прозрачности вряд ли здесь уместна.

Завершала концерт ария Принцессы Эболи («O don fatale»). Бородина - большой мастер и всегда держит «планку» высоко. Так было и на этот раз. Однако меня не покидало ощущение некоторой усталости и скованности (возможно, этому способствовала игра оркестра, в которой не чувствовалось нужной степени свободы, здесь просто необходимой). В финальном «кураже» сквозило напряжение, хотя, вроде бы, придраться было не к чему.

Так завершилась основная часть этого концерта. Все ждали бисов, и они последовали - «Сегидилья» и харизматическая третья ария Далилы. Оба были исполнены хорошо, но кульминацией концерта не стали. Она осталась позади в музыке страстного Чилеа.

Бородина, без сомнения, обладает великолепным, просто роскошным голосом с богатыми тембровыми оттенками и отменной техникой. Ее меццо - одно из лучших сегодня в том репертуаре, который подвластен певице. Этого достаточно для безоговорочного успеха у публики и критики (что намного труднее). Но для ошеломительного впечатления, особенно в концерте, нужно кое-что еще.

Тут я хочу отвлечься на одну небольшую и весьма субъективную сентенцию. Когда роскошным голосом и техникой обладает, к примеру, колоратурное сопрано, то даже не особенно прочувствованное и темпераментное, но филигранное исполнение каких-нибудь куплетов Олимпии или арии Царицы ночи может привести публику в восторг. То же самое в определенной мере относится и к некоторым теноровым ариям. Эти голоса сами по себе - некое чудо природы. Меццо же (если оно не колоратурное, как у Бартоли, или не приближающееся к контральто), так же как, впрочем, и баритон, принадлежит к более естественному типу голоса, пользующемуся, по большей части, средним регистром. В этом случае для достижения необычайного впечатления, претендующего на потрясение, нужны дополнительные ресурсы, такие, как особая глубина трактовки или повышенная самоотдача, позволяющие загипнотизировать зал. Здесь просто «цирковая программа» не пройдет. Возможно, этими качествами Бородина и владеет, но в данном концерте они продемонстрированы не были.

Не слишком ли строг вывод? Отвечу так - «Кому многое дано, с того многое и спросится!»

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru