В последние годы в отечественной концертной жизни сложилась любопытная традиция: к нам зачастили с гастролями оперные звезды "продвинутого" возраста на излете своей карьеры. Кабалье, Каррерас, Риччарелли, Бонизолли, Ван Дам, Коссотто, Гяуров, Френи… Можно продолжать в том же духе. Тому есть, конечно, объяснение. В постсоветской рыночной России научились считать деньги, чего не делали в эпоху исторического материализма. Действующие звезды безумно заняты, у них все запланировано на годы вперед, а у нас поди угадай, вдруг завтра дефолт? Да и публика нынче другая. Меломанам концерты за многие "тыщи" не по карману, а "успешным" людям подавай послужной список покруче, полегендарнее, а какова реальная "форма" гастролера - дело второстепенное. Конечно, бывают исключения типа Чечилии Бартоли, но они в явном меньшинстве.

И вот, к нам приехала с единственным концертом Кетлин Бэттл. По всем формальным признакам это имя вполне укладывается в обозначенную схему. Ей скоро пятьдесят пять, на оперной сцене уже не поет, хотя рециталы и случаются. Это с одной стороны. С другой - шлейф блистательной славы ярчайшего интерпретатора лирико-колоратурных партий в произведениях Моцарта, Россини, Доницетти, Р.Штрауса плюс спиричуэлс. Все параметры сходятся. Так обстоит дело в теории. Но есть еще и практика, которую пока никто не отменял...

"Ощущение праздника было, а самого праздника нет!" - такую загадочную фразу обронил один из моих знакомых меломанов в кулуарах концерта. За кажущимся противоречием я усмотрел важный и поучительный смысл. Судите сами.

Век грамзаписи при всех своих достоинствах, дающих нам возможность услышать тех, кого, быть может, мы иначе никогда и не услышали, таит в себе опасности. Представьте себе - вы неоднократно любовались картиной знаменитого живописца в репродукции, мечтали увидеть подлинник. И вот появилась такая возможность. Вы входите в музейный зал и... разочарование! Что это? Полотно, оказывается, блеклое и маленькое. Ни тебе ярких красок, ни масштаба! Но затем постепенно на Вас начинает действовать какая-то неодолимая сила. Ощущение сопричастности к чему-то подлинному и истинному охватывает душу. Схожее чувство испытал я на концерте знаменитой американки. Сохранившая изящество женщина, имя которой окутано всякого рода слухами и скандалами, властно берет вас в плен, вы оказываетесь в особом, своего рода эзотерическом мире, мире наслаждения свободным и искренним музицированием, лишенном суеты, с великолепной нюансировкой и выделкой деталей. Уже то, как артистка ожидала в течение нескольких минут своего вступления в Романсе Джульетты из "Капулетти и Монтекки", было неподражаемо. При меланхолических звуках солирующей валторны она на глазах у нас постепенно погружалась в чудесный беллиниевский мир. Причем, делала это совершенно естественно, безо всякой игры на публику. И вот полились звуки речитатива. Что же? Какая отточенность фразировки, превосходные верхние ноты! Самоуглубленность завораживает.

Однако не все так гладко. Далее начинают проступать иные черты. Певица поет, преимущественно, sotto voce. Середина и низы, подчас, должным образом не прослушиваются, следовательно, нарушается ровность регистров. Это особенно чувствуется в двадцатом ряду партера (как я потом спрашивал, в первых рядах звучание было значительно более насыщенным). Все то, что на пластинке нивелируется качеством звукозаписи, здесь проступает с досадной очевидностью - голос то, камерный! Многие слушатели к такой манере звукоизвлечения, особенно в оперном репертуаре, оказались не готовы - завышенные и неправильно ориентированные ожидания играют порою с нами злую шутку. Действительно, никакого внешнего блеска, мощного звукового потока в зал. Один сплошной стиль и грациозность. Если для Джульетты этого, может быть, и достаточно, то хрестоматийная Каватина Линды явно требует большего. Все привыкли воспринимать этот шлягер Доницетти как бравурную колоратуру с блестящими опеваниями центральных нот и "атакой" на верхах. Все это при достаточно энергичном темпе. Но Бэттл игнорирует общепринятые стандарты и раскрывает перед слушателем свой мир с убежденностью миссионера! И пускай не было безупречного "гороха" в пассажах, допускались и иные помарки, но была неподражаемость большого мастера, которую ничем не заменишь. И тут мне вспомнился один из поздних концертов Горовица. Да, неумолимое время постепенно наступало на артиста, отбирая беглость, силу. Но феноменальное туше! За него можно было отдать что угодно...

Во втором отделении Бэттл приготовила для нас не менее хрестоматийный мотет Моцарта "Exsultate, jubilate". Здесь, отчасти, повторилась та же картина, что и в первом. Везде, где аффектация была очевидно излишней, исполнение казалось самим совершенством. Чувство восторга буквально окутывало и объединяло зал. Особенно восхищало богатство артикуляции в речитативе и Andante.

Но все ждали финальную Аллилуйю с ее восторженной экзальтацией. Как это у Пушкина: "Читатель ждет уж рифмы розы/На, вот возьми ее скорей". Но не такова наша примадонна! Ждать от нее компромиссов не приходится. Моцартовский мотив и здесь "порхает" все также трепетно и изящно, без прямолинейного нажима, он ангельски бесплотен и, тем самым, возвышен над бренным миром. Такую Аллилуйю требовалось осмыслить, преодолев стереотипы и "радость узнавания".

Забегая немного вперед, расскажем, что случилось во время бисов. Исполняя спиричуэлс Бэттл внезапно повернулась спиной к публике и запела для оркестрантов. И голос вдруг обрел полетность и "ринулся" в зал, легко достигая последних рядов. Певица, словно, говорила: "И я могу так петь, когда считаю художественно оправданным". Этот миг стал моментом абсолютной свободы и катарсиса, доступным только избранным творцам, способным сохранять юность души и преодолевать время...

Убеждает ли Бэттл своими трактовками? Не "подгоняет" ли их под особенности своего голоса? Это непростой вопрос. Он никак не связан с ее мастерством и нынешней формой. Тем, кто слышал певицу живьем на оперной сцене лет десять-пятнадцать назад, наверное, легче на него ответить. Кроме того, оперное и концертное пение - разные вещи. В опере певец сильнее связан с драматическими обстоятельствами, партнерами, должен уметь не выпадать из ансамбля. Концертное исполнение арии может существенно отличаться от выступления в спектакле. Уместно сравнить его с балетным дивертисментом. Здесь чистая форма и закругленность выходят на первый план. Учитывая все это, могу сказать: да, трактовки Бэттл, подчас, непривычны, они не вполне итальянские, скорее американизированные, где-то по духу напоминающие манеру джазового музыканта, получающего удовольствие от своей игры. Но, безусловно, художественно стройные. Скажу откровенно, я далеко не во всем согласен с певицей, к примеру, для пуччиниевской арии Лауретты (один из бисов) манера Бэттл выглядит слишком акварельной. Но благодарен ей: она расширила "горизонты" моих художественных представлений, что достаточно редко случается в наше прагматическое время.

Справедливость требует сказать несколько слов об оркестре. ГАСО и его руководителю Марку Горенштейну выпала сложнейшая задача. Думаю, после всего сказанного, не надо подробно объяснять, почему. Трудно найти что-либо более несовместимое, нежели огромная симфоническая "махина" и стилистика выбранного певицей репертуара и его интерпретации. Но коллектив в целом понимал (что немаловажно) существо задач, стоящих перед ним, и старался их выполнить. Иногда это ему удавалось, в каких-то случаях нет, уж больно прихотлив был стиль примадонны. Что ж, "zusammen" с Бэттл дается нелегко.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru