Отменное исполнение россиниевской музыки еще не стало правилом в нашей музыкальной жизни. Тем приятнее, что иногда такое происходит. Поэтому мы посчитали этот факт вполне достойным "Темы недели" нашего журнала. Читайте рецензию И.Корябина на концертное исполнение "Золушки" Россини в Большом зале московской консерватории.
Общеизвестно, что маэстро Россини по части сочинительства был чрезвычайно плодовит. И хотя по большому счёту не так уж и важно, какие из почти сорока написанных им опер считать общепризнанными шедеврами, а какие - гениальными "озарениями мастера", всё же комическую оперу "Золушка, или Торжество добродетели" просто невозможно не назвать музыкальным шедевром.
В то же время, от многолетней эксплуатации на отечественной оперной сцене практически одного названия из обширного наследия композитора - хрестоматийного "Севильского цирюльника" - у российского меломана, живущего на скудном пайке зарубежного репертуара, уже давно "сводит скулы". То, что "Цирюльник" - безусловный шедевр, ни у кого не вызывает сомнения. Это - как аксиома, не требующая доказательств. Речь о другом: появление в концертной афише "редкого" (в отечественных условиях) названия - само по себе уже праздник для любителей оперы. Но если этот праздник становится ещё и полновластным праздником исполнительства, то такие события запоминаются.
Именно так и случилось 6 февраля 2003 года на концертном исполнении "Золушки" Россини в Большом зале Московской консерватории. О Государственном симфоническом оркестре п/у Владимира Понькина (последний - вдохновитель и дирижёр проекта), мужском хоре Государственной академической капеллы России им. Юрлова п/у Станислава Гусева и сплочённой команде солистов-единомышленников никак не скажешь, что они выполняли в тот вечер свои "служебные обязанности" - они творили, получали удовольствие от исполняемой музыки и жили ею в полном смысле этого слова. Но сразу надо оговориться, что утончённо-изысканная россиниевская музыкальная лексика - весьма трудна и стилистически сложна для отечественных исполнителей. И наивно было бы думать, что данное концертное исполнение не выявило никаких проблем. Они, безусловно, были. В конце концов ведь мы присутствовали не на проходящем на родине композитора в Пезаро ежeгодном Rossini Opera Festival, где аутентичность интерпретаций и первозданность исполняемых партитур возведены в ранг абсолюта. Для нас же главное - что существует устойчивая тенденция освоения россиниевского наследия, приносящая ощутимые результаты.
Украшением вечера стала солистка Московской филармонии Александра Гришкина (меццо-сопрано) в партии Анжелины (Золушки), показавшая себя грамотной вокалисткой, владеющей искусством нюансировки, плотным и в то же время свободным звуковедением, уверенной колоратурой. Голос её - на стыке достаточно высокого меццо и драматического сопрано с матовым грудным регистром. Хотя партия Золушки и написана для контральто, как правило, в наши дни она "отдана на откуп" колоратурным меццо-сопрано. Колоратура здесь - та часть певческого арсенала исполнительницы партии Золушки, без которого этот образ просто немыслим. С этой задачей певица справилась. Но, к сожалению, тесситурные сложности роли пока не преодолены. Верхние ноты звучали агрессивно, с металлическим оттенком, досадно нарушая цельность и притягательную трогательность образа главной героини, существа добродетельного и искреннего в своей добродетели. В этом Александра Гришкина сумела убедить публику как чисто вокальными средствами (будь то знаменитая канцона или лирический дуэт с принцем Рамиро), так и точным актёрским попаданием в характер своего персонажа (в речитативах и ансамблях). Финальное рондо Анжелины (большая концертная ария) в исполнении певицы стало своеобразным музыкальным кредо всепрощения и человеколюбия, преподав зрительному залу грациозный урок простой и по сказочному наивной красоты.
Лирический голос солиста театра "Геликон-опера" Николая Дорожкина в партии принца Рамиро тембрально вполне соответствует требуемой окраске россиниевского тенора. Хотя ему порой и не хватало подвижности и лёгкости, а отсутствие широкого дыхания иногда "сдавливало" окончания пропеваемых фраз, всё же в целом артист произвёл приятное впечатление. Опять же и здесь можно было обнаружить тесситурные проблемы, но развёрнутая арии с хором второго акта была исполнена весьма бравурно и стильно, а коварные верха вполне грамотно прозвучали "обелённым фальцетом".
Пара комических "бас-баритонов" - Дмитрий Степанович в роли барона Маньифико (бас, солист Московского музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко) и Валерий Планкин в роли камергера Дандини (баритон, солист МГАФ) - соревновались в виртуозности пассажей и комическом воплощении своих персонажей. Певучий и зычный бас Дмитрия Степановича буквально отыгрывал свою роль до мельчайших нюансов и заставлял удивляться, как при такой актёрской выразительности певец ещё и "успевает" собственно вокализировать, причём, на очень хорошем уровне. Валерий Планкин, наоборот, исходя из двусмысленности положения своего персонажа, выдающего себя за принца Рамиро, брал элегантным благородством, сдержанной экстравагантностью и звонкими просветлёнными раскатами своего впечатляющего баритона.
Галерею мужских голосов замыкает наставник принца, философ Алидоро, партию которого исполнил солист Московской филармонии Виктор Параскева (бас), составивший вполне достойный ансамбль остальным солистам. Вокальный вклад комических субреток Клоринды и Тизбы в ткань оперы - это лишь участие в ансамблях и речитативах: у этих персонажей нет своих "законных" арий. Но сопрано Марина Андреева (Клоринда) и меццо-сопрано Виктория Лямина (Тизба) отлично справились с ролями антагонистов главной героини (обе - солистки филармонии и "Геликон-оперы"). Но каково же было удивление, когда перед финальной сценой оперы мы вдруг слышали в великолепном исполнении Марины Андреевой небольшую, но виртуознейшую вставную арию Клоринды. Вот это подарок, который по достоинству оценит любой меломан! Авторство этой музыки приписывается римскому композитору Луке Аголини (Luca Agolini), современнику Россини, сотрудничавшему с маэстро при подготовке премьерной постановки "Золушки" для Римского театра Валле в 1817 г. В наше время впервые ария Клоринды была включена в партитуру спектакля во время представлений этой оперы на фестивале в Пезаро в 2000 году.
На высоте было и вокальное ансамблевое музицирование. В частности, известный секстет "запутанный узел", предваряющий финальную сцену оперы, был исполнен с необходимым здесь brio, весьма темпераментно, с чёткой артикуляцией звука. И, наконец, всяческой похвалы заслуживает хор придворных (мужской хор капеллы им. Юрлова). Просветлённое, почти акварельное хоровое кружево словно рисовало сказку звуками музыки, а слушателям оставалось только в ней раствориться. Жаль, что странным образом при исполнении вдруг оказались выброшенными все речитативы-secco - неотъемлемая составляющая итальянской оперы-buffa, что и лишило её аромата действенной коллизии. Тем более странно, что партия клавесина в зрительских программках номинально числилась...
Надо отдать должное и оркестру, хотя досадные "ляпы" всё же имели место, а также дирижёру Владимиру Понькину, чьё вдохновение "подарило" нам эту "весёлую драму" (dramma giocoso), как в подзаголовке назвал свою оперу сам Россини. Главное - что праздник состоялся, а благодарная публика, "изголодавшаяся" по подобным раритетам, смогла насладиться одним из блестящих творений великого итальянца.