На премьере моцартовской оперы «Так поступают всe женщины» в театре имени Бориса Покровского меня поразила харизма и артистизм сопрано Александры Мартыновой, играющей служанку Деспину. Александра мигом оборачивалась доктором, выходила в колпаке нотариуса, пищала не своим голосом, кружилась и танцевала. Из-за большой занятости певицы в спектаклях мы встретились в кафе недалеко от театра всего на полчаса, но успели поговорить о приближающемся фестивале, посвященному Покровскому, а также обсудить технику подачи слова.

— Саша, вы только что с репетиции. Какой?

— Мы готовим к апрельской премьере оперу «Бег» Николая Сидельникова, написанную по гениальной пьесе Булгакова. Музыка очень интересная: где-то мьюзикальная, а где-то с элементами джаза.

— Но ведь до этой премьеры еще ожидается фестиваль, посвященный Борису Покровскому?

— Да, с 23 января по 10 фестиваля. В этом фестивале будет сделан акцент на «Дон Жуане». Это будет та самая постановка на русском языке, созданная самим Покровским. Потом ведь мы переделали спектакль на итальянский, потому что часто возили его на гастроли в Германию, Италию, Швейцарию. Еще Борис Александрович был жив. Раньше был театр на Соколе, там были другие сценические условия, площадка была больше. Сценографию изменили в связи с переездом. А сейчас мы решили вернуть ту постановку, и, что немаловажно, петь на русском языке. Потому что зритель приходит в театр, и если он не подготовлен, ему тяжело воспринимать действие на итальянском языке, хотя, в принципе во всём мире опера исполняется на языке оригинала. Несмотря на то, что у нас есть удобная бегущая строка, зритель вынужден следить скорее за переводом, чем смотреть на сцену и игру актеров. Так Моцарт будет более доступен.

— Давайте вернемся к одной из премьер этого сезона «Так поступают все женщины» Моцарта, в который вы с таким удовольствием сыграли служанку Деспину. Так много переодевались, харизматично копировали голоса. Кстати, не вредит ли это вашему голосу? Ведь вы много в этой постановке поете с ироничной интонацией, искажая звук?

— Вообще партия Деспины написана для более крепкого голоса. Ее, в принципе, поют в мире, как и меццо-сопрано, так и сопрано. Хотя у нас, в России, достаточно часто поют сопрано. Наша Деспина - это всё-таки не взрослая женщина, а молодая девушка, да ещё и не совсем простая служанка. При этом ухищрённая, она умеет подделаться и под доктора, и под нотариуса.

— Шпион?

— Да! А насчет вокала, могу сказать, что первое время было очень необычно. Когда мы репетировали, я поняла, что подделывать голос под разные характерные образы – это требует некоторого мастерства. Но в принципе, если ты своим голосом владеешь, перестроиться потом уже особых трудов не стоит.

— Уже не редкость, когда оперные певцы поют эстраду. Это же вредно.

— Эстрада – это совершенно другая манера пения и другая культура подачи звука. И другое поведение на сцене. Эстраду может петь больше количество музыкантов, а опера – это элитное искусство, и я так говорю не потому, что пою оперу. В эстраде сложно представить: трехтысячный зал, сто человек в оркестровой яме и ты выходишь петь вживую, без микрофона и фонограмм. Болеешь ты или не болеешь, ты должен всегда быть в профессиональной форме. Хотя говорят, что вокалист бывает один раз в жизни здоров, когда он на кухне, моет посуду. Достаточно часто приходится петь в больном состоянии. В любом. У тебя могут быть какие-то неприятности, а ты должен выйти петь и играть комическую роль. В эстраде намного проще, иногда там поют вживую, хотя сейчас этого практически нет. Я вот смотрю, слушаю, не знаю даже, как это назвать… Сейчас, к сожалению, для того, чтобы петь эстраду, достаточно иметь просто маломальский музыкальный слух, а остальное за тебя подкрутят на аппаратуре. Для оперы, прежде всего, нужно иметь голос, но даже если у тебя голос есть, этого мало. Нужно заниматься несколько лет, десятков лет для того, чтобы у тебя была правильная постановка голоса, чтобы так сфокусировать звук и послать его через оркестр, чтобы это было слышно на последних рядах. А ещё нужно воспитать в себе культуру исполнения разных музыкальных стилей, эпох, а это всё - непрекращающаяся работа...

— Иногда даже самые сильные голоса заглушает оркестр.

— Это всё здорово, но иногда бессмысленно. На что Борис Александрович обращал наше внимание в театре? На подачу слова. На смысл того, что ты поёшь. Петь, понятно, бывает сложно. Есть какие-то технические вокальные трудности, ты должен с ними справиться на репетициях в классе. Но ещё ты должен заниматься именно тем, чтобы тебя поняли и услышали, я говорю сейчас о дикции. К сожалению, с этим в опере всегда есть проблемы... Да, есть очень красивые голоса, которые можно с удовольствием слушать просто так, но через десять минут становится скучно и неинтересно слушать просто красивый тембр, хочется чего-то большего.

— Когда ничего не понятно как раз и нужна бегущая строка?

— Вот именно. Слово в опере очень важно. Как в драматическом театре. Почему стало скучно смотреть и слушать оперу? Потому что выходила большая, толстая тетя, она бессмысленно ходила влево и вправо и пела Джульетту. Когда в Джульетте 80 кг - это неправда. Причем всё это пелось на «о» и «а», и ничего не было понятно. А Покровский заставил артиста двигаться и играть, как драматического актера. У нас сложный театр, знаете, почему? Потому что мы оперную партию должны готовить как драматическую роль, но и чтобы от этого не страдала и вокальная сторона. А это очень сложно. Вы же видели, что во время танца Деспина поёт арию? Как обычно поют арии? Певица во время исполнения ходит в красивом платье вправо и влево (улыбается). А у нас? Ты должен петь, танцевать и в конце взять красивую высокую ноту. Это традиции Покровского и моих учителей Владимира Ильича Агронского и Александра Борисовича Тителя: «На сцене ты должен сделать колесо, сесть на шпагат, а потом взять ми бемоль третьей октавы. И чтобы всё прозвучало». Поэтому, если ты будешь произносить слово, тебя услышат и поймут смысл. Ведь самое главное, что? Смысл. А его часто не хватает, к сожалению. Какой смысл петь, если тебя не слышат и не понимают, что ты поёшь?

— Просто красиво.

— Просто красиво можно послушать и запись. А если ты приходишь в театр, ты приходишь смотреть зрелище. Синтез танца, музыки и действия. И прежде, чем ты играешь роль, ты должен прочитать кучу литературы. Нас так учили. Сейчас из молодых оперных артистов мало кто так работает. Поэтому я считаю, что в нашем театре все-таки есть направление «живая опера». Зрители не скучают, когда приходят к нам. Да, им, может, не понравится постановка, но текст и смысл актеры донесут. По-крайней мере, мы над этим работаем и стараемся.

— Вы закончили ГИТИС?

— Да, мастерскую Александра Борисовича Тителя (главный режиссёр театра Станиславского и Немировича-Данченко) и Владимира Ильича Агронского, сейчас главного дирижёра нашего театра. На выпускном госэкзамене мы пели оперу «Альберт Херринг» Бенджамина Бриттена, который, кстати, проходил в театре Станиславского, мне был 21 год, и у меня произошла судьбоносная встреча с Борисом Александровичем Покровским. Он пришёл с Ириной Ивановной Масленниковой в качестве зрителя послушать нас, зелёненьких студентов. Это был такой трепет - играть этот спектакль.

Но до театра Покровского я два года пела в Екатеринбургском оперном театре. Вообще я родилась в Кисловодске и начала заниматься с 15 лет у Ольги Федоровны Мироновой и Льва Михайловича Морозовского, именно Ольге Фёдоровне я обязана своей вокальной школой, кстати, которую я продолжаю шлифовать у неё и по сей день. Даже взрослому, умудрённому певцу в нашей профессии нужно постоянное ухо своего дорогого педагога. Она замечательный педагог. Брала нас совсем ещё маленьких учеников на свои сольные концерты и разрешала петь вместе с ней для настоящих зрителей. Так мы на практике, будучи ещё только студентами училища, старались постигать тайны исполнительского мастерства. За что я ей очень благодарна. Перед ГИТИСом я закончила училище при Московской консерватории, а после ГИТИСа меня пригласили в Екатеринбургский театр оперы и балета, где до театра Покровского я пропела два года...

— Что сейчас восстанавливается в репертуаре театра?

— Я надеюсь, что у нас восстановится замечательный спектакль Шостаковича «Век DSCH» (режиссёр М.С.Кисляров). Этот спектакль состоит из произведений Шостаковича: Еврейского цикла, Четырнадцатой симфонии, Восьмого струнного квартета и др. Темы оперы - конфликт художника и власти, и любовь, прошедшая через лагеря, через всю войну. Спектакль, к сожалению, сняли. Но вскоре должны возобновить. Я там играю роль, мне она очень нравится. Называется ОНА. Сначала Она - это девочка, дружит с мальчиком, потом Она - девушка, потом Она - мать, потом приходит война и начинаются лагеря. Он на войне, Она в лагерях, они проходят через все испытания в войну, попав в дурдом советского времени. Затрагиваются очень непростые темы. Насыщенная по драматизму опера.

— А в каких спектаклях Покровского вы ещё участвуете? Какая роль особо близка?

— На фестивале Покровского как раз будет спектакль «Ростовское действо», который уникален тем, что, во-первых, его написал святой митрополит Дмитрий Ростовский. Музыка, начиная от знаменного распева монахов, рождественские православные песнопения, до Царства Ирода со всей вакханалией. В спектакле нет оркестра, все поётся а капелла. Из инструментов звучат гусли и там-там. Я пою в этом спектакле Рахиль, очень трепетная для меня роль, очень непростая и вокально, и актёрски. И, главное, - духовно. Я думаю, что это одна из тех ролей, которая должна исполняться после исповеди и причастия в храме. Когда родился Христос, волхвы рассказали о рождении нового Царя, и Ирод, узнав об этом, приказал всех младенцев возрастом до года уничтожить. Рахиль - это олицетворение плача всех матерей, материнской скорби по убиенным деткам. После сцены с уничтожением младенцев выходит Рахиль. Сложнейшая партия акапельного плача: плач в начале поётся низко-низко и постепенно выходит на кульминацию, почти срываясь на крик на высоких нотах fermato. А затем внезапно щемящее пианиссимо, подхватываемое хором убиенных деток. Эта сцена длится минут десять. Иной раз было так: я пою, а у меня в горле ком от слёз. Нужно уметь себя успокоить, актёр не должен быть в таком состоянии – переживать должен зритель. Нужно проверить свой пульс и понимать, куда и как свою ноту послать, чтобы вокально она была безупречной, и наполнена драматически. Я начинаю готовиться к этой роли за много дней до спектакля: прокручиваю всё в голове, повторяю текст, работаю над тем, чтобы эмоции не нахлынули, хотя и совсем без них нельзя. Приходится балансировать по канату. А в день спектакля прошу всех домашних со мной даже не разговаривать. Внутри - состояние сжатой пружины, но при этом я должна себя не накрутить, а наполнить.

— А как Вы восстанавливаетесь после таких сложных ролей?

— Здоровый, крепкий сон и переключение на новую роль.

— Вы, наверное, любите Италию?

— Я люблю Италию. Обожаю итальянскую оперу. Помню замечательные гастроли в Турине («Нос» Шостаковича). Из всех итальянских опер я больше всего люблю партии Семирамиды, Лючии, Розины в «Севильском цирюльнике» Дж. Россини, которую пела в Екатеринбурге. Там же я пела вальс Мюзетты на премьере Богемы, крутясь на карусели. Один из любимейших спектаклей.

— Не думали о кино?

— Думала-думала. Мне многие говорили. Но пока не сложилось. Особо я к этому не стремлюсь, потому что моё главное направление – опера. Внутри себя я чувствую, что мне хотелось бы очень сняться в кино. Но я пока об этом не говорю. Хотелось бы сняться в каком-нибудь качественном музыкальном фильме, например. У меня был переломный момент в ГИТИСе, когда я могла стать драматической актрисой. Потому что мне очень нравилось, меня звали на драматический курс к Фоменко. Был такой момент, когда я могла перестроиться и пойти на драму. Но голос? Как без него? Я не могла от этого отказаться!

— Как давно вы поете первые партии?

— Первые партии я пела ещё в Екатеринбурге. Это и Мюзетта, и Розина и т.д. Я в театре Покровского пятый год, но начала петь партии первого положения не так давно. Когда ты возвращаешься в Москву, приходится начинать всё сначала, заново зарабатывать очки. Захотелось вернуться, у меня здесь родные. Любимый город, где прошли самые счастливые годы учёбы. Когда я пришла в театр Бориса Александровича - пришлось начать всё с начала. Вы знаете, вообще работать в театре очень и очень непросто! Во–первых, ты не один тут такой талантливый! Ты сталкиваешься с тем, что вокруг тебя немало талантливых певцов, и ты начинаешь сталкиваться с конкуренцией. Но это здорово, на самом деле, именно конкуренция (я говорю о здоровой конкуренции) является мощнейшим двигателем творческого роста певца! И если ты зарекомендуешь себя надёжным, трудолюбивым артистом, тебе доверяют большую партию и тут уж надо оправдать доверие – использовать все свои способности и таланты. А вообще, профессия у нас трудная - даже если ты уже взял какую-то планку и занял какое-то положение в театре, то нужно каждый раз, выходя на сцену доказывать и доказывать свой профессионализм и талант.

У меня сейчас столько желаний и планов, хочется спеть и сыграть безумное количество ролей! Мне даже тяжело, столько во мне всего. И я, к счастью, могу выразить это через голос, эмоции, актёрскую работу. Я надеюсь, что буду петь партии, которые будут способствовать моему росту и принесут пользу, радость для зрителя и для меня!

— У вас хорошая память?

— Да вроде не жалуюсь! Хорошая память для артиста просто необходима! Когда я работала в Екатеринбурге - там были суфлеры. И это было даже обязательно! Для меня это было необычно, так как я всегда работала без суфлёра. Но многие певцы были к этому приучены. А у нас, в камерном театре ты как на ладони, любая ошибка видна. Возникает настолько большое напряжение перед спектаклем, всё тщательно повторяешь, чтобы ничего не забыть. Каждый раз это как прыжок ко льву. Был один момент, когда я уже пою, идёт спектакль, и вдруг я понимаю, что не помню, какая фраза сейчас будет дальше. Знаю, что мне уже скоро вступать (а всегда текст идёт в уме впереди), но я волнуюсь и не могу его вспомнить. Это всё происходит в какие- то доли секунды и зритель ничего не может заметить, я же не показываю своего волнения. И вдруг, к моему вступлению я, как ни в чём не бывало, вступаю правильно. Сработала мышечная память, и рот автоматически открылся на нужной гласной! Дальше я справилась с волнением и всё пошло как по маслу. Вот почему важно много репетировать! Когда ты много репетируешь, у тебя активно работает не только языковая и музыкальная память, но и память мышечная. Автоматически мышцы откликаются, услышав музыку. Это происходит независимо от твоего разыгравшегося волнения. Когда у тебя партия в крови и когда на звуковысотность начинается правильная реакция, это уже профессионализм. Это я сейчас вам о секретах рассказываю. Много репетировать – один из моих секретов.

— А как у вас с языками? Говорите, например, на итальянском?

— Я знаю поэтический вариант.

— Почему еще не выучили?

— Это, конечно, занимает много времени... Всё мое время пока поглощает только театр. Я же ведь должна успевать заниматься и учить партии. В году идет 20-30 разных спектаклей, в большей половине я занята, и это - большой материал. Некоторые из опер на разных языках. Мои близкие удивляются, как ты держишь всё это по памяти? Но всё-таки выучить языки - это моя личная обязанность в ближайшем будущем.

— Почему не предложить учить иностранный язык в театре?

— У нас были консультанты, когда мы разучивали премьерный спектакль, например, на немецком языке. Чтобы было правильное произношение. Надеюсь, в ближайшем будущем у нас опять появится эта возможность.

Беседовала Катя Андреас

На фото:
Александра Мартынова

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru