Премьера обновленного «Руслана», о которой так много говорили все, состоялась. По свежим следам постараемся поделиться с читателями первыми впечатлениями от нее. Прошло слишком мало времени, чтобы более обстоятельно проанализировать увиденное. А посмотреть было на что!

Когда на пресс-конференции, посвященной предстоящей премьере Большого, прозвучали «высокие» слова про оперу 21 века, которую нам предстоит увидеть, я, признаться, не придал им значения, да и не вдумывался в их смысл. Увиденное 23 апреля на сцене Большого театра заставило меня в корне изменить свое отношение к этим мыслям.

Не боясь впасть в патетику, скажу: я увидел нечто впечатляющее и весьма современное в самом хорошем смысле этого слова!

Знающим мой консервативный и осторожный подход ко всякого рода модернизациям классического оперного наследия, могу добавить: если над оперой и возможно проводить эксперименты, то именно в том направлении, какое нам было явлено постановщиками спектакля – дирижером Александром Ведерниковым, режиссером Виктором Крамером, сценографом Александром Орловым и художником по свету Глебом Фильштинским. Причем, если записные скептики станут утверждать, что аналогичные опыты semi-stage распространены на Западе, то скажу без обиняков – это неправда! Такая стилистика - редкость. Кроме того, в нынешней постановке Большого есть такие достоинства, которые при внешнем сходстве весьма выгодно отличают ее образцов аналогичного «заморского товара».

Все дело в том, что здесь авторам спектакля удались две важных вещи – сохранить и подчеркнуть ведущую роль музыки в синтетическом оперном жанре и проникнуть в дух произведения.

Обращусь к словам Ведерникова. Во вступлении к буклету он сказал:

«Мы старались избежать бытовизма, психологизма, детальной разработки характеров персонажей, то есть столь родной нашему театру системы Станиславского. Выбранный формат, как кажется нам, наиболее точно отвечает методу Глинки, согласно которому музыка – первична и определяет собой действие. Можно сказать – логика развития происходящего на сцене сугубо музыкальная. Способ изложения – не драма. А эпос. Это приближает нас к таким древним театральным жанрам, как трагедия и мистерия. Поэтому, например, хор, подобно древнегреческому, берет на себя роль комментатора событий, не являясь действующим лицом спектакля. Важным элементом визуального ряда спектакля является и оркестр, у которого в этой опере сольной игры более, чем на сорок минут».

По существу, дирижер коротко и точно все сказал о концепции спектакля. Нам остается только откомментировать соответствие этих слов происходящему на сцене.

Что, собственно говоря, мы увидели на сцене? Как выглядело это, так называемое полусценическое-полуконцертное исполнение оперы? Ромбовидная авангардная конструкция амфитеатра, где расположился хор и приподнятый из ямы оркестр «складками» окружили небольшой подиум, где сконцентрировалось все действие, носившее подчеркнуто обобщенный характер. Его концертная составляющая усиливалась условно-сценическими костюмами, сочетающими в себе элементы концертных нарядов с театральными намеками-штрихами. Поведение героев, поочередно появляющихся в центре подиума, их преимущественно фронтальное расположение во время пения, зачастую неподвижные позы подчеркивали ораториальный характер происходящего. Однако, если бы на этом постановщики остановились, вряд ли удача «улыбнулась» бы им. Остроумные (за небольшим исключением) вкрапления театральной режиссуры (наподобие «балета рук» в царстве обольстительной Наины), использование оригинального реквизита (блестящие пирамидки, накидки, «танцующие» контрабасы и многое другое), изощренная игра света – все это придавало спектаклю ту самую современную зрелищность, которой так не хватает многим постановкам. Вся соль, однако, в том, что совершенно не было ощущения, что здесь зрелищность существует ради себя самой.

И, быть может, самое главное. Стандартный постмодернистский прием осовременивания представляет собой примитивное «скольжении по поверхности» - одна бытовая среда (устаревшая, по мнению постановщика) заменяется другой, столь же бытовой. Так, например, действие с какой-нибудь площади провинциального городка 18 века переносится в подворотню урбанистического мегаполиса нынешней эпохи, а вместо толпы селян мы имеем удовольствие лицезреть каких-нибудь хиппи или рокеров.

Другое дело, когда происходят метаморфозы по «вертикали». Уходя от нафталинных «лютиков-цветочков» режиссер идет по пути обобщения и «возвышения» жанра. Именно так и происходило в этот вечер в Большом театре. Не было никаких хоромов Светозара, гусляров, традиционных плясок, чертогов Черномора и прочей нафталинной дребедени. Зато была всевозвышающая атмосфера музицирования, которому подчинялся даже и сценический реквизит. При этом современный дизайн, ощущавшийся во всем, ничуть не мешал. Ибо он был театральной рамой для этого действа, концертная сущность которого словно «говорила»: «это спектакль, и вы смотрите его здесь и сейчас».

Не хотелось бы сейчас упоминать о досадных передержках постановки. Таковые были, но ее лица не определяли, как и сырость и не достаточная отшлифованность некоторых сцен.

Переходя к музыкальной стороне дела приходится несколько умерить тон. Вина здесь большей частью лежит на вокалистах. Их пение... увы!

Лучшими в этот вечер были Баян (Максим Пастер) и Людмила (Екатерина Морозова). Все остальные исполнители, будем говорить прямо, не справились со своими «должностными обязанностями». Итальянский стиль Глинки не всем по плечу! Зачем было приглашать Тараса Штонду без низов и с дрожащим (не знаю от чего) голосом на роль Руслана неясно. Расшатанное звукоизвлечение Наины (И.Долженко), досадные колоратурные потуги Фарлафа (В.Гильманов), гнусавость А.Дурсеневой (Ратмир), плоский звук Финна (В.Панфилов) не стали украшением вечера. Горислава (М.Гаврилова) вызвала смешанные чувства своим красивым, но слегка потрепанным голосом.

Отдельного слова заслуживает обещанный аутентизм постановки. Ласкающий звук стеклянной гармоники, изысканная фальшь столообразного фортепиано, своеобразный лаконизм духовых придавали партитуре терпкий привкус старого «напитка». Ведерников добавил к этому умело поданный прозрачный аромат чудесного глинкинского письма. Блеснули солисты-инструменталисты (флейта, скрипка). Канон «Какое чудное мгновенье», аккорды «оцепенения» из 1-го акта также доставили несколько приятных минут. Картину иногда портило отсутствие ансамбля с певцами. Но эти досадные эпизоды можно отнести за счет премьерного волнения.

Таковы беглые наброски первого впечатления. К теме «Руслана» мы еще вернемся.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru