12 декабря исполнилось 100 лет со дня первой постановки оперы Н.А.Римского-Корсакова «Кащей бессмертный», состоявшейся в Московской частной опере, основанной С.Мамонтовым. Под управлением М.Ипполитова-Иванова оперу исполнили Ф.Ошустович (Кащей), Н.Забела (Царевна), М.Бочаров (Иван-королевич), В.Петрова-Званцева (Кащеевна), В.Осипов (Буря-богатырь).

Либретто оперы Римскому-Корсакову предложил музыкант, сотрудник журнала «Русская музыкальная газета» Е.Петровский. Однако композитор после многократных попыток переделать текст отказался от него вовсе и написал либретто сам с помощью дочери.

Сюжет «Кащея» имеет много типичных для композитора черт - борьба светлых и темных сил, противопоставление мира человеческого волшебному. В сочинении, созданном в предреволюционную эпоху, современниками прочитывались также определенные политические аллюзии, утратившие нынче свое значение.

Гармонический язык оперы воспринимался тогда в России как достаточно смелый, хотя теперь это уже столь явственно не ощущается. Наиболее колоритным у Римского-Корсакова получился образ Кащеевны.

Надо сказать, что успеха у широкой публики премьера не имела, хотя многие крупнейшие музыканты (например, Танеев) восторженно приняли новое сочинение. Отчасти это обуславливалось тем, что без своего основателя и вдохновителя (Мамонтов к тому времени уже не управлял коллективом) предприятие медленно угасало. Возможно, тут сказалась и новизна музыкального материала, предложенного композитором. Да и художественный уровень декораций С.Малютина уступал работам Коровина, Врубеля, Васнецова.

Неудача также постигла и Н.Забелу, которой было трудно сосредоточиться на театральных делах, - как раз в это время проявилось душевное заболевание Михаила Врубеля. Зрители приходили, в основном, на В.Петрову-Званцеву, блистательно исполнявшую роль Кащеевны.

На императорской сцене «Кащей» появился незадолго до Февральской революции в московском Большом театре 25 января 1917 года (дирижер Э.Купер). Только в 1919 году (30 января) уже при советской власти его поставили в Мариинском театре (дирижер А.Хессин). Первая зарубежная постановка была осуществлена Русской оперной труппой в Барселонском театре «Лисео» в 1924 году (дирижер А.Коутс, режиссер А.Санин).

Сегодня, в дни 100-летнего юбилея оперы к ней обратился московский театр «Геликон-опера». Мы предлагаем читателям рецензию А.Хрипина на новую постановку «Кащея».*

Мультфильм в опере, или «Кащей» компьютерной эры

На заре туманной юности Бертман и Ко уже обращались к раритетной одноактовке Римского-Корсакова, но тогда это выглядело вполне безобидным студенческим капустником - фирменный экстремальный стиль под брендом «Геликон» был найден чуть позже. Подоплека второго пришествия «Кащея» на геликоновскую сцену достаточно прозаична и имеет не столь уж творческий импульс. При советском строе театры могли спать спокойно - коммунисты, особо отличавшие классическую музыку, покрывали любые затраты по выпуску премьер. Сегодня в условиях остаточного финансирования культурным учреждениям приходится выживать по принципу дона Базилио «Вы дайте денег, а я вам всё устрою». Ждем-с заказа и спонсорских вливаний-с. Вот и в случае с «Кащеем» московское правительство выделило театру скромный грант на покрытие дефицита детских музыкальных спектаклей в столице. Но этих денег, разумеется, не хватило, и возникла идея совместной постановки с нашумевшим (благодаря балетным постановкам Григоровича и продюсерским подвигам Леонарда Гатова) Краснодарским творческим объединением «Премьера». Конечный продукт в виде «семейного спектакля для детей и родителей» - что яичко к Христову дню - подоспел ровно к 100-летию мировой премьеры «Кащея» (Частная опера Мамонтова, 1902).

Ядовитый цветок «Кащея» возрос на болотистой почве зарождающегося русского модерна. И только идейное советское музыковедение могло усмотреть в этой символистской виньетке какие-то политические аллюзии и злободневную карикатурность: смешно читать в сборнике «100 опер» про то, что в образе Кащея зашифрован обер-прокурор Синода Победоносцев, а Буря-богатырь олицетворяет русский народ, поднимающийся на революционную борьбу. Сегодняшнему человеку «Кащей» навевает совсем другие, в первую очередь эстетические ассоциации: «Серебряный век», «Мир искусств», «Русские сезоны». Воображению рисуются причудливые пересечения с французским импрессионизмом и «Цветами зла». Корсаков всеми силами души ненавидел Вагнера, но (вот парадокс!) Вагнером пахнет в «Кащее» каждая нотка, причем вагнеровские принципы причудливо пересекаются с образным строем русского символизма и жестокой поэтикой Леонида Андреева. И много чего еще можно отыскать в «Кащее» свежим взглядом современного человека. Но «Геликон», который никогда не ставит оперы «как они есть», обнаружил в «Кащее» материал для… самого настоящего оперного мультфильма и телепародии в духе «Маски-шоу» или О.С.П-студии.

Буква партитуры сохранена в девственной целости, но дух произведения изменен до неузнаваемости. Жанр сломан на корню, как старая игрушка. Начнем с того, что «Кащей» в умелых ручках режиссера-мистификатора Бертмана и его преданных художников Татьяны Тулубьевой и Игоря Нежного больше не является оперой. Взрослый почувствует тут злую разрушительную пародию пострашней «Вампуки», а неискушенный в оперных премудростях малыш с радостью посмотрит «живой» мультфильм, в котором все герои действуют в квази-мультяшной системе координат. Приятно, что мультфильм этот патриотично попахивает русским фольклорным духом, как в старые добрые 50-е, а не только «чип-н-дэйлами» и черепашками-нинзя. Про что спектакль, спросите вы? Да про то, что мы с вами день-деньской видим в телевизоре - нескончаемый попсовый поток, в котором нет-нет да и мелькнет золотник.

Детская мультипликация - это, грубо говоря, движущийся монтаж веселых картинок. И зрительно бертмановская новинка напоминает аппликацию зафиксированных стоп-кадром забавных поз и движений. Главный принцип придумывания примочек - травестия и преувеличение. Сказочное правдоподобие фильмов Роу и Птушко для нынешних деток - пресная манная каша. Им подавай что-нибудь из современного видеоассортимента. Поэтому никаких старомодных черепов и костей. Кащей - не то панк-экстремал с зеленым коком, не то какой-то гомункул-мутант, клонированный в пробирке, и по профессиональному признаку, скорее всего, администратор компьютерных сетей («природы постигнута тайна»). Владимир Болотин, как и предопределено традицией, поет противным характерным тенорком, а выглядит его Кащей малахольным вечным мальчиком. Философичного циника Анатолия Пономарева голыми руками не возьмешь (в качестве последней фразы актер добавляет блистательную отсебятину: «Я жив еще!»), и поет этот Кащей более красивым лирическим тенором, хотя подача слова ярче у молодого коллеги. Вместо волшебного зеркальца, показывающего будущее - монитор, вместо ключей от подвала, где заперт ветер - компьютерный шнур с вилкой. Этот самый ветер, Буря-богатырь, выведен как комический клоун Фарлаф с пропеллером на пузе (новый отличный бас-буффо на нашем скудном оперном горизонте - Дмитрий Овчинников).

Больше всего постебался режиссер над самым положительным персонажем - горемычной Царевной Ненаглядная Краса. Да, это она - глупая, злая, завистливая, все время хныкающая и кривляющаяся мымра с соломенной накладной косой до пят (вспомнили царевну Несмеяну из «Щучьего веленья»?). Кащей без обиняков зовет ее дурочкой - такова она и есть в спектакле, с той лишь разницей, что у Анны Гречишкиной прорывается утонченная моцартовская статуэтка, а у Марины Калининой - вопящая халда. С каким остервенением царевна пытается убить Кащея во время колыбельной - прирезать ножиком, расстрелять из карабина, задушить собственной косой - аж жалко «старичка». Но любовь зла, и именно этой лютой девке стоически хранит верность космический воин в прозрачном скафандре Иван-королевич (роскошный юный белькантист Олесь Парицкий и искушенный актер Сергей Яковлев) - в выходной арии они очень по-разному демонстрируют свои достижения не только в искусстве пения, но и в области мужского стриптиза. Облачившись в финале в кащееву мантию, королевич и сам превращается в диктатора (большой привет от шварцевского «Дракона»).

На фоне монохромных персонажей-символов «Кащея» неким намеком на неоднозначность выделяется Кащеевна - дочка Бессмертного, роковое меццо-сопрано. Именно в ее слезке запрятана смерть. Именно ей дает Корсаков единственный на всю оперу шлягер - воинственный марш «Меч мой заветный» (буйная фантазия Бертмана превращает эту арию в эпизод под кодовым названием «Охота ночной бабочки»). И именно с Кащеевной связан трагический катарсис всего произведения, если о нем можно говорить в масштабах короткой камерной оперы. Подобно Далиле и Кундри, Кащеевна должна обольстить королевича и отрубить ему голову, но впервые в жизни влюбляется, плачет слезами отверженной и превращается в плакучую иву, неся смерть всему кащееву царству. В облике геликоновской колдуньи использованы старые, уже набившие оскомину стереотипы - сколько мы уже видели здесь таких длинноногих красоток в ботфортах и кожаных мини а ля Зена-королева воинов, и не сосчитать! Томная от бедра Лариса Костюк ласкает глаз пьянящей сексапильностью, но не слишком ли сильно от ее героини несет душком дешевого борделя (из спектакля в спектакль, кроме, пожалуй, «Лулу», режиссура предпочитает эксплуатировать только эту краску в палитре актрисы). Больше трагического смысла и вокального мастерства дает Кащеевне Елена Ионова, не менее эффектная женщина, но более строгая, жесткая и умная актриса - редкий тип сопрано-вамп, поющая полноценным меццовым звуком (своеобразный отечественный вариант Агнес Бальтса); тут уже возникают более подходящие параллели отнюдь не с мирком Эммануэль, но с миром валькирий Вагнера и воинственных амазонок Верди.

Извечная проблема «Геликона» - грубый и громкий оркестр. И не то, чтобы он так уж плохо играл. Но, будучи «театром в табакерке», «Геликон» настолько мал и неприспособлен для оперы, что не может позволить себе оркестровую яму. А звук, чтобы сформироваться до оптимального качества, должен пройти через определенное акустическое расстояние. Все знают, что нельзя по достоинству оценить картины импрессионистов, не отойдя от них на приличное расстояние. Так же и звук подчинен определенным законам природы. А в «Геликоне» мы находимся как бы в чреве звука и не имеем возможности оценить его со стороны. Новый главный дирижер Владимир Понькин несмотря на рекордно короткий, как обычно, репетиционный период сделал все от него зависящее, чтобы озвучить одну из сложнейших по инструментовке партитур Корсакова. Но, видимо, акустика, как, впрочем, и авральный стиль работы, роковым образом препятствуют хорошим намерениям - в послевкусии от оркестровой массы, как и прежде, все равно остаются «садово-парковые» характеристики звука, из-за чего, например, такой шедевр, как ювелирно инкрустированная ария Кащеевны превращается в дурно бухающее ведро.

На премьере «Кащея» всех присутствующих официально утешили, что в ближайшем будущем театр расширит свою площадь по старому юридическому адресу, никуда не переезжая - за счет внутреннего двора и других прилегающих территорий, занятых пока другими организациями, в том числе небезызвестным клубом «Гвозди». Появится и оркестровая яма…

Примечание:
* Мнение редакции (как в целом, так и в отдельных частностях) не всегда совпадает со взглядами рецензентов.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru