Для начала выдвинем скопом и без комментариев несколько основных тезисов.

О режиссуре и сценографии:

• Постановка создана в стандартном русле мирового оперного мейнстрима в его умеренном варианте, с этой точки зрения восприятие спектакля не вызывает отторжения.
• Это дает основания считать ее вполне удачной для театра.
• В спектакле присутствуют все признаки «большого» русского стиля.
• Стилистика постановки противоречива.

* Детали сценографии спектакля эффектны, но совершенно «необязательны».
* Банальность идей очевидна, а самодовольство авторов спектакля «бьет» через край.

О музыкальном исполнении:

• А.Ведерников продолжает «гнуть» свою линию на изысканность трактовки и не прибегает к прямолинейной экспрессии.
• Дирижеру удалось изменить кое-какие традиционные акценты и достигнуть в отдельных местах выразительности.
• В исполнении было достаточно много погрешностей.
• Дирижерская трактовка обнажила слабые места оркестра.
• Видна работа над стилем, как в оркестре, так и среди солистов.
• Уровень солистов весьма средний.
• Высокий потенциал хора в этой «хоровой» опере не был использован до конца.

Предвижу вопрос: если так много «но», что же тогда может быть удачного в постановке в целом? Не парадокс ли? А вот тут-то и коренится вся соль! Этот спектакль с очевидной ясностью дает понять, насколько глубок концептуальный постановочный кризис в оперном жанре, сколько проблем накопилось в подходе к режиссуре, да и в исполнительстве (прежде всего, вокальном). Для того, чтобы это почувствовать, надо было увидеть именно в нашем Большом театре такой спектакль, который «не стыдно» показать на Западе, причем не как «русский сувенир», а как вполне конвертируемый продукт, с непросроченной датой употребления (конечно, Мариинка уже давно демонстрирует такие изделия, но тамошние иллюзионы «запорошены» гергиевской харизмой и умелым промоушеном; есть еще, например, опыты Д.Бертмана, однако этот случай не столь показателен – крошечные масштабы сцены и зала неизбежно придают постановкам студийно-экспериментальный характер).

Именно на фоне такого кризиса и возможны подобные парадоксы. Ибо повсеместно утеряны ориентиры, точки отсчета в эстетике оперного спектакля. Выброшены на свалку такие основополагающие принципы, как стилистическое единство и гармония между всеми компонентами синтетического жанра, продуманность и осмысленность деталей. Музыкальный руководитель постановки, режиссер и сценограф – все, практически, творят сами по себе, приезжают «с корабля на бал» с ощущением самодостаточности. Поучительно, но мы наблюдаем трагикомическую картину: режиссер, в последние десятилетия узурпировавший власть в оперном деле и потеснивший дирижера, оторвавший музыкальный смысл постановки от драматического контекста, сам теперь уступает лидерство бесцеремонному натиску сценографа. Ибо красивая «картинка», как конфетная обертка – самый прямой и быстрый путь к сердцу (а скорее к другим органам) нового «продвинутого» зрителя, воспитанного на эклектическом коктейле из постановочных «перпендикуляров», ребусов и других эпатажных фокусов, которыми его усиленно потчуют. Как говорится, «посеешь ветер – пожнешь бурю!»

Вот характерный образчик мыслей одного из фигурантов нынешней постановки, художника Георгия Цыпина. Отвечая на вопрос журналиста, нет ли проблемы в том, что он зачастую создает сценографию спектаклей, еще не зная, кто будет постановщиком (!), из-за чего декорации затем плохо вяжутся с режиссурой, новомодный художник уверенно изрекает (цитирую): «есть режиссер или его нет – моя работа от этого не страдает»!

Если добавить к этому, что в последние десятилетия безвозвратно ушли в небытие великие традиции вокальных школ прошлого – все поют, кто во что горазд, то картина получается и вовсе унылая. Незаметно произошла «девальвация» вкуса даже у просвещенных слушателей, ибо почти нет высоких образцов для сравнения.

И вот пред нами спектакль, который многие не без оснований признают удачным. Он и в самом деле для Большого театра является достижением. Если все вышесказанное как бы забыть или вовсе проигнорировать, как брюзжание консерватора, то, пожалуй, я и сам с такой оценкой последней премьеры «Большого» готов согласиться.

Теперь подробнее все «про» и «контра».

То, что постановка умеренна в смысле «крутизны» и радикализма – неплохо, было бы хуже обратное. По части оригинальности в этой опере постановщикам трудно что-либо «ловить». Китайцы? – Они и в Африке китайцы. Намеки на тоталитаризм? – Без «борьбы» с ним в Европе нечего и думать об успехе. Параллели с русским оперным стилем (массовые сцены, танцы, помпезность)? – Привычно, и, главное, напрашивается. «Необязательность» деталей, пестрая смесь в костюмах (от восточной «фантастики» до русских ватников)? – Этим тоже уже не удивишь.

«Картинка» местами весьма красива. А то, что ее можно при минимальной корректировке приставить к любой другой постановке – так это ж и есть европейский постмодернистский стиль! Сколько уж видано спектаклей, где из каких-то кубов или статуй вылезают персонажи, раздвигаются красивые занавесы из разных «природных» материалов (в зависимости от бюджета постановки). И пляски с флажками – не диво, и многое другое.

Отдельное «мерси» маоистскому финалу (этот термин мне уже пришлось употреблять, описывая мариинского «Семена Котко») – нормальный китч как ирония над китчевой концовкой оперы. Можно было бы его усилить, да Муравицкого заменить в финале Басковым. А что – Калаф перековался! Но, видимо, режиссерше Ф.Замбелло этого никто из русских друзей не подсказал. От последней, кстати, можно все-таки было ожидать большего по части выдумки и проработки мизансцен. Имя все ж таки! А мы тут своего Кислярова за «Набукко» поругивали. Зря, получается.

Основной вывод успокаивает – если так ставят мэтры, то не столь уж и плохи наши дела. Все познается в сравнении.

Переходя к музыкальной части постановки, сменим иронический тон на более серьезный. Замысел А.Ведерникова понятен и вызывает уважение. Дирижер последователен - производить меньше шума, выявлять больше музыкальных красот, спрятанных в ткани сочинения. Для склонного к изысканности и импрессионизму маэстро (это отчетливо проявилось в предыдущих его работах) в этой партитуре для этого богатые возможности. Среди наибольших удач сцена O giovinetto! Grazia, grazia! из 1-го акта, трио министров (1 картина 2-го акта), лирические эпизоды с Лиу. К сожалению, заметное волнение (чем еще объяснить?) привело к ряду накладок, начало которым было положено расхождением хора и оркестра в самом начале спектакля. Большего я ожидал и от знаменитой сцены «Восхода луны». Красивые «всполохи» пассажей арфы, челесты и флейты с изумительными флажолетами были скомканы, да и весь эпизод получился слишком монотонным. Подход, продемонстрированный Ведерниковым в этом спектакле таил в себе опасность: исполняемая без «грома» изощренная партитура Пуччини требовала высочайшего мастерства оркестра. Но его-то как раз и не хватало.

Знатоки всегда ждут в «Турандот» самого главного – что продемонстрируют исполнители партий принцессы и Калафа? Заглавная роль неблагодарна. Пронзительная и крикливая по своей сути, высокотесситурная, она предъявляет специфические требования к исполнительнице. Последней, кто был в состоянии спеть эту партию лучше, чем просто достойно, была Гена Димитрова, которая еще в 1997 году, когда я слушал певицу последний раз, исполняла ее отменно (вообще тот гамбургский спектакль был высокого класса - находившийся тогда в хорошей форме Деннис О’Нил и ярчайшая Мириам Гаучи достойно обрамляли величественную болгарку). Ни Александра Марк, ни Джованна Казолла, ни Габриэле Шнаут (я перечисляю тех, кто в состоянии исполнять эту партию в последние годы) не обладают необходимыми харизматическими голосовыми качествами, которые были присущи той же Димитровой или Б.Нильсон. Так что же можно было ожидать от Франчески Патане? Да, эта певица часто поет Турандот, есть даже студийная запись, где ее верха выглядят прилично. Но как все будет выглядеть «живьем»?

Начало In questa Reggia повергло в шок. В зал понеслось гнусавое вибрато, хотелось заткнуть уши и сгореть от стыда. Уж не московский ли смог тому виной? - Хотелось как-то оправдать певицу. Постепенно впечатление несколько сгладилось, хотя никаких особых достоинств и красот в голосе все равно обнаружить не удавалось. Неплохие школа и артикуляция, подтверждение крепости верхов при отсутствии достоинств в других диапазонах – вот и весь «сухой осадок», если не считать калласовских интонаций, которые хороши только для гречанки, да и то, не в этой партии. Воистину, наша Л.Магомедова в прошлом году на концерте в БЗК выглядела привлекательнее.

С драматическими тенорами просто беда – эта сакраментальная фраза стала такой же банальной, как и знаменитое утверждение, что «Волга впадает в Каспийское море»! Роман Муравицкий – это лучшее, что у нас сейчас есть на роль Калафа? Остается только развести руками. Крикливые попытки совладать со сценой Большого в большинстве эпизодов (среди них и Nessun dorma) завершились неудачей. А ведь начиналось все неплохо (Ah! La grazia в 1-м акте)! Слабым утешением может стать выступление Лолитты Семениной (Лиу), впрочем, никаких особых трудностей в этой партии преодолевать не надо. Остальные роли не определяют лица спектакля. Разве что о министрах надо упомянуть. Решенные более лирично, нежели обычно, эти типажи в исполнении Н.Казанского, В.Войнаровского и М.Галиахметова выглядели свежо и привлекательно.

В «Турандот много хоровых эпизодов. Но они отличаются от хоров в русских операх, в них больше нюансов и смен настроения. Сложилось впечатление, что на вдумчивую работу с хором не хватило времени.

Итак, есть ощущение удачи. Смотрится гладко, музыка прекрасная. Да и «Большой» в данном спектакле выглядит вполне на уровне.

А что с самим уровнем? Вопрос, конечно, интересный... но неуместный.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru