Выдающийся русский баритон Иоаким Викторович Тартаков родился в Одессе 2 (14) ноября 1860 г. в семье портного. Рано проявил свои вокальные способности, на средства одесских меломанов обучался у солистки Итальянской оперы Одессы В.Лушковской, которая первоначально определила его голос как теноровый. В 1876 г. на одном из выступлений юного певца присутствовала мать А.Рубинштейна, предложившая ему отправиться для дальнейшей учебы в столицу (В.Левик в своей книге «Записки оперного певца» излагает иную версию переезда юноши в Петербург — будто бы сам Рубинштейн, находясь на гастролях в Одессе, был столь восхищен пением Тартакова, что рекомендовал его для поступления в Петербургскую консерваторию в класс К.Эверарди).

После окончания консерватории с серебряной медалью Тартаков дебютировал на сцене Одесской оперы (антреприза С.Пальма) в партии Риголетто. В 1882 был принят в Мариинский театр (дебют вновь в партии Риголетто), однако, как заметил известный меломан и историк оперы Э.Старк «как-то не привился, ушел в 1884 г. в провинцию и вернулся только 10 лет спустя, т. е. в 1894 г.» (В.Левик отмечает, что в своем дебютном выступлении певец «дает двух «петухов» и не производит на Дирекцию особого впечатления).

За эти десять лет Тартаков служил в Киевской опере в 1884-88 и 1890-93 гг. в антрепризах Н.Савина и И.Прянишникова. В 1888-90 пел в Тифлисе. В 1887-88 участвовал в гастрольной поездке по странам Европы, организованной антрепренером В.Любимовым. В летнее межсезонье в течение ряда лет выступал в оперетте (в т. ч. в московской антрепризе М.Лентовского в саду «Аквариум»). В 1892 в составе Русского оперного товарищества под управлением Прянишникова гастролировал в Москве на сцене театра Шелапутина, где впервые на русской сцене исполнил партию Гамлета в одноименной опере Тома.

После возвращения в Мариинский театр певец проработал на его сцене до 1921 года. Несмотря на то, что здесь в это время блистал 1-й баритон театра Леонид Яковлев, Тартакову, пришедшему на то же амплуа, удалось закрепиться в театре и даже приобрести своих восторженных поклонников. Его слава укрепилась настолько, что даже послужила возникновению фантастических и даже вздорных легенд среди поклонников. Вот как это происходило по словам В.Левика:

Немедленно рождается легенда, что в какой-то мере похожий на А.Г.Рубинштейна Иоакимушка — его побочный сын, и другая легенда: будто Рубинштейн специально для Тартакова дописал «На воздушном океане», как только услышал и был пленен его исполнением партии Демона.

Исполнял Тартаков в «Маринке» самый разнообразный репертуар (Демон, Евгений Онегин, Томский, Елецкий, Мазепа, Грязной, Троекуров в «Дубровском» Направника, Риголетто, Жермон, Валентин в «Фаусте», граф де Невер в «Гугенотах», Фигаро (Россини), Эскамильо, Амонасро, Тонио в «Паяцах», Дон Жуан, Яго, Нелюско в «Африканке» Мейербера, Вольфрам в «Тангейзере», Тельрамунд в «Лоэнгрине» Альбериха в операх «Кольца нибелунга» и др). Всего в его репертуаре было 117 оперных партий и 26 ролей в опереттах.

Среди лучших достижений Тартакова — Риголетто (в этой партии, по словам того же Старка, «тягаться с ним <...> действительно было некому»), Демон, Грязной, Онегин, Томский, Мазепа, Жермон, Тонио, Тельрамунд, Валентин, Фигаро.

Вот как характеризует мастерство певца в своей блестящей книге «Петербургская опера и ее мастера» Э.Старк:

Голос Тартакова был лирико-драматический баритон — очень большой, звучный, ровный и свободный в верхах, но красотой тембра не отличался. Хотя был достаточно мягкий. Звук вообще был очень густой и сильный, но производил странное впечатление: казалось будто он идет как-то из живота, очень своеобразная манера, и к ней надо было привыкнуть, чтобы перестать ее замечать. Обработан этот материал был превосходно, и таким образом то обстоятельство, что он сам по себе не был уж очень красив, отходило на задний план. Все ноты во всех регистрах звучали одинаково ровно, были очень содержательны, а верхи отличались особым блеском и свободою. Дыхание было огромное; поставив какую-нибудь ноту на это дыхание, Тартаков давал такую широкую волну звука, что казалось ей и конца не будет. Piano выходило у него очень нежно и мягко, было также отличное красивое mezzo-voce, которое Тартаков применял очень умело и всегда к месту, а forte звучало без малейшего напряжения, свободно и красиво. Кантиленой Тартаков был наделен в высшей мере, широкое и плавное пение удавалось ему прекрасно и составляло одну из самых сильных сторон его таланта. Подвижность и гибкость голоса были доведены до крайнего предела, так что технических трудностей для него не существовало. Музыкален был Тартаков чрезвычайно. <...> Ему мало было показывать звучание. Он всегда стремился к тому, чтобы в этом звучании доносилась до сознания слушателя музыкальная мысль не только всего произведения в целом, но и каждого его такта в отдельности. Тартаков был именно певцом-художником, для которого в авторских намерениях никогда ничего не оставалось неосознанным. <...> Исключительный мастер кантилены. — он был таким же мастером мелодического речитатива. Способность улавливать мельчайшие оттенки музыкальной мысли делала то, что Тартаков равно хорошо исполнял и Верди, и Вагнера, и Чайковского, и Рубинштейна, и Римского-Корсакова.

Об актерских способностях Тартакова хорошо высказался Левик в своих воспоминаниях:

Не припомню ни одного случая, чтобы о нем говорили отрицательно как о драматическом актере, хотя масштаб его драматических способностей, да и темперамент были не очень велики. Очевидно, он хорошо знал ту меру сценической игры, которая нужна оперному певцу, и не злоупотреблял приемами драматической сцены.

Далее Левик приводит весьма характерное высказывание самого артиста о соотношении пения и актерства в опере, которое тот обронил после выступления Л.Липковской в партии Виолетты:

«Видите, как она перебарщивает? Это заламывание рук, эти всхлипы хороши были бы, вероятно, в „Даме с камелиями“, но в „Травиате“ они портят музыку, мешают ее слушать. Никогда не переигрывайте, молодой мой друг, помните, что это опера, а не драма!»

Деятельность певца не ограничивалась Мариинским театром. Он много гастролировал, как в России, так и за рубежом. Выступал в московском Большом театре (1904), в парижской Гранд-Опера (1900) и других театрах.

Тартаков обладал разнообразными талантами. Он был также выдающимся камерным певцом, ему хорошо удавались романсы Рубинштейна и, особенно, Чайковского. Модест Чайковский писал Тартакову:

«Петя неоднократно говорил, что его романсы в Вашем исполнении звучат именно так, как он того хотел, ближе к его собственным намерениям, чем у какого-либо другого артиста».

Подвизался Тартаков, и весьма успешно, также на режиссерском поприще. Его первые опыты относятся еще к 1888 году в Киеве («Кармен», «Мазепа»). В 1909-21 он был главным режиссером Мариинского театра (среди постановок «Нерон» Рубинштейна, «Севильский цирюльник» и др.). С 1918 сотрудничал также с МАЛЕГОТом, осуществив первую постановку нового театра — «Севильский цирюльник» (дирижер Д.Похитонов), перенесенного со сцены «Маринки».

Замечательны достижения артиста и в области вокальной педагогики. С начала 1900-х гг. он уже вел преподавательскую деятельность, которую начал в Саратовском музыкальном училище. Вершиной его педагогической карьеры стала профессорская должность в Петроградской консерватории (1920-23), которую он занял по инициативе А.Глазунова. Среди его учеников, и тех, кто пользовался его педагогическими советами, такие выдающиеся артисты, как М.Давыдова, М.Кузнецова-Бенуа, З.Лодий, В.Никольский, Р.Розинг, Н.Сперанский.

23 января 1923 г. артист, возвращаясь с шефского спектакля в рабочем клубе завода «Большевик», трагически погиб в автомобильной катастрофе. Ему установлен памятник в Некрополе мастеров искусств в Александро-Невской лавре (автор скульптуры И.Фомин).

На фото:
Иоаким Тартаков

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru