В 1966 году в Ройял-Фестивал-Холл проходил концерт русской меццо
Зары Долухановой. Я была потрясена ее скромным поведением,
элегантностью и, конечно, ее голосом. Она ничем не походила на
остальных советских артисток, которых я слышала - те всегда вели
себя нахально, обладали резкими голосами и довольно вульгарными
манерами. Так что я почувствовала настоящую симпатию с Долухановой.
У нее был богатый и технически совершенный голос, глубокие и
продуманные исполнительские интерпретации. Я была так потрясена,
что сделала нечто необычное для себя: пошла за кулисы, чтобы
поздравить ее и познакомиться с ней.
Казалось, между нами сразу же возникла духовная связь, и мы чудесно
побеседовали. Потом она попросила меня о небольшой услуге. Я была
счастлива оказаться ей полезной и спросила, чего она хочет.
Она
сказала, что через пару дней будет давать концерт в магазине на
Оксфорд-Стрит, и, не зная, что ее там ожидает, порядком нервничает.
Я сразу поняла, что речь идет о магазине Джона Льюиса. Там имелся
красивый концертный зал, в котором я слышала несколько чудесных
сольных концертов и камерных опер. Я заверила Долуханову, что
помещение прекрасное и что ей там понравится. Она сказала, что ее
собираются знакомить с одним из директоров магазина, и спросила, не
соглашусь ли я быть ее переводчиком.
Концерт на Оксфорд-Стрит имел огромный успех, а переводить беседу
Долухановой с директором было очень приятно. Я пригласила русскую
певицу к себе в гости, и она охотно согласилась, но сказала, что с
ней хотела бы прийти и ее аккомпаниаторша. Эта аккомпаниаторша явно
была связана с КГБ - крашеная блондинка со слишком ярким гримом,
чересчур уверенная в себе. Мой телефонный номер аккомпаниаторша
Долухановой записала прямо на нотных листах.
На следующий день Долуханова позвонила мне, поблагодарила за помощь
и попросила не слишком стараться их развлекать. Она также попросила
меня заехать за ними в отель в Кенсингтоне, поскольку, не зная ни
английского языка, ни Лондона, они легко могли заблудиться.
Очевидно, в тот момент ее сопровождающей не было рядом, и мы
немного побеседовали. Но большинство ее фраз показались мне
несколько двусмысленными - как будто она хотела намекнуть на
что-то, чего не могла сказать прямо. Потом Долуханова быстро
положила трубку.
На тот вечер я пригласила двух очень близких друзей: Колина Тилни,
моего бывшего аккомпаниатора, который сочинил музыкальную пьесу
специально для Долухановой, и Ричарда Самюэля из Министерства
иностранных дел. Оба великолепно говорили по-русски. Я прибыла в
отель, как мы с Долухановой договаривались, попросила портье
позвонить Долухановой и сказать, что я ее жду. Мне сказали, что
Долухановой и ее спутницы в номере нет, и никто не знал, когда они
должны вернуться. Подождав полчаса, я взяла лист бумаги и торопливо
написала ей записку, что заезжала, ждала ее, но больше ждать не
смогла. Потом я вернулась домой, где меня ждали Колин и Ричард.
Ричард обнял меня и сказал, что узнал этот сценарий, но не хотел
расстраивать меня раньше времени, надеясь, что все-таки ошибся.
Советские власти никогда не позволили бы Долухановой прийти ко мне
в гости, как бы ей этого ни хотелось. Он добавил, что через
несколько минут зазвонит телефон, и Долуханова будет долго
извиняться за свое опоздание. Вскоре после этого действительно
зазвонил телефон, и я попросила Ричарда снять трубку. Разумеется,
Долуханова очень извинялась: она со своей аккомпаниаторшей попала в
пробку на улице.
Я очень расстроилась - больше за Долуханову, чем за себя. Она была
пленницей, которой позволили выступить на публике, а потом
"посадили" обратно в "клетку". Хотя она приезжала в Лондон дважды,
и ее принимали с восторгом, этот ее визит был последним. Я всю
жизнь думала, что, возможно, именно наше с ней знакомство положило
конец ее дальнейшим выступлениям здесь. Но на днях мне из Москвы
позвонил друг и в разговоре упомянул:
- Долуханова шлет вам большой привет.
Вот так завершился еще один маленький круг в моей жизни. Интересно,
что она думала обо мне тогда, в 1966 году, и что она подумала бы
обо мне сейчас...
продолжение ->