Не припомню даже, приходилось ли мне ранее посещать столь короткие концерты, которые бы проходили не в маленьких безвестных залах, а вот так, как этот – в Большом зале им. Е. Ф. Светланова Международного дома музыки, с участием Большого симфонического оркестра им. П. И. Чайковского… Оба отделения по полчаса, такой же продолжительности антракт – и в полдевятого приятно удивленная лаконичностью мероприятия почтенная московская публика уже толпится в гардеробе в ожидании своих манто и палантинов.

Пожалуй, в памятный вечер в канун любимого россиянами Татьяниного дня это был единственный момент, который смутил и показался в некоторой степени странным. 24 января в Доме музыки Владимир Федосеев и его знаменитый коллектив давали программу сплошь славянской музыки, одновременно презентуя столице самого большого славянского государства знаменитую сегодня на весь мир славянскую певицу – болгарское сопрано Красимиру Стоянову.

Дебютом в Москве это выступление не назовешь, поскольку певица уже появлялась у нас в произведениях крупной концертной формы – в Девятой симфонии Бетховен (с Риккардо Мути), его же «Missa solemnis» (уже с Федосеевым)… В канун прошлого нового года она должна была петь большую белькантовую программу вместе с Рамоном Варгасом в Большом зале консерватории – но из-за болезни то выступление не состоялось. И вот, наконец, российская столица смогла услышать Стоянову «абсолютно сольно».

Увы, славянская музыка и славянская примадонна не слишком привлекли москвичей и гостей столицы в концертный зал – он был позорно полупустым, несмотря на огромные постеры с рекламой концерта, развешанные по Москве. Определенно, итальянский репертуар у нас пользуется куда большей популярностью. Возможно, составление самой программы требовало большего мастерства: в конце концов, и исключительно из славянской музыки ее можно сделать весьма интересной и разнообразной, и определенно не такой куцей. Возможно, конкуренция в лице Мариинки, дававшей в тот же вечер на сцене филиала Большого театра первое из двух припасенных для Москвы представлений номинирующегося на «Золотую маску» жутко раритетного «Замка герцога Синяя Борода» Белы Бартока сыграла свою роль. Однако, как бы не было неприятно такое игнорирование их искусства музыкантам, в конечном счете, проиграли не они, а те самые меломаны, что на концерт не пришли: послушать было что.

Карьера Красимиры Стояновой длится уже полтора десятилетия и, похоже, находится сегодня в самом своем зените. Болгарскую певицу нынче с радостью привечают в «Метрополитен», «Гранд-опера», Венской Штаатсопер, в Зальцбурге, Цюрихе, Мюнхене, Барселоне, Женеве, в Риме и Будапеште, Гамбурге и Амстердаме, и много еще где. Просмотрев список ее недавних выступлений и будущих ангажементов не трудно увидеть, что преимущественно они проходят или на первых сценах мира, или в очень хороших театрах. Второе, что бросается в глаза – это четкая стратегия певицы придерживаться только своего, доступного ее голосовым возможностям репертуара. За это ее можно только похвалить: очевидно, что умная певица Стоянова не склонна к авантюрам и вполне довольствуется своей лирической планидой – основной ее репертуар это Мими, Дездемона, Графиня Альмавива, Луиза Миллер, вылазок в более драматические сферы почти не наблюдается.

На московском концерте Стоянова исполнила всего четыре произведения – трудно понять, чем была обусловлена столь краткая программа, ибо голос певицы звучал отлично – свежо и ярко. У Стояновой настоящее лирическое сопрано – бесконечно красивого тембра, компактное и маловибратное. Компактное – не в смысле небольшое, а совсем в ином плане: голос очень сконцентрированный, звук собранный, предельно четко проецируемый в зал, благодаря этому не теряющий всех своих красок и обертонов – они все достаются слушателю. Это голос, не поражающий мощью и своеобразием саунда, но пленяющий мягкость, теплотой, гибкостью, идеальной интонационной точностью, игрой нюансов. Это голос технически безупречной выделки – по крайней мере, в том репертуаре, что прозвучал, певица чувствовала себя как рыба в воде; ровный, без швов по всему диапазону голос, с отличным владением верхним регистром на любом нюансе. Девический, ясный тембр и более чем умеренная амплитуда вибрато лично у меня как-то сразу сассоциировались с известным определением Мелик-Пашаева о голосе молодой Вишневской – «девственный звук»; с известной долей допущения, действительно, пение Стояновой напоминает звучание советской примадонны в лучшие ее годы.

Свое выступление певица начала с молитвы – очень сосредоточенной, скупой на эмоции, несколько медитативной арии Марии Десиславы из одноименной оперы болгарского композитора Парашкева Хаджиева. Вслед ей прозвучал суперхит – ария дворжаковой Русалки, исполненная мягко, проникновенно и совершенно без аффектации даже на высокой ноте в финале. Отсутствие нарочитости, «эффектов» вообще характерно для пения Стояновой. Один из важных его компонентов, притом магнетически притягательный, - это естественность: естественность во фразировке, в нюансах, в смысловых акцентах. Ни в чем не чувствуется специального лицедейства, театра: про такое обычно говорят – поет, как живет.

Ключевой номер вокальной программы – харизматичная Сцена письма Татьяны. Музыка труднейшая во всех отношениях – запетая и «замыленная» до невероятности, к тому же большая по протяженности, в случае скучного исполнения превращающаяся в невыносимую муку для слушателя. И класс артистки-вокалистки Стояновой более всего был очевиден для русского слушателя на этой, до боли всем знакомой русской музыке. Без преувеличения можно сказать, что так исполнить Сцену письма сегодня мало кто может из русских певиц – а может быть и никто. Десятиминутная сцена промелькнула как миг – настолько она была исполнена искренне и удивительно, созвучно тому образу пушкинской Татьяны, о котором мы знаем еще со школьной скамьи. Деликатным звуком, безупречным русским произношением, стопроцентно верными интонациями Стоянова пела именно о том, о чем сейчас реже всего вспоминают, пытаясь экзальтировать образ провинциальной девушки, обязательно показать надрыв, потайные темные желания - о душе юного создания, о ее грезах, о нежности, хрупкости и ранимости ее внутреннего мира…

Четвертое произведение в исполнении Стояновой и, одновременно, единственный бис концерта – романс Чайковского «Я ли в поле да не травушка была…» Несмотря на симфонический формат (в сопровождении оркестра) исповедь загубленной души прозвучала очень камерно, сокровенно, интимно, на тончайших градациях пиано, но со «взрывом» страдания на высоких, подвижных пассажах на форте.

Искусство Красимиры Стояновой, известное по немногочисленным записям (в том числе по не так давно показанной по телеканалу «Культура» постановке Вилли Деккера вердиевского «Отелло» из барселонского «Лисео»), «вживую» оказалось не просто не хуже заочных вариантов, но по-настоящему самой высокой пробы. В этой связи в очередной раз не устаю удивляться метаморфозам, если не сказать, гримасам современного оперного шоу-бизнеса: вот певица, за которую действительно не стыдно, пение которой способно пронять до глубины души – но, разумеется, не она является сегодня предметом раскрутки звездного пиара, не она смотрит с обложек глянцевых журналов и многочисленных дисков, записанных на «важных» лейблах и увенчанных всевозможными awards… Если все будет так, как запланировано, то в ноябре Москву ждет новая встреча с удивительной болгаркой: она будет солировать в Реквиеме Верди на гастролях «Ла Скала» в обновленном историческом здании Большого театра.

Федосеевский БСО под руководством своего худрука на этот раз был на удивление хорош. Мне никогда не казалось, что аккомпанемент певцам – это сильная сторона маэстро, что ему это интересно. Но данный концерт заставил меня несколько пересмотреть свои взгляды: в оркестровом сопровождении было столько такта, мягкости, умеренной звучности, Федосеев столь деликатно ловил певицу, явно подстраиваясь под нее и давая ей приоритет, что трудно не сказать об этом специально.

Самостоятельно оркестр исполнил две вещи. В первом отделении прозвучали четыре фрагмента из сюиты классика болгарской музыки Панчо Владигерова «Classic and Romantic» (соч. 1931 г.), не поразившей новизной и необычностью музыкального языка, но это музыка, безусловно, приятная, напевная и светлая, способная украсить собой программу не одного концерта. После антракта БСО обратился к своему фирменному – была исполнена увертюра-фантазия Чайковского «Ромео и Джульетта»: мощно, трагедийно, предельно контрастно. В целом оркестровая игра продемонстрировала известный класс коллектива: можно не всегда принимать интерпретацию БСО и его маэстро (особенно в западной музыке), но не отдать должное высокому уровню профессионализма, слаженности, слитности музицирования, балансу между группами инструментов, выпуклым, выразительным соло, невозможно.

Но фото:
Красимира Стоянова

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru