С 5 по 19 мая в Москве впервые проходил Пасхальный фестиваль русской музыки. Основные события развернулись в Большом зале консерватории. Художественный руководитель - Валерий Гергиев (кстати, уроженец Москвы), завоевавший на мировой арене репутацию главного дирижера России. Сочетание музыкантских достоинств с талантом энергичного лидера все превращать в успех и даром государственного мышления - отличительные свойства маэстро, которые, к зависти других, и позволяют ему всегда добиваться победы и занимать то положение в жизни, которое он занимает.
Музыкальные фестивали, приуроченные к Светлому празднику Пасхи, издавна проводятся в крупнейших культурных центрах мира - достаточно вспомнить Венский Фествохен или Зальцбургский пасхальный фестиваль, которым долгие годы руководил Герберт фон Караян.
Москва присоединилась к этой традиции по инициативе мэра Юрия Лужкова и при финансовой поддержке столичного правительства. Основу фестиваля составили симфонические программы оркестра Мариинского театра с участием таких звездных солистов, как Ольга Бородина и Вадим Репин. Параллельно в храмах Первопрестольной шла «Звонильная неделя», с произведениями духовной музыки выступали хоровые коллективы.
Действенное, изобразительное, театральное начало (сильнейшая сторона натуры Гергиева) преобладало даже в симфонических программах (анализ которых мы оставляем в стороне по понятной причине). Об этом свидетельствует простой перечень произведений: увертюра к «Псковитянке» Римского-Корсакова, кантата «Александр Невский» Прокофьева, «Рассвет на Москве-реке» и «Картинки с выставки» Мусоргского и «Баба-Яга» Лядова, балеты Стравинского «Жар-птица», «Весна священная» и «Пульчинелла», сопровождаемые «цветомузыкой». Поклонники Ольги Бородиной сетовали, что не смогли вдоволь насладиться ее дивным голосом (без лести самым красивым тембром среди нынешних меццо) в полном развороте - действительно, певица скромно и стильно спела только свое соло «Мертвое поле» в «Александре Невском» и участвовала (с добротным Ильдаром Абдразаковым и недопустимым Дмитрием Воропаевым) в исполнении стилизованной под Перголези неоклассической «Пульчинеллы». Но вокаломанов можно утешить - на 20 мая в БЗК намечено оперное гала Бородиной в сопровождении Уральского симфонического оркестра.
Гвоздем программы открытия стала мировая премьера симфонического антракта (а по сути 15-минутной симфонической поэмы) из сочиняющейся для Мариинки оперы Владимира Мартынова «Новая жизнь» (в основе либретто - Vita Nova Данте, повествующая о любви к прекрасной Беатриче), хотя сам композитор не во всем был доволен исполнением. Модный сегодня постмодернист Мартынов принципиально обращается к узнаваемым клише и стилизации и, претворяя их в своей индивидуальной манере, использует приемы минималистской техники - в том, что мы услышали, очень много красивого мелодизма, который играючи восходит то к Вагнеру, то к романтической опере бельканто, то к венскому симфонизму в духе Малера-Штрауса, а необычайно красивое соло скрипки вдохновлено, надо думать, Татьяной Гринденко.
Центральным оперным событием стал концертный вариант «Снегурочки» Римского-Корсакова с лучшими силами Мариинки. Не в пример «Новой опере» Гергиев представил почти полную версию (за исключением большой речитативной сцены Берендея с Бермятой и длинного трио Снегурочки с Купавой и Лелем, которому не везет почти всегда). Римский-Корсаков любит лирическую созерцательность и сдержанный темп даже в темпераментных местах, но Гергиев - видимо, в силу своей природной импульсивности и стремления быть современным - решил поспорить с этой данностью. В результате подобного ускорения партитура, с одной стороны, обрела впечатляющую динамичность, но, с другой, во многом лишилась своей русскости и задушевности. Портили впечатление и некая автоматичность музыкального потока, пренебрежение такой деталью, как чуткость к вокальной фразировке - иногда казалось, что Гергиев не оставляет певцам самой физической возможности успеть взять дыхание; такой стиль контакта с певцами, возможно, и уместен в немецкой музыке, но противопоказан русской классике. В остальном красочность оркестровой палитры Римского-Корсакова нашла в Гергиеве прекрасного интерпретатора.
В отношении к солистам Мариинского театра утвердилось сочетание восхищения и строгости. И это правильно - с большого и спрос по высшему разряду. В чем же преимущество «мариинской школы пения», ведь голосовой материал там зачастую не лучше, чем у московских певцов? Секрет, наверное, в том, что искусство подразумевает обработку породы, инкрустацию исходного материала. В этом смысле в Большом театре явный дефицит искусства. А в Мариинке существует такой феномен, как культура пения, шлифовка, отделка, в чем лишний раз убеждала «Снегурочка». В титульной партии после перерыва, связанного с рождением ребенка, Москва услышала Ольгу Трифонову. Певица сменила имидж и из амплуа инженю сделала шаг в сторону героини, что уменьшило трогательность персонажа. Ее колоратурное сопрано уплотнилось, не потеряв однако своей холодноватой серебристости, но верхние ноты утратили прежнее красивое вибрато и стали звучать резче, самая обидная потеря - отсутствие филировки звука. Весна - Марианна Тарасова держала себя королевой, но сумела собрать свой большой голос голос только ко второй арии с цветами; сложная ритмически первая ария прозвучала скомканно, со странным произношением некоторых согласных. Качественнее стала петь Татьяна Бородина, ее несколько визгливое лирическое сопрано в принципе подходит для русских персонажей, но в партии Купавы все равно хочется слышать более сочный драматический голос и иметь дело с большим обаянием. Хорошее попадание в цель - обаятельный Лель Екатерины Семенчук, единственно насторожило плосковатое звучание в верхнем регистре. Ильдар Абдразаков, ныне поющий на Западе и получивший приглашение даже от Ливайна, в партии Мороза не показал ничего такого, что свидетельствовало бы о его успехах на поприще россиниевского репертуара (этим летом артист возвращается в Пезаро и поет «Турка в Италии»). Неузнаваемо изменился тенор Даниила Штоды (Берендей), ставшего эксклюзивным певцом EMI и записавшего «Фальстафа» с самим Аббадо. Куда-то пропали все краски тембра, звучание стало каким-то мелким, загнанным внутрь, сдавленно-сонорным - такое впечатление, что человек стоит на сцене, а звук идет из-за кулис. При всей симпатии к Александру Гергалову (Мизгирь), некогда самому красивому тембру среди лирических баритонов Мариинки, приходится констатировать, что его сегодняшняя форма компрометирует прежние заслуги; это был единственный солист, которого смог заглушить оркестр. На высшем уровне предстали эпизоды Лешего (Олег Балашов) и Бобыля (обаятельный весельчак Кирилл Душечкин). К минусам следует отнести не всегда четкое слово у солистов и особенно хора (это всегда заставляло отдавать предпочтение хору Большого театра). Но в целом похвалы заслуживает ансамблевое чутье певцов, верное ощущение стиля Римского-Корсакова, чего в помине нет в недавнем спектакле «Новой оперы» (зато там есть дивная Снегурочка - Екатерина Сюрина).
Ближе к идеалу то, как чувствует Гергиев оперный стиль Глинки. Тут всё на своих местах. На фестивале прозвучал первый акт, в котором блеснуло дарование лучезарной Анны Нетребко (наибольший успех у публики едва ли кто имел на всем фестивале, может быть, только Вадим Репин - чуть больше настойчивости, и каватину Людмилы пришлось бы бисировать). Нетребко удалось почти невозможное - соединить русский стиль с итальянским бельканто, именно это и становится камнем преткновения для исполнителей этой оперы, почти никому подобное сочетание не удавалось и не удается. Ангельский голос, нечеловеческое обаяние и внешность модели, не сопоставимая с оперной профессией, позволили Нетребко стать центральной фигурой и камерного концерта русской лирики, который провела в Малом зале консерватории Лариса Гергиева. Правда, в Рахманинове есть еще над чем поработать, так не удалась, например, филировка в конце романса «Здесь хорошо». В этом же концерте лишней казалась Татьяна Павловская, чей крупный голос и болезненная энергетика очень хороши в опере, особенно современной, в «Игроке» или «Семене Котко», но только не в камерном лидерабенде. Тепло принимала строгая московская публика Екатерину Семенчук, которая, правда, нечисто вела второй голос в дуэтах, но с прирожденным артистизмом спела и разыграла «почвенные» и жанровые романсы Даргомыжского («Лихорадушка»), Мусоргского («Козел») и Бородина («У людей-то в дому»).