В 1955 году, когда я была на вершине своей международной карьеры, Искольдов начал испытывать серьезный финансовый кризис. Я, разумеется, беспокоилась за него, и один из моих друзей посоветовал мне обратиться к очень хорошему медиуму. Поскольку терять мне было нечего, я к ней обратилась. Эта медиум совершенно ничего обо мне не знала, и ей понадобилось немного времени, чтобы понять, кто я и что я делаю. Внезапно она сказала:
- Да, ты певица, и у тебя очень большой диапазон. Ты можешь петь контральто или колоратурное сопрано.
Потом она продолжила рассказывать о других случаях из моей жизни.
Потом она замолчала, и ее лицо потемнело. Она сказала:
- В своей прошлой жизни ты была балериной, которая покончила с собой в возрасте сорока лет. И я очень ясно вижу, что тебя ожидает несчастье, которое разрушит твою жизнь.

Когда ты достигнешь того же возраста, а это будет довольно скоро, ты опять захочешь совершить самоубийство. Я умоляю тебя, не делай этого. Расплата будет очень высока, и тебе придется опять вернуться, чтобы оправдать себя.
Последней антрепризой Искольдова в Англии был сезон Итальянской Оперной Труппы в Столл-театре, за которым последовали несколько гастролей по Англии. Он, казалось, никогда не замечал опасностей, очевидных даже для меня. Он думал, что знает в своем деле все, и никогда не принимал ничьих советов. Мне было велено заниматься пением и оставить бизнес ему.
Наша последняя гастроль была в 1956 году. Суэцкий кризис, и связанный с ним дефицит нефти, вместе с внезапным бумом в телевидении создали огромные проблемы для многих театров и антреприз, особенно в провинции. Мы очень страдали, а итальянцы, видя уязвимое положение Искольдова, начали еще наглее обманывать его. Начались потери. И вместо того, чтобы официально объявить себя банкротом, Искольдов сорвался и совершил самоубийство.
Во время смерти Искольдова мы с ним еще были очень близкими друзьями, и я видела приближение несчастья. Я пыталась предупредить его жену, с которой он воссоединился во время моего брака с Игорем Семилетовым, но в ответ она назвала меня депрессивной маньячкой и посоветовала мне взять себя в руки. Чтобы помочь ему с финансами, насколько я могла, я вообще не брала платы за последние месяцы выступлений в Итальянской Опере, а также заложила все свои ценности. Конечно, в конце концов, я все их потеряла и осталась буквально без копейки. Самоубийство близкого человека часто имеет неприятные последствия - тактичное молчание или смущенные перешептывания за вашей спиной - и только один друг предложил одолжить мне немного денег, с условием, что я обустрою свою трехкомнатную квартиру так, чтобы одну или две комнаты можно было сдавать, и я могла жить на эти деньги.
Отчаявшаяся, одинокая, без друзей, я действительно сама была очень близка к самоубийству. Но я никогда не считала самоубийство достойным выходом, как бы тяжело ни было. У меня всегда бывает такое ощущение, что человек, который совершает самоубийство, потом должен мерзнуть в каком-то ужасном лимбе, ожидая назначенного ему конца. Так что я не покончила с собой, но вместо физического самоубийства совершила вокальное и моральное. Моей жизнью было пение, и я решила умереть вокальной смертью.

И в Лондоне, и на гастролях певцы и члены оркестра Итальянской оперной труппы существовали как-то совершенно по отдельности, как будто у них не было ничего общего. Таким образом, с большинством музыкантов я ухитрилась так и не познакомиться, даже во время поездок по железной дороге. Но был один музыкант, с которым я вроде бы была знакома. Если мы встречались на улице, он, по крайней мере, здоровался со мной. Однажды этот музыкант (увы, я не могу припомнить его имени, а хотела бы) позвонил мне и сказал, как глубоко он сожалеет о смерти Жени, и потом, извинившись заранее за свой следующий вопрос, спросил у меня о состоянии моих финансов.
Изумленная этой неожиданной симпатией, я сказала ему совершенно убитым голосом, что сижу без копейки. Он сказал, что так и подозревал, и пообещал обратиться в Благотворительный Фонд Музыкантов в надежде, что они смогут мне помочь. Я в первый раз слышала об этой организации. Через несколько дней тот музыкант позвонил опять и спросил, можно ли ему зайти ко мне, поскольку у него есть кое-что для меня. Когда он пришел, я поняла, что мои подозрения оправдались: он явно очень сильно пил. Выглядел он, мягко говоря, печально - неаккуратный и неухоженный.
Он вручил мне конверт, содержавший сорок фунтов от Благотворительного Фонда Музыкантов. Такая доброта меня ошеломила. Я никогда не задумывалась о контакте с Фондом сама, так что я поблагодарила его, и мы побеседовали. Он был австралийцем - думаю, лет сорока с лишним - и казался печальным и одиноким. Я пригласила его на обед на следующей неделе, думая хоть немного отблагодарить его за доброту и надеясь, что эта встреча даст ему что-то, чего он мог бы ожидать и где он мог бы немного развеяться.
И вот условленный день настал. Я приготовила вкусный обед из трех блюд и стала ждать, когда зазвонит звонок. Я ждала и ждала, но никто не пришел. В конце концов, около десяти часов вечера, я позвонила ему на квартиру - он жил в довольно плохо обставленных меблированных комнатах - и попросила его к телефону. Печальный голос на другом конце телефонного провода сказал мне, что его тело только что нашли в его комнате - он покончил с собой. Моя печаль и чувство вины были почти невыносимы. Если бы только я знала. Если бы только он пришел на обед. Возможно, обе наши жизни сложились бы по-другому.

Мои недолгие попытки найти нового агента или менеджера вели к одной и той же просьбе: деньги или "личные услуги". Поскольку первого у меня не было, а со вторым расставаться я не желала, я мирно ушла в секретарши (благодарение Богу за стенографию, выученную несколько десятилетий назад) и "всплывала", когда появлялась какая-нибудь возможность выступить. То были в основном фрагменты моей бывшей карьеры, например "Евгений Онегин" в Скандинавии и несколько важных концертов на Би-Би-Си.
Мне давали контракт за шесть недель до представления, и я успевала выучить все, что нужно, и вернуть голос в форму. Никто ничего не подозревал! Однако эти контракты часто включали репетиции или разучивание новой роли, за что мне совершенно не платили. Поскольку я не могла позволить себе прервать работу секретаря, мне приходилось заниматься и репетировать с моим пианистом, Колином Тилни, вечерами.
Думаю, что каждый раз, когда я получала предложение петь, я втайне надеялась, что это будет началом возрождения моей карьеры. Но этого не произошло, и мало-помалу, я приняла неизбежное. Мое последнее выступление на Би-Би-Си было в 1965 году, когда я все еще была в наилучшей форме. Я тогда достигла интерпретационной зрелости, которую теперь даже сама нахожу завораживающей. Но это никого не волновало - моя карьера оборвалась. Частично, без сомнения, это произошло из-за отсутствия агента, но для Би-Би-Си мне никогда никаких агентов не надо было: они всегда приходили ко мне сами! Но в "Биб" мне наобещали множество контрактов на будущее, а потом переехали в другое здание и им было не до старых проектов. Похоже, их никто никогда не интересовал, кроме них самих.

В 1957 году друг одного из моих друзей повстречался с представительницей Музыкантского Благотворительного фонда, и в их разговоре прозвучало мое имя, хотя о чем они говорили, я не знаю. Представитель фонда нерешительно спросил о моей финансовой ситуации и был обеспокоен, узнав, что она действительно весьма катастрофична. Через пару дней я получила чудесное письмо от сотрудницы фонда, которая предлагала зайти ко мне, обсудить мое положение и через Фонд помочь мне, насколько возможно.
К моему огромному облегчению, Фонд нашел способ помочь мне преодолеть множество финансовых проблем, которые разрушали мою жизнь. Фонд делает свою работу очень тактично: вы чувствуете, что он благодарен вам за то, что вы приняли его помощь, и я могу честно сказать, что у меня в первый раз в моей жизни было чувство финансовой безопасности. Но история, собственно, вот про что: недавно представительница фонда зашла ко мне (они регулярно проверяют, как идут дела у их подшефных) и сказала:
- Вы знаете, мы помогаем очень многим молодым артистам, если у них проблемы с карьерой.
Я ответила, что всегда считала, что Фонд помогает только отставным музыкантам, и рассказала об австралийском музыканте и конверте с деньгами. Потом я спросила, смогла бы я тогда получить больше сорока фунтов.
- Конечно, - ответила она. - Мы бы вам очень многим помогли. Я объяснила, что ничего больше не получала, и мне сказали, что тогда, в начале существования Фонда, считалось, что, если артист больше не обращается к ним, значит, с ним или с ней все в порядке. Теперь фонд работает гораздо эффективнее и обязательно отправляет своих агентов с проверочными визитами, чтобы убедиться, что артист не стесняется просить у них дальнейшей помощи. Вспомнив конверт, который дал мне австралиец сорок лет назад, и поняв, как мог бы Фонд помочь мне тогда продолжить мою карьеру, я заставила себя не думать об этих возможностях и вообще выбросить из головы полное значение того, что я только что узнала.

продолжение ->

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru