Среди артистов, с которыми я работала в АНСС, была Нелли Уоллас, великая эстрадная артистка тех дней и замечательный человек. Мы разместились в общежитии, и однажды утром, выйдя из своей комнаты на самом верхнем этаже, я встретила Нелли, которая в лосинах делала упражнения "у станка". Она держалась рукой за перила и делала "подъемы", приговаривая: "Нет. Они больше не делают это так, как мы..."

Через неделю она ушла от нас и присоединилась к другой группе, а на следующий день общежитие получило телеграмму, объяснявшую, что она оставила свои лучшие воскресные вставные зубы в стакане около постели. Не могли бы они сразу же выслать их ей?

В конце 1941 года мы прибыли в Глазго со спектаклем "Шоу Боут", в котором я "один раз кашляла, один раз плевалась", и там мы остановились, когда в начале "блицкрига" на город упали первые бомбы. Все лондонские театры были закрыты, и будущее выглядело очень мрачным. (Я помню, что однажды во время репетиции этого самого "Шоу Боут" в старом театре Скала в Лондоне перед гастролями мы вышли из театра на перерыв, и нам пришлось уворачиваться от шрапнели, дождем лившейся сверху и крошившей тротуары.)
Поскольку я застряла в Глазго, меня убедили попробоваться на роль Красавчика Принца Чарли в пантомиме с тем же названием, которая должна была быть поставлена в историческом Театре Метрополь. Невероятно, но я получила эту роль, несмотря на то, что я была русская - и к тому же русская из Англии! В то Рождество в Глазго должны были ставить пять пантомим. Во главе списка "звезд" стояла Эвелин Лэй, игравшая в "Альгамбре", а я со своими выступлениями в Метрополе замыкала тот список. В середине были Элизабет Френч, Элси Персиваль и кто-то еще, имени не помню.
У шотландского Би-Би-Си возникла блестящая идея сделать радиопередачу под названием "Все мальчишки вместе" и пригласить туда нас всех пятерых. На репетиции мы пели свои номера в порядке приоритета, так что я была последняя. Когда я закончила петь "Воды Афтона", Эвелин Лэй громко захлопала и сказала: "Этой девушке нужно дать больше времени на выступление. Уберите один из моих номеров и отдайте время ей". Я никогда не забыла этого жеста. "Фи" Лэй (как она была известна) - была первая "великая", с которой мне довелось встретиться, и она проявила такое великодушие по отношению к застенчивой начинающей актрисе!
Эвелин как бы "взяла меня под свое покровительство" и пригласила меня в свою красивую квартиру на Бэт-Стрит, в которой и я останавливалась потом. Она была очень добродушным экстравертом и буквально излучала жизнелюбие и человечность. Ее мать, которую я тоже хорошо знала, была еще более эксцентрична, хотя и выглядела весьма аристократично. Не так давно я перечитала длинное письмо, которое написала в те дни своей сестре Майе; оно было в основном посвящено Эвелин и ее матери, про которую там есть такие строчки: "Она курила, как печная труба, ругалась, как наемник, пила, как рыба, и выглядела, как Королева Мария".
Я также помню вечер, когда мы ждали мужа Эвелин, актера Фрэнка Лоутона, который должен был приехать ночным поездом. Фи очень волновалась, места себе не находила и за один вечер дважды вымыла волосы, просто чтобы чем-то занять время! Она многократно пыталась еще более сблизиться со мной, но в то время я чувствовала, что ее очаровательный и сложный жизненный стиль не для меня. Мы жили в разных мирах. Мой голос возбуждал в ней огромное желание привести в порядок свой собственный, который она, к сожалению, испортила, потому что пела слишком низко. Помню, как она говорила:
- Дорогая, с моей внешностью и твоим голосом... можешь себе представить?
Как-то раз я пела русскую цыганскую песню, которая заканчивалась тремя мощными отрывистыми верхними "До", и Эвелин воскликнула:
- Иисус Христос! Вот ты поешь три верхних "До", а я даже чертову "Соль" взять не могу!
Она попросила своего друга Джона Мак-Кормака порекомендовать хорошего учителя, и он предложил Дино Борджиоли, который закончил карьеру певца и начал заниматься преподаванием. Через Эвелин он нашел множество учеников, среди которых была Джоан Хэммонд. В один из моих последних визитов к Эвелин в ее квартиру на Сент-Джонс-Вуд я встретила там Борджиоли, и у нас был чудесный вечер: мы с удовольствием спели все возможные дуэты.
Это была не первая моя встреча с Борджиоли. За много лет до того, когда я только начинала свою карьеру, он поместил объявление в "Стейдж", приглашая певцов на прослушивание. Я пришла по объявлению, и он пришел в восторг от моего голоса. Он пригласил меня поехать с ним в его родную Италию как свою "ученицу", давая "демонстрационные" концерты. Однако, поскольку мне пришлось бы оплачивать все свои дорожные расходы, я не могла позволить себе принять его предложение, как бы мне этого ни хотелось. Но теперь мне кажется странным, что, хотя и косвенно, я послужила своего рода импульсом для его карьеры маэстро.
Но вернемся к "Красавчику Принцу Чарли". Договорившись с постановщиками спектакля, я вернулась в Лондон, и стала ждать начала репетиций. В то время мое сценическое имя было Кира Вронска, и администрация театра вдруг поняла, что, будучи русской, я могла подвергнуть риску сезон - Россия все еще была в дружбе с Германией. Так что они отправили мне телеграмму, которая гласила: "предлагаем поменять имя на "Вера Кей" - или аннулируем контракт." В панике я быстро придумала "Вэйн" (что угодно, только не Вера Кей!), и они согласились. Однако к тому времени, когда начались репетиции, Россия присоединилась к Англии против Гитлера, так что я могла бы в конце концов и остаться Вронской!
Но это был еще не конец истории. К тому времени, как я - со своим новым именем - вернулась в Глазго на репетиции, администрация с сожалением поняла, что "Вронска" на самом деле имя скорее польское, чем русское; а поскольку в Шотландии было много польских войск, они решили сделать на этом деньги, сочиняя для газет истории с экзотическими заголовками о моем польском происхождении. Так что, англизировав свое имя, я вдруг оказалась полькой!

В это время в моей жизни неожиданно возник очаровательный человек. Я не помню, откуда он взялся: не было, и вдруг появился. Энди Дункан, почти слишком шотландец, чтобы действительно быть шотландцем, мой первый и последний "Джонни у Сценической Двери"! Он был моей тенью и скоро, волей-неволей, стал моим стражем - по очень веской причине. Сколько я себя помню, меня недолюбливали, хотя я никогда не смогу понять, почему. Я никогда не расталкивала других локтями и никогда не завидовала другим певцам; я просто делала свою работу и не мешала работать остальным. Но тем не менее меня почему-то все время недолюбливали, в том числе и в этой пантомиме.
Например, правой рукой Красавчика-Принца был красивый, мускулистый баритон, который одновременно и добивался меня, и возмущался тем, что я была Принцем. Вдобавок меня возненавидели моя Возлюбленная, Эми, и сестра Айви. Они были известными шотландскими эстрадными артистками, и Айви дали маленькую роль "наперсницы" в "Красавчике Принце Чарли", чтобы обе девушки могли участвовать в спектакле. С их точки зрения они могли бы стать идеальным Принцем Чарли и его возлюбленной, так что они тоже меня невзлюбили. К счастью, мой страж был рядом и держал врагов на расстоянии.
Перед премьерой меня предупредили, что, если зрителям не нравится актер, они быстро выказывают свое неодобрение. Обычно это выражалось в форме тухлых яиц, перезрелых помидоров и прочих скользких и вонючих отбросов, очень метко попадавших в неугодного артиста. Я чувствовала себя совершенно беззащитной, не будучи шотландкой и играя любимого героя шотландцев, и очень боялась премьеры. Но спектакль сразу же полюбился зрителям, и, выйдя за кулисы, я была ослеплена двумя рядами подтянутых польских офицеров, которые ждали возможности отсалютовать своей "соотечественнице".
Они окружили меня, щелкали каблуками, целовали мне руку и кричали мне что-то по-польски. Я только и могла, что твердить: "Простите меня, я русская и не говорю по-польски". Когда они вдруг услышали мои слова, весь польский контингент моментально исчез, кроме одного храброго воина, который попросил меня составить ему компанию. Но Энди тоже пришел, и мы втроем как-то ухитрились договориться!
Энди Дункан был снабженцем в торговом флоте (размещенном поблизости) у крупных поставщиков, Пэйзли с Бучанан-Стрит, так что, должно быть, у него были контакты и связи. Во время репетиций, ни слова мне не говоря, он измерил мою довольно мрачную гримерную, и к премьере каждая стена была покрыта красивым кретоном, великолепно подогнанным по размеру, с карманами для всех моих личных вещей.
Когда спектакль благополучно начал идти в Театре Метрополь, мои страхи ушли, и я почувствовала себя в безопасности. Потом однажды ад вырвался на волю в середине моего соло-номера "Если падает звезда, загадай желание". Театр начал свистеть, топать и визжать, и я приготовилась к вонючей атаке. Но шум и топанье продолжались, и я поняла, что причиной им что-то около моих ног. Я осторожно посмотрела вниз и увидела, что там сидит великолепная кошка и довольно умывается. Она, очевидно, перепутала пантомимы, оказавшись у "Чарли" вместо "Дика". Я подняла ее, унесла со сцены и продолжила песню там, где меня прервали.
Каждое представление Энди стоял на страже у моих дверей и каждый вечер дарил мне полбутылки джина и полбутылки лимонного сока - "освежиться". Каким-то образом, из чувства благодарности и желания не оскорбить Энди, я ухитрялась каждый раз "освежаться"! Слава Богу, пантомима в конце концов закончилась, и я смогла избавиться от этой привычки - а то мне уже становилось трудно выступать без этого стимулятора. Сам Энди был алкоголиком, и все месяцы нашего знакомства я ни разу не видела его хотя бы слегка трезвым. На самом деле для меня настоящий Энди был именно таким. Первое, что он делал с утра после быстрого глотка воды - снова как следует напивался. И все же он ухитрялся великолепно работать и от души отдыхать.
Каждый четверг, когда у Пэйзли работали только полдня, Энди водил меня обедать в Роганос, тогда один из лучших ресторанов в городе, где я могла заказывать все, что моя душа пожелает. Потом мы ходили в кино, где он сразу же крепко засыпал, тихонько храпел рядом со мной весь фильм и просыпался, когда шли титры. Я сама начала выпивать по воскресеньям, чтобы составить Энди компанию, но в то время по воскресеньям спиртное можно было купить, только если вы могли документально доказать, что в Глазго проездом - нужно было подписать регистрационную книгу в гостинице, утверждая, что вы путешествуете из точки А в точку С через точку B и остановились, чтобы освежиться. Не стоит и говорить, что Энди ухитрялся обойти это препятствие, и у него всегда были билеты на поезд в качестве "Сезам, откройся" в наш любимый бар в гостинице.
Я развила обыкновение на пути домой в потемках звонить в звонки всех внушительных домов, мимо которых мы проходили, а потом удирать в темноту. Однажды вечером при свете факела, который вручил мне Эдди, я подкрадывалась к эффектно выглядевшей двери, украшенной латунным дверным молоточком и звонком. Вдруг дорогу мне преградил еще один потихоньку подкрадывающийся факел, и, подняв повыше свой светильник, чтобы посмотреть на конкурента, я с изумлением увидела полицейского, который загадочно смотрел на меня и старался сдержать улыбку. Мы расхохотались и пожали друг другу руки, я внимательно выслушала его ласковое нарекание, и мы разошлись.
Когда по случаю моего двадцать шестого дня рождения моя сестра Майя послала Энди немного денег, чтобы купить мне сумочку, он подарил мне огромный букет цветов, в котором была спрятана черная сумочка из кожи антилопы с золотой цепочкой. Она была такая великолепная и красивая, что я расплакалась, когда увидела ее. Сколько он доплатил, представить себе не могу, но, должно быть, небольшое состояние.
Я не помню, чтобы мы с моим дорогим Энди когда-либо толком беседовали; мы, похоже, способны были обмениваться мыслями. Он никогда даже не дотрагивался до меня, потому что слишком меня уважал. У него были жена и дети, но он о них никогда ничего не говорил, а я не задавала вопросов: они являлись частью другой жизни Энди, до которой мне не было дела. У меня осталась только одна фотография Энди, одетого в свой любимый костюм барабанщика с большой медвежьей шапкой, барабаном и палочкой наготове, тяжело клонящегося на одну сторону, с остекленелыми и совершенно косыми глазами - одно дуновение ветра, и он перевернется вверх килем!
Через много лет после того, как я уехала из Глазго, Энди неожиданно появился у меня на пороге в Лондоне, такой же сентиментальный и кипучий, как всегда. Мы выпили вместе и повспоминали старые времена. У меня никогда не было его адреса, так что мы не переписывались. В конце концов, он исчез из моей жизни так же ненавязчиво, как и появился, и оставил пустоту, которая так и не заполнилась.

продолжение ->

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru