Дмитрий Бертман поставил хороший спектакль в Геликон-опере. Без эпатажного радикализма. Ибо сам по себе сюжет и текст последней оперы Верди весьма эпатажны. Буйной фантазии Бертмана почти ничего не надо здесь добавлять. Достаточно всего лишь весело и в духе карнавала раскрыть то, что заложено в либретто. А в нем столько веселых несуразностей, что и ставить это нужно так, чтобы ни у кого не вызывало удивления несоответствие некоторых подробностей текста и происходящего на сцене. Все условно. Нет никакой таверны, никакого сада, дома Форда, Виндзорского парка. А есть набор символов, характеризующих основные мотивы оперы. Обжорство и пьянство Фальстафа? Пожалуйста: на сцене громадные раблезианские бутафорские кружки, солонки, фруктовые вазы, вилки и ножи, а также окорока, скелет рыбы, обглоданная кость и т. д.
В третьем действии все это изящным образом превращается в реальные предметы трапезы главного героя. Костюмы - вполне в духе карнавального веселья. Исключение составляет сам Фальстаф. Вместо стареющего толстяка - молодой и современный супермен-ловелас, эдакий новый Дон Жуан. Это знаковое противоречие. Думается, таким способом проводится параллель с той загадкой, которую предложил великий старец маэстро Верди слушателям своей последней оперы. На это уже обращали внимание многие музыканты и исследователи его творчества: эта буффонная опера по музыке на самом деле не так уж весела, как это может показаться на первый взгляд. В ней много проникновенной лирики, а некоторые эпизоды поражают своим драматизмом. Как же тут не вспомнить веселую драму - моцартовского Дон Жуана, хотя эту параллель, конечно, не следует понимать буквально. Она носит, скорее, чисто эмоциональный характер.
Эротизм - еще одна черта, пронизывающая все действие. Тут Бертман, разумеется, тоже в своей стихии, хотя где-то, быть может, и пережимает. Громадный гульфик, переходящий как эстафетная палочка от одного персонажа к другому - остроумная находка. Обглоданная кость весьма фривольной формы - туда же!
Иногда режиссер позволяет себе пошутить просто так, вводя прямые исторические анахронизмы. Безо всякой задней мысли и не злоупотребляя этим приемом. Ну чем еще, кроме как игрой слов, можно объяснить, что Форд выезжает на автомобиле с крупной надписью "Форд"?
Особо хотелось бы обратить внимание, на то, что режиссер с любовью и тщательностью слушает музыку и часто использует в построении мизансцен и движении артистов ее ритмические особенности.
К лучшим сценам постановки следует отнести классический буффонный финал 2-го действия, а также заключительную картину оперы, где фантазия Бермана начинает бить через край.
Заключая разговор о чисто постановочных моментах спектакля, хочу обратить внимание на его красивое сценографическое решение (Игорь Нежный, Татьяна Тулубьева). Вся сцена обрамлена двумя незавершенными картинными рамами, стоящими под углом друг к другу. От этого получается некий симультанный кубистический эффект. Разлом, осознанный контраст музыкального языка и действия, материализуется визуально.
Сюрпризом премьеры стала музыкальная часть. Приходится повторить уже сказанное многими - греческий дирижер, Теодор Курентзис, один из последних учеников Ильи Мусина, - находка для театра. Я просто не мог насмотреться на пластику и выразительность его работы. Труднейшая партитура звучала осмысленно и выразительно, чему можно только порадоваться. Конечно, условия крошечного зала стесняют возможности оркестра, должного звукового баланса (особенно с солистами) не может быть здесь достигнуто теоретически, но и то, что мы слышим - весьма знаменательно.
Переходя к солистам, надо подчеркнуть, что у постановки четыре состава, я был на спектакле 6 октября, поэтому трудно судить обо всех возможностях исполнительской труппы. Если же говорить конкретно о тех певцах, что выступали в этот вечер, то среди них лучшими стали Наталья Загоринская (Алиса), Светлана Российская (Мэг), Татьяна Куинджи (Наннетта) и Андрей Вылегжанин (Форд).
В безусловный актив последнего можно записать знаменитый монолог E sogno? o realta. Впрочем, и остальные не выпадали из ансамбля, с достоинством проведя труднейшие ансамблевые эпизоды, включая нонет 1-го действия и финальную фугу-децимет Tutto nel mondo e burla (Вся наша жизнь - шутка). Перечислим их - Ксения Вязникова (Квикли), Николай Дорожкин (Фентон), Игроь Сироткин (Кайюс), Владимир Болотин (Бардольф), Сергей Топтыгин (Пистоль)."
Особо надо сказать о Фальстафе. К сожалению, Сергей Костюк, на мой взгляд, не вполне справился со своей столь сложной задачей. Все же партия такова, что ее надо по большей части петь, а не декламировать. Многие хвалили в этой роли Михаила Давыдова, но он в этот вечер не выступал. Трудно также было Николаю Дорожкину. В партии Фентона есть почти белькантовые лирические эпизоды (например, гениальный ноктюрн из 2-й картины 3-го действия Dal labbro il canto). Тут требуется голос итальянского пошиба. По иронии судьбы я купил в фойе запись "Фальстафа (дирижер Г.Шолти), где партию Фентона исполняет Альфредо Краус, и вечером решил послушать. Как говорится, комментарии излишни!
После премьеры я поздравил Дмитрия Бертмана с успехом. Он не без гордости обратил мое внимание на исполнение финальной фуги. Действительно, обычно эту фугу исполняют, чинно выстроившись у рампы (как говорится, лишь бы правильно допеть), а в спектакле "Геликона" была динамическая мизансцена, весьма не простая, во время которой артисты успевали еще и довольно стройно музицировать. Молодцы!
При всей удаче спектакля, все же хочется подчеркнуть - да, такого рода благодатный театральный материал хорошо "сидит" на "теле" "Геликон-оперы". Теперь бы суметь сделать более гибкой свою стилистическую палитру и в других жанрах! Впрочем, это уже совсем другой разговор.
На фото:
Алиса - Наталья Загоринская
Мэг - Светлана Российская
Сцена из спектакля
Фальстаф - Михаил Давыдов
Бардольф - Владимир Болотин
Пистоль - Сергей Топтыгин