12 октября исполнилось 75 лет со дня рождения великого тенора наших дней Лучано Паваротти. Прошло три года, как не стало Большого Па, но поверить в это совершенно невозможно – он по-прежнему в сердцах миллионов своих почитателей во всем мире. Нам навсегда остались его многочисленные аудио- и видеозаписи, запечатлевшие гениального певца на разных этапах его большого творческого пути. Вехи этой феноменальной карьеры хорошо известны любителям оперы, поэтому мы решили отметить юбилей артиста – первый значительный юбилей, который мы встречаем без него – не обычным в таких случаях панегириком, и не энциклопедическим справочным материалом, а публикацией одной из заключительных глав книги Паваротти «Мой мир», написанной совместно с Уильямом Райтом. Эта глава сегодня читается с особым смыслом – артист рассуждает о самом главном в его жизни – о пении, и поэтому этот материал без преувеличения воспринимается как завещание великого мастера.

Об искусстве пения

В девятнадцать лет я всерьез посвятил себя вокальному искусству. Я уже писал, что шестилетним ребенком забирался в кухне на стол, пел и заявлял всем, что стану певцом. Когда мне исполнилось двенадцать, я впервые услышал великого тенора Беньямино Джильи и даже познакомился с ним. Ему я тоже сказал, что буду певцом. Конечно, в шесть или в двенадцать лет можно говорить что угодно, но в девятнадцать мое решение стать оперным певцом было вполне осознанным. С тех пор я не перестаю учиться искусству пения.

Каких бы успехов я ни добивался, не помню, чтобы прекращал работу над совершенствованием своего пения. Всегда можно научиться чему-то новому: иначе брать дыхание, иначе управлять голосовыми связками, иначе интонировать фразу.

Сорок лет занимаясь своим делом, невозможно не выработать о нем твердых понятий. Надеюсь, что теперь я кое-что узнал и понял в загадке человеческого голоса. И хотел бы поделиться своими познаниями в этой области с другими. Конечно, большинство моих читателей не собираются стать оперными певцами, но, может быть, они захотят прочитать о том, чему научился я. А когда узнают об этом, то смогут лучше представить себе, сколько усилий и размышлений требует серьезное занятие пением. Теперь, услышав прекрасное пение, они уже смогут оценить его по-иному.

В первые шесть месяцев настоящих занятий вокалом я распевал только гласные звуки. День за днем выводил: эй, и-и-и, оу, аи, о-о-о. Не очень-то заманчиво было тратить на такое полгода, но мой учитель Арриго Пола считал это очень важным и убедил меня в этом. Впоследствии я сам понял, насколько такие упражнения важны. Если хочешь стать оперным певцом, нужно не только научиться владеть голосом, необходимо уметь петь слова.

В опере слова играют особую роль: благодаря им видно, как идет развитие действия. Кроме того, в словах заключена и сама музыка. Если вы научитесь петь только ноты, а не текст роли, впоследствии вы столкнетесь с трудностями, которые будет сложно преодолеть. Результаты первых месяцев занятий, когда я не пел ничего, кроме гласных, отложились в памяти, и это потом всегда помогало мне в работе.

Пожалуй, самое сложное для начинающего вокалиста — эта переходы. У каждого есть как бы два голоса: в нижнем и верхнем регистре. Когда вы начинаете гамму с нижней ноты, то вскоре почувствуете то место, где звук становится другим: это голос переключается с нижнего на верхний регистр. Чтобы добиться этого, голосовой поток надо направить в другую часть горла.

Профессиональный певец должен уметь делать этот переход незаметно. Голос должен звучать как бы без швов: никто не должен заметить вашего «переключения». Научиться делать это правильно одна из самых больших сложностей, которые должен преодолеть молодой певец.

Некоторые молодые люди начинают учиться петь потому, что им сказали, что у них хороший голос. Но они должны быть готовыми выполнять все необходимые требования. В противном случае не стоит браться за учебу. Порой у них хорошо звучат отдельные ноты в некоторых частях их диапазона, но ведь композиторы пишут оперные партии для всего диапазона. Голос должен естественно переходить из одного регистра в другой и звучать не как два музыкальных инструмента, а как один. Человеческий голос уникальный природный инструмент и должен звучать ровно и выразительно - как любой другой музыкальный инструмент, будь то скрипка или кларнет.

Молодые певцы часто этого не понимают. Они уверились, что у них хороший голос, и лишь на этом основании хотят сразу исполнять арии или песни. Научиться владеть переходами очень трудно, это требует много времени и труда. У разных педагогов существуют разные методики обучения этому приему. Главное - выбрать какую-то одну вокальную технику и придерживаться ее. Ученикам это может поначалу показаться скучным: работаешь, работаешь, а результатов не видно. Но вот наступает день, когда они уже могут справляться с этими переходами.

Мне пришлось биться над этой проблемой лет шесть, пока я действительно не овладел этим искусством. Здесь гораздо важнее какого-либо конкретного технического приема продолжительность тренировок. Если начнешь хвататься то за один, то за другой прием, никогда по-настоящему, до автоматизма, не отработаешь перехода из одного регистра в другой. А в результате не сможешь обрести уверенности.

Для начинающего певца очень важно также научиться держать диафрагму. Многие ошибаются, полагая, что поют горлом. Нет, в процессе пения участвуют одновременно и горло, и диафрагма. Лишь после нескольких лет работы на профессиональной сцене я понял, насколько это важно. И научился я этому у Джоан Сазерленд, когда был вместе с ней на гастролях в Австралии в 1965 году. Именно мастерское использование крепкой диафрагмы давало ей возможность всегда быть на высоте. И это при том, что она выступала тогда каждый вечер. Я же не всегда пел ровно: то хорошо, то не очень, поэтому попросил ее раскрыть свой секрет. Джоан сделала это с радостью. Секрет был в том, что она умело использовала свою сильную диафрагму.

Это важно не только тогда, когда берешь высокие ноты, не только, когда мелодия достигает своей кульминации и публика в восторге поднимается с мест. Это имеет значение и для тихого пения. Для меня, как для тенора, одно из самых трудных мест в опере «Богема» в первом действии, когда Рудольф поет Мими свою арию «Холодная ручонка». Эти тихие низкие ноты должны звучать насыщенно, глубоко - ровный, чистый звук должен разливаться по залу. И хотя это нежные ноты, за ними должна ощущаться мощь вашего голоса. Тихие звуки так же, как и самые громкие ноты, должны опираться на диафрагму.

Перед молодыми певцами стоят немалые трудности. И я понимаю, как мне повезло, что с самого начала у меня была прекрасная подготовка. Она решает все. Думая об этом, я иногда задаюсь вопросом: почему неудачно сложилась оперная карьера Марио Ланца? У него ведь замечательный голос, хотя многие считают, что он был недостаточно хорошо поставлен. И объясняют это тем, что Марио Ланца вышел из очень бедной семьи в Филадельфии. Моя семья тоже была бедна. Отец был булочником. Еда в доме была всегда, но не было средств ни на что другое, тем более на уроки вокала. Наверное, дело здесь не в деньгах, не в том, что ты богат или беден.

Мне повезло, потому что мой отец страстно любил пение. Он обожал оперу и знал все, что касается оперного пения. Но главное — он понимал, что если я мечтаю стать профессиональным певцом, то должен получить соответствующую подготовку. Поэтому мы с отцом отправились к лучшему в Модене педагогу-вокалисту Арриго Пола. Он согласился давать мне уроки бесплатно. Думаю, что и в Филадельфии можно было найти хороших преподавателей, которые бы стали заниматься с Марио Ланца бесплатно. Наверняка там была какая-нибудь музыкальная школа, где ему могли бы выделить стипендию. Америка славится такого рода помощью талантливым, но бедным людям. Полагаю, дело в том, что его семья, в отличие от моей, не осознала вовремя всей важности этой учебы. Для настоящего артиста знания важнее денег.

Что еще необходимо певцу, так это с самого начала беречь свое здоровье. Голос - очень хрупкий инструмент, он подвержен стольким физическим недугам, что это может помешать пению. Молодой певец должен выработать привычку относиться к себе, как к малому ребенку. Когда я впервые стал работать с Каллен Эспериан, то дал ей короткий, но самый важный, на мой взгляд, совет. Это три слова по-итальянски: «Tu sei cantante», что значит: ты - певица. И разъяснил ей: «Это означает, что ты должна жить иначе, чем другие люди. Должна беречь силы, не делать многое из того, что обычно делают другие молодые женщины, всегда тепло одеваться и особенно тщательно заботиться о себе».

Мне слишком хорошо известно, что как бы я ни берегся, все равно заболею. Певец, собирающийся делать профессиональную карьеру, должен помнить, что от состояния его голоса зависят очень многие окружающие его люди. Поэтому его обязанность - не подвергать свой голос опасности. Есть немало правил, которые следует соблюдать. Например, для голоса очень опасна резкая смена температуры. Если нужно выйти из теплой комнаты на холодный воздух, то это следует делать постепенно. Еще хуже, когда тебе жарко, ты вспотел, но выходишь на улицу. Уж тут неприятностей просто не избежать. Еще я боюсь, когда у меня зябнут ноги. Если такое случится, то горло обязательно заболит.

Но в то же время (как это ни покажется странным и непоследовательным) я уверен, что для горла полезна холодная жидкость, например ледяная минеральная вода. А вот холодный воздух оказывает совсем другое действие - он опасен. Поэтому, если я чувствую, что похолодало, то закутываю шарфом не только шею, но прикрываю им и рот. Может, в таком виде я и похож на какого-нибудь бандита, но именно к такому маскараду приходится прибегать, чтобы оберегать собственный голос.

Никогда не знаешь, что может повредить ему. Однажды мне пришлось лететь на маленьком самолете. При взлете я почувствовал, как в лицо ударила струя холодного влажного воздуха, и спросил стюардессу, в чем дело. Она ответила, что это разница в давлении и скоро все будет в норме. Действительно, на мне это не отразилось, но если бы вскоре предстояло выступление, меня бы от одного страха заболеть хватил удар.

Все, о чем я рассказал выше, имеет целью помочь молодым певцам хорошо спеть и сберечь горло. Но для успешной карьеры важно кое-что еще. И прежде всего надо самому быть уверенным, что у тебя есть все данные для успеха, а также заставить поверить в это других.

Один из самых дорогих и близких мне друзей в музыкальном мире - это Леоне Маджиера. Он всегда принимал самое непосредственное участие в моей профессиональной и личной жизни. В те годы, когда я только учился петь и мечтал стать профессиональным певцом, Леоне женился на моей приятельнице Мирелле Френи, которая в то время тоже начинала свою карьеру. Когда я впервые принимал участие в конкурсе Акилле Пери в Реджо-нель-Эмилия, Леоне был моим концертмейстером. Я тогда допустил несколько ошибок и занял второе место. Он рассказывал, что запомнил выражение моего лица, когда медаль вручили другому: «По твоему лицу, Лучано, я понял, что ты не из тех, кто удовлетворится вторым местом». (Я стал победителем следующего конкурса, и именно после этого началась моя карьера.)

Хорошо, что Леоне понял это по моему лицу. Уже тогда я осознавал, что могу многое, но не знал, как это сделать. Если бы на первом моем конкурсе у меня был счастливый вид, то я не стал бы оперным певцом. С самого начала карьеры я не столько состязался с другими, сколько боролся с самим собой.

Конечно, начинающему молодому певцу необходимо соревноваться с другими или, по крайней мере, не бояться этого. Мне хотелось получить роль в опере — как и другим молодым певцам. Но ее мог получить только один из нас. И хотя, как любой начинающий, я должен был для этого состязаться с другими участниками конкурса, знал, что, если спою наилучшим образом, все остальное образуется. Поэтому я сосредоточился на том, чтобы выступить на втором своем конкурсе лучше, чем на первом, и уже не думал, как выступают другие.

Когда певец добивается определенного успеха, у него появляется масса предложений. Так случилось и со мной в 1961 году после победы на конкурсе Акилле Пери. Когда это произошло, я уже мог не задумываться о том, что существуют другие певцы: в мире достаточно оперных театров, чтобы занять нас всех. Теперь я мог целиком посвятить себя дальнейшему совершенствованию своего искусства и расширению репертуара.

К другим тенорам я отношусь так же, как к великим футболистам или наездникам: переживаю и радуюсь за них, когда они хорошо выступают. Но их популярность не задевает меня лично: они сами по себе, я сам по себе. С некоторыми певцами меня связывают личные отношения, я радуюсь их успехам. Другим певцам я просто сочувствую, так как знаю, чего стоит каждое выступление, поскольку разбираюсь в этом лучше, чем кто бы то ни было (даже их жены).

Хотя вера в себя необходима молодому певцу, но так же не менее важно не превратиться в самоуверенного человека. По моему мнению, все-таки лучше немного бояться. Перед выступлением я всегда нервничаю, независимо от того, что мне предстоит делать. Волнение полезно, если только оно не лишает тебя работоспособности. Главная причина, почему мой отец, обладая прекрасным голосом, не стал певцом, заключена в том, что он не смог одолеть своего страха. Он начинает безумно нервничать уже за несколько дней до сольного выступления. Будь отец оперным певцом, он всегда бы чувствовал себя несчастным, когда приходило время выходить на сцену.

Хотя я и считаю, что владею собой, и уверен в своих силах, все равно никогда не знаю, как пройдет мое выступление в спектакле или в концерте - как бы при этом я хорошо ни чувствовал себя и как бы прекрасно ни звучал мой голос. Голос непредсказуем, и все выступление - тоже. Вы в прекрасной форме, хорошо поете, и вдруг - бац! - что-то случается. Концерт или спектакль, который до того шел хорошо, вдруг начинает идти плохо. И все это может быть из-за какой-то неожиданности в выступлении, вашем или коллеги, а то и вовсе из-за чего-то другого, появившегося неизвестно откуда.

Однажды великая певица Элизабет Шварцкопф выступала на концерте под открытом небом - по-моему, это было на фестивале в Зальцбурге. Она взяла верхнюю ноту и держала ее. В широко открытый рот влетел жук, и Элизабет закашлялась. Это настолько выбило ее из колеи, что она перестала петь и могла продолжить лишь через несколько минут.

Обычно думают, что если я могу петь перед огромной аудиторией, то я очень самоуверен. Нет, это не совсем так. Не бояться сцены - не значит быть уверенным. Самоуверенные певцы считают, что у них все и всегда получится замечательно. У меня не так - я постоянно боюсь. В сущности, для успешного выступления волноваться просто необходимо. Если вам не страшно выступать, значит, вы считаете, что это легко. И если вы будете так думать, то не станете упорно трудиться и не используете до конца всех своих возможностей. Конечно, для артиста главное - это его талант, способности, но волнение тоже важно.

Я никогда не забываю, что, несмотря на успех, которого мне удалось добиться, в любую минуту может случиться все, что угодно, и тогда мой престиж.... Поэтому я ничего не принимаю как само собой разумеющееся. Как любит говорить Герберт Бреслин, что еще не окончилось, то не окончилось. Я всегда в ожидании, что тот жук может залететь и в мой рот.

Обучение будущего оперного певца так сложно, а шансы на успех столь незначительны, что удивительно, как вообще находятся те, кто стремится к такой карьере. Кто-то, наверное, спросит меня, действительно ли каждый молодой начинающий тенор верит, что может стать еще одним Карузо. Я так не думаю. По-моему, такие вопросы лишь свидетельствуют о том, что люди не до конца понимают, что движет теми, кто посвящает себя пению.

Конечно, начинающий молодой певец в душе верит, что у него есть нечто такое, что он может предложить людям, чтобы понравиться им, чтобы они его полюбили. Нет, это не эгоизм, это совсем другое чувство или, вернее, необычный род эгоизма. Певец чувствует, что в нем что-то сокрыто, таится глубоко, а люди этого не видят и об этом знает только он сам. Понимая это, он потому и хочет развить свой дар, донести до других и показать людям то, что есть у него в душе.

В молодости, работая над голосом, я постепенно тоже начал верить, что во мне что-то есть, и эта вера делала меня счастливым. И до сих пор это чувство счастья не покидает меня. Пришлось очень много работать, чтобы все получилось хорошо. Мне удалось развить свой дар. И вот уже сорок лет я продолжаю учиться петь. До сих пор я каждый день работаю над голосом, но уже без преподавателя, так как сам теперь знаю, когда у меня получается хорошо, а когда нет. Если бы за сорок лет я этому не научился, если бы мне до сих пор требовался кто-то, кто мог судить со стороны, дело мое было бы совсем плохо.

Пение меня очень волнует, поскольку посредством него я могу обращаться к людям, а не просто исполнять написанное композитором или передавать эмоции своего персонажа. Пением я передаю и свои чувства и переживания. Лучшая из всех наград — знать, что ты делаешь людей счастливыми. Как писала «Нью-Йорк таймc» после концерта в Центральном парке в 1993 году, наверное, каждый из пятидесяти тысяч человек, бывших на концерте, выходил из парка, позабыв о своих неурядицах. Может быть, хоть на короткое время, но они были счастливы. Не могу передать, как я сам был счастлив при этом.

Избрав путь вокалиста, приходится постоянно работать над голосом. Но большое внимание надо уделять и своему репертуару. Некоторые певцы с самого начала губят свою карьеру тем, что выбирают неподходящие роли. А чтобы знать, какие роли тебе подходят, нужно иметь четкое представление о возможностях своего голоса. Повторюсь, но однажды, прослушивая начинающую певицу, которую представили как меццо-сопрано, я ясно услышал, что у нее лирико-драматическое сопрано. Если певец даже не знает, какой у него голос, то как он может правильно выбирать роли?

Мне повезло: я начинал с роли Рудольфа в «Богеме» Пуччини. Это была награда за победу на конкурсе Акилле Пери. Я тогда с радостью и без колебаний взялся бы и за роль Зигфрида в одноименной опере Вагнера. К счастью, Рудольф оказался одной из самых подходящих партий для моего голоса и темперамента. Кажется, я исполнял эту роль чаще других и надеюсь, что еще долго смогу петь ее в будущем.

Две другие мои любимые роли Неморино в опере «Любовный напиток» Доницетти и Ричард в «Бале-маскараде» Верди. Не говоря уже о том, что обе эти оперы - шедевры мировой классики, в них есть замечательные роли для тенора, как в музыкальном, так и в сценическом отношении. Когда оказалось, что я без особых затруднений могу справиться с высокими теноровыми партиями, я был счастлив взяться за «Пуритан» и «Сомнамбулу» Беллини. Эти оперы идут очень редко, и одна из причин - сложность теноровых партий. Я рад, что справился с ними.

Певцу постоянно предлагают расширить репертуар. Чаще всего это делают люди, которые очень любят его, потому что им хочется услышать своего кумира во всех любимых ими ролях. Есть и другие - они хотят использовать певца до предела. Если вы можете спеть «Аиду», говорят они, то давайте послушаем вас и в «Трубадуре». Хорошо? Выступил в «Трубадуре». А как насчет «Отелло»?.. И так они будут настаивать на своем, пока ты не споешь Вагнера или вообще не сорвешь голос.

Я подготовил и спел тридцать семь партий. Вскоре планирую добавить к своему репертуару еще одну - из «Андре Шенье» Джордано. Я записал эту оперу, но никогда не выступал с ней на сцене. Многие певцы спели даже больше партий: Пласидо Доминго знает, кажется, партий сто. Но для меня и тридцать семь - это очень много: я и так переполнен этой музыкой. Прошлым летом мы поехали куда-то с Биллом Райтом, и в машине я запел малоизвестную итальянскую народную песню. Билл удивился тому, как много в моей памяти музыки: оперы, церковная музыка, народные песни, популярные песни моей юности... «Билл, что ты хочешь этим сказать?» - Я имел в виду достаточно распространенное мнение, что высокие ноты влияют на мозг тенора. Может быть, Билл думает, что, если голова полна музыки, в ней не остается места для мыслей?

Что касается голоса, то у тенора он с возрастом «темнеет». Исполнение более драматических партий требует более «темного» голоса, и он становится ниже. Если вы таким образом воздействуете на свой голос, то распроститесь с надеждой петь более высокие партии. Например, если вы решили спеть «Отелло», то можете забыть о «Пуританах». А может быть, вы уже распрощались с «Пуританами»? Выбор ролей влияет на голос и в ту, и в другую сторону.

Скоро я узнаю, грозит ли мне это: у меня в планах спеть во второй раз в опере Доницетти «Дочь полка». Там в партии Тонио есть ария «О мои друзья» с девятью верхними до. Выступлением в этой опере вместе с Джоан Сазерленд в «Метрополитен» в 1972 году я привлек всеобщее внимание. Принято считать, что исполнить теноровую партию в этой опере почти невозможно. Когда же я ее исполнил, то ко мне отнеслись как к герою, почти как к Линдбергу, который в одиночку перелетел в Париж через Атлантику. Со времени того моего выступления прошло четверть века. Если я смогу опять исполнить эту партию, то буду считать это своим величайшим достижением.

Адуа (первая жена Паваротти – ред.) и друзья убеждают меня не делать этого. Они говорят, что не зря большинство теноров не настолько безумны, чтобы ее исполнять. «Зачем же ты собираешься петь ее опять?» - «Потому что я безумен», -отвечаю им я.

Тут проблема совсем в другом — может ли взять столько верхних до певец, которому уже далеко не тридцать лет? Отвечаю: эти верхние до - дело привычки, точнее, тренировки. Если натренируешь голос и будешь в форме, то справишься. Что касается меня, то высокие ноты для меня - не самое сложное в опере. Не хочу сказать, что они не таят в себе опасности, нет, петь в верхнем регистре всегда непросто. Меня волнует другое: удастся ли спеть хорошо всю партию - от начала и до конца?

Я часто задаюсь вопросом: какой магической властью над зрителями обладают высокие ноты? Почему они так волнуют людей? Выступая на сцене с полной отдачей весь вечер, чувствуя, что пою хорошо, я вижу теплую реакцию публики. Но все это не идет ни в какое сравнение с тем восторгом, с каким встречается высокое до, когда держишь его. Чем объяснить это? Может быть, зрители думают, что высокие ноты спеть гораздо труднее, чем исполнить всю партию в опере? Конечно, отчасти это так. Когда в прыжках в высоту спортсмен берет планку два метра, он получает больше аплодисментов, чем когда прыгает на один метр. Но музыка - это не легкая атлетика. Я придерживаюсь такой теории: когда тенор берет высокую ноту, то звук получается неестественный, непохожий на обычный человеческий голос. Скорее, он похож на звук, издаваемый животным. Может быть, высокие ноты взывают к чему-то глубинному в нашей природе? Может быть, именно поэтому они так волнуют многих?

Не хочу утверждать, что верхние ноты - единственный способ покорить аудиторию. Есть много других путей: это может быть особо выразительная фразировка или захватывающая зрителей игра на сцене... Главное - всегда следует использовать соответствующие актерские возможности, чтобы вызвать в зале нужное чувство в нужный момент.

Как бы ни прошел спектакль, я знаю, что только от меня зависело тронуть публику своим пением. Истина эта может показаться банальной, но не все коллеги разделяют мое мнение. Один из них как-то сказал мне после отличного спектакля: «Что это с ними? Я сегодня пел так, что они должны были залезть на стулья, аплодируя мне». И говорил это так, словно он свою партию исполнил, а зрители своей партии не исполнили.

Со мной такого не бывает. Если я действительно хочу покорить зрителей своим искусством, то должен подумать, как это сделать. Если это мне не удается, то здесь вина моя, а не зрителей.

Я сужу себя очень строго, поэтому-то и не очень прислушиваюсь к тому, что пишут критики. Но это вовсе не значит, что я не уважаю их мнения. Просто для меня гораздо важнее то, что я думаю о себе сам, по крайней мере когда дело касается моего собственного голоса. Если критики пишут, что я спел плохо, а я знаю, что хорошо, мне это неприятно. Если же я действительно пел плохо, то и сам это чувствую и мне совсем не нужно узнавать это от других.

Но на певца нападают не только серьезные музыкальные критики: вы должны быть готовы к самой неожиданной критике со всех сторон. Однажды я был приглашен на обед к друзьям из Пенсильвании Леоне и Нельсону Шэнксам. Мы сидели у них в кухне. Здесь же кормили внука Нельсона, которому нет еще и двух лет. Чтобы проверить голос и акустику (а может быть, и чтобы поразить ребенка), я приставил руку к уху, чтобы лучше себя слышать, и пропел громко несколько нот. Я был в голосе, и, по-моему, в ответ зазвенели стаканы. Ребенок нахмурился, потом высунул язык и невежливо причмокнул языком. Нельсон и Леоне смутились, но я сказал, что всегда ценю искренность.

В последнее время меня очень интересует современная популярная музыка, даже рок. Все началось с того, что, решив расширить круг почитателей классической музыки, я стал участвовать в больших концертах и петь по телевидению. Когда я выступал с такими исполнителями, как Элтон Джон и Стинг, то был поражен невероятной популярностью этих певцов и их музыки: они собирают куда более широкую аудиторию, чем оперные певцы.

Я смог узнать о них еще больше, когда пригласил их выступить на конноспортивном шоу в Модене. Именно тогда я впервые попытался исполнить эту музыку. Очень популярные итальянские певцы Лючио Далла и Зуччеро написали для меня песни, а я исполнил их на концерте. Обе эти песни были спеты в оперной манере и тем не менее стали популярны. Для меня это был своего рода вызов. Но ведь я исполнил их ради забавы, и это вовсе не значит, что я изменил своему вокальному стилю.

Выступая вместе со Стингом, Брайаном Адамсом и другими популярными певцами, я хотел показать, что ценю и уважаю их музыку. Но более важным для меня были молодые зрители, которые ничего не знают и не хотят знать об опере. Мне хотелось, чтобы юноши и девушки увидели, как их рок-идолы проявляют уважение к моей музыке. Чтобы молодежь, видя, как поп-музыканты стоят на сцене вместе с дородным оперным певцом и поют вместе с ним «Сердце красавицы...», могла бы сказать: «Да, уж если Стинг умеет ее петь, то, может, эта музыка не так и плоха».

Николетта (вторая жена Паваротти, в момент написания книги – его личный секретарь. – ред.) пытается найти повод, чтобы мы могли выступить вместе с Брюсом Спрингстином. Я целиком и полностью поддерживаю ее в этом, потому что надеюсь, что исполнение в одном концерте классической музыки и музыки популярной пробудит интерес к опере. Хотелось бы разрушить стену, разделяющую эти два вида музыки. Тибор Рудаш говорит, что не существует классической и неклассической музыки, просто бывает музыка хорошая и плохая. Я не столь категоричен, поскольку искренне убежден, что большинство людей могут любить и то и другое. Пока они этого не осознают, так как многим знаком какой-то один вид музыки, и поэтому они считают, что любят именно такую.

Наверное, никто больше меня не любит оперу. Но ведь я полюбил кое-что и из современной поп-музыки. Она мне тоже нравится, но только если хорошая. Правда, я не уверен, что сразу могу определить, хорошая ли она. Надеюсь, что в будущем научусь это делать. Мне кажется, что от природы у меня есть еще одна хорошая способность — постоянное желание учиться. Когда я встречаюсь с чем-то новым для меня (например, с рок-музыкой), то стараюсь не говорить «мне не нравится» или «мне нравится». Сначала я пытаюсь узнать ее, может быть, даже немного заставляя себя. И лишь потом считаю себя вправе решать, нравится мне это или нет.

Что касается моих усилий понять современную музыку, то тут я полагаюсь на Николетту и Ларису. Раньше, когда мы ехали куда-нибудь на выступление, они включали в машине записи рок-н-ролла. Я вынимал их кассету и ставил классику. Мы всегда спорили, и наконец они убедили меня, что мне нужно попытаться понять музыку, которая нравится им и которую любят много людей.

Мой интерес к такой музыке рос по мере того, как я стал встречаться с популярными исполнителями. Я увидел, как серьезно относятся эти артисты к своему делу, как много они работают, и решил, что должен узнать об их музыке все. Теперь она мне действительно нравится. Но тем не менее, если рядом нет Николетты, я все равно включаю оперную запись, а когда принимаю душ, то лучше буду петь песню Тоски, а не Брайана Адамса.

Я прекрасно понимаю, что моя оперная карьера не может продолжаться бесконечно и скоро наступит время с ней распрощаться. Я сам почувствую, когда надо это сделать. Чем тогда я буду заниматься? С этим нет проблем. Мне нравится учить, и, как мне говорили, у меня это получается. Несколько лет назад я вел мастер-класс в Джульярдской школе, и мне нравилось преподавать. Во время прослушиваний для филадельфийского конкурса я пытаюсь, насколько позволяет время, выступать перед молодыми певцами в роли педагога. У меня очень хороший слух, поэтому я могу быстро помочь им разобраться в проблемах исполнения. Я бы с большим удовольствием продолжал поиски талантливых молодых певцов и помогал им раскрывать их способности.

Мне было бы также интересно попробовать себя в роли импресарио оперной труппы средних размеров. Но этой работой я бы предпочел заняться с кем-нибудь вдвоем, поскольку мне хочется больше времени проводить в Италии с семьей, и я не хочу остаток жизни работать так, как большинство менеджеров. С Джуди Дракер мы уже говорили о том, что неплохо бы заняться этим делом вместе. Думаю, у нас неплохо получится. Спорим?

Паваротти Л., Райт У. Мой мир. – М.: Вагриус, 1995 – с. 294 – 310

На фото:
Лучано Паваротти

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru