И все-таки, почему Большой театр взялся за «Хованщину»? Зачем это нужно было А.Ведерникову? Тем более для его первого полноценного дебюта (импортные спектакли не в счет). Ведь результат был вполне предсказуем - успеха в этом предприятии добиться тяжело.
Сочинение с одной стороны харизматическое для русской культуры, с другой архитрудное и неблагодарное для эффектного дебюта! Ибо сюжет мутный, а драматизм чисто внешний и декларативный. О чем пекутся? О судьбе страны и народа? Полноте! И может ли быть опера без героя? А здесь: кто хороший, кто плохой - поди разберись! За кого «болеть», кто и что «олицетворяет»?*
Опять же, полноценной любовной коллизии не просматривается - любые попытки подчеркнуть «отношения» Марфы и Андрея Хованского всегда будут сомнительными, ибо в музыке Мусоргского этого не сыскать даже при помощи мудрых музыковедов, как ни желай. Все происходящее, поэтому, приобретает эпические черты, с неизбежной многоплановостью и кинематографичностью, а личностные проблемы уходят на второй план. Вряд ли такое «варево» в состоянии нынче зажечь зрителя! А если уж и может, то только благодаря блестящему музицированию, прежде всего вокальному, которого нелегко добиться при нынешнем политическом раскладе в театре. Есть и еще один ресурс - блеск и пышность постановки! А за это как раз и будут ругать критики и снобы, но об этом чуть ниже.
Все эти размышления, с которыми я отправлялся на премьеру, усилились после ознакомления с буклетом, как всегда в последнее время в Большом замечательным. «Музыка начинается там, где кончается слово» - зачем бы я стал вспоминать это тривиальное высказывание, но нужда заставляет! Что же это за музыкальное произведение, если для его понимания нужны талмуды комментариев! Не тут ли кроется коренное противоречие «Хованщины», признать которое рискованно - сочтут непатриотичным!
Теперь вернемся к тому, за что нынешнюю постановку упрекают почти все. Консерватизм! Нафталин! «Имперская эстетика»! Вообще-то, при более внимательном взгляде в спектакле Ю.Александрова можно найти достаточно примеров несправедливости этих эпитетов (одна сцена Андрея Хованского с Эммой чего стоит). Но суть в другом. А на что, собственно, можно было рассчитывать? Как эту оперу можно препарировать в радикальном стиле современной режиссуры? Ее эпичность и историзм отчаянно сопротивляются такой возможности. И слава Богу, что авторы спектакля это понимают.** Для меня совершенно очевидно, что эстетика постановки выбрана единственно разумная. А раз так, то что там в деталях - уже основополагающего значения не имеет, ибо в данной эстетике господствует общее впечатление, а не деталировка.*** Мост - символ единства и раскола, документализм, серо-белая сценография (почти гризайль) - все это из области искусствоведческих штудий. Поэтому нет желания углубляться во все эти тонкости, тем более, что за нас это с успехом делают авторы буклета и спектакля в своих многочисленных декларациях.
Вернемся к музицированию. Обойдемся без бесплодных споров о предпочтительности инструментовок Римского-Корсакова или Шостаковича. Неизбывность pro и contra здесь будут всегда. Мы скажем попросту: оркестр вполне адекватно отображал стилистику выбранной редакции. Во всяком случае, он занимался своим прямым делом - играл музыку, играл дифференцированно и я бы добавил - утонченно. Правда, был ли это Мусоргский? Да кто ж знает, каков подлинный Мусоргский в этом сочинении? Вокал же произвел весьма противоречивое впечатление (оговоримся, что речь идет о первом спектакле). Наибольшее разочарование - Нина Терентьева (Марфа). Расшатанность звукоизвлечения, частая фальшь - вот те эпитеты, которых достойно это исполнение. В пении Владимира Маторина (Досифей) было слишком много общих мест. Не показал всего, на что способен, хороший тенор Михаил Губский (Голицын). Ему не удалось в достаточной мере противостоять «крупному» стилю главной сцены страны. Резкий и суховатый тембр Михаила Урусова, столь хорошо подходивший для партии Алексея в «Игроке», был столь же неуместен в роли Андрея Хованского. Совершенно невозможно было слушать Оксану Ломову (Эмма). Неровным оказалось выступление Юрия Нечаева (Шакловитый). После невразумительного начала, знаменитая ария «Спит стрелецкое гнездо» была спета с подъемом. К Валерию Гильманову (Иван Хованский) претензий меньше всего. Образ получился колоритным, хотя и у него вокал оставлял желать лучшего.
Постановка еще раз показала, что в Большом театре заметно лучше стало обстоять дело с оркестром, силен хор, плохая дикция у певцов и продолжаются внутренние проблемы в коллективе, далекие от искусства и мешающие оптимально выбрать премьерный состав.
Примечание:
* Сюжетные перетасовки в либретто «Хованщины» являются косвенным
свидетельством амбивалентности героев оперы, достаточно вспомнить
существующую еще со времен Шаляпина практику передачи арии
Шакловитого Досифею или безымянным «представителям народа».
** «Хованщина» в этом аспекте существенно отличается от «Бориса
Годунова». В последнем тоже «много» народа, «много» истории, но на
первом месте личная драма, проведенная через всю оперу, данная в
развитии сквозь призму характера и переживаний главного героя.
Именно такая индивидуализация образа дает возможность современным
постановщикам абстрагироваться от исторической привязки, смелее
экспериментировать, что и происходит сплошь и рядом (качество этих
экспериментов - отдельный разговор). Собственно и названия опер
говорят сами за себя. В первом случае речь идет преимущественно об
эпохе (ср.: «хованщина», «бироновщина». «сталинщина и т. д.), во
втором прежде всего о личности, пускай и олицетворяющей
определенные исторические и стадиальные закономерности. Поэтому,
кстати, никакого противоречия между Александровым - постановщиком
«Котко» и постановщиком «Хованщины» нет. Наоборот, есть
последовательное понимание в обоих случаях, какую эстетику
использовать можно, а какую не следует. Другое дело, что «кафтан»
прокофьевской оперы оказался режиссеру более по плечу. Однако, это
уже не имеет отношения к сегодняшней теме.
*** Внимательный глаз разглядит, конечно, и как убивают Ивана
Хованского, и как ведет себя Досифей, особенно в финале, и как
выскакивает «потешный» Пётр. Это, тем не менее, не отменяет примата
общего над частным в данной постановке.