Часть третья. Бэкграунд ответит

Проходит время, а последнее байройтское «Кольцо нибелунга» как живое стоит перед глазами. Причем память хранит его не как удачную постановку или уникальное дирижерское решение, а в виде документальной хроники, которую смотришь как пристрастную иллюстрацию к учебнику истории. Персонажей и антураж для флэшбэков, разумеется, выбирал Франк Касторф – автор этого «Кольца».

Напомню, что «Кольцо» долго оставалось бесхозным. Руководительницы фестиваля Катарина Вагнер и Ева Вагнер-Паскье звали на постановку тетралогии разных знаменитых людей из мира театра, с именами которых были бы связаны какие-то знаковые для немецкой культуры явления.

Им было важно, чтобы за очередное «Кольцо» отвечали уважаемые немцы с богатым бэкграундом. Чем старше были эти люди, тем лучше. Одним из самых авторитетных несостоявшихся режиссеров «Кольца» оказался Вим Вендерс (68 лет) – гуру немецкого кинематографа, автор бессмертного шедевра «Небо над Берлином». Он долго думал, но так и не решился взять на себя ответственность за постановку на Зеленом холме.

О какой такой ответственности он говорил? Ведь Вагнера ставят во всех подряд немецких театрах примерно с той же частотой, как у нас оперы Чайковского, не беспокоясь ни о чем. Удачные постановки или неудачные, убедительные дирижеры и певцы или неубедительные – все проходит, забывается, возобновляется, и так без конца. А спектакли Байройтского фестиваля обсуждает вся страна, словно от месседжа очередной премьеры «Кольца» зависит жизнь Германии. И это не потому, что фрау канцлер посещает именно этот фестиваль. Меркель тысячу раз признавалась публично, что вагнерианкой она стала не так давно, что на Байройт ее «подсадил» меломан-муж. Она даже специально надевает унылые старомодные платья, чтобы не светиться в светской хронике. Но, похоже, и Меркель ездит в Байройт, чтобы вместе с остальными помедитировать там о судьбах Германии и мира под музыку Вагнера. И чем больше в постановках документальных эпизодов – тем лучше медитируется. В этом смысле интересно, как менялось отношение публики к «Парсифалю» Гатти-Херхайма. В прошлом году прощальному спектаклю, «забуканому» на премьере, устроили стоячую овацию минут на двадцать. Помимо фрейдистского разоблачения вагнеровских комплексов, Херхайм уложил в «Парсифаля» всю историю Байройта в режиме документальной хроники. Режиссер имел в виду простую вещь – произведение зеркалит автора, и показал как. Заодно перед глазами пронеслась история XX века картинках. В итоге постановка вошла в анналы фестиваля.

Если бы новое «Кольцо» делал Вендерс, то он бы непременно впал в романтизм, начал бы «лезть» в души героев, но альянс между режиссером и Вагнером не состоялся. Тогда сестры кинулись искать другого харизматичного немца, способного продолжить линию Херхайма с его историческими прививками, под которые хорошо думается, и нашли в итоге Франка Касторфа – режиссера левацкого толка, для которого рассуждения о мировой революции и критика капитализма – дело жизни. Он торжественно сообщил в буклете, что ставит оперу про нефть. Разлил пару ее капель на заправочной станции в Техасе, о чем мы уже писали в первом репортаже из Байройта по поводу интерпретации «Золота Рейна», и дальше благополучно отклонился от темы – ушел с головой в свой бэкграунд.

Часть четвертая. Ленин в Разливе

Действие «Валькирии» разворачивается в Баку, которое, как мы уже рассказывали, является второй важной остановкой в интернациональной истории освоения нефти. О достоверности хронотопа ни Касторф, ни его художники не побеспокоились, поэтому большая часть публики, увидев резное деревянное зодчество и буквы кириллического алфавита на развешенных по стенкам лозунгам, решила, что дело происходит где-то в условной России. В конце, когда поворотный круг покажет деревянное сооружение с изнанки, станет, в общем, понятно, что это старинная конструкция нефтяной вышки, и гештальт пытливого зануды как бы закроется. На самом деле Касторф посвящает «Валькирию» революционерам-романтикам первой волны. Деревянная вилла – это собирательный образ конспиративной квартиры, подпольной типографии, места явок членов РСДРП, что-то вроде Шалаша Ленина в Разливе. Беглый партиец Зигмунд ищет укрытие в стане чужаков и обнаруживает прекрасную девушку Зиглинду, готовую оставить мужа и стать борцом за правое дело. Точно Ленин и Инесса Арманд. Сила ассоциации становится еще более мощной, когда отец близнецов Вотан превращается в бородатого автора «Капитала», на похоронах дочери которого Ленин и Арманд познакомились.

Параллельно развивается чисто человеческая история – любовная драма, которую душевно отыгрывают Аня Кампе и Йохан Бота. Кампе и во время концертного исполнения Зиглинды в Петербурге растрогала слушателей до слез. В ней есть такой натурализм, простота, открытая эмоциональность, больше свойственная итальянским примадоннам. В какой-то момент она напомнила милых героинь Миреллы Френи. Бота несколько раз выступал в Байройте по замене, и это всегда были качественные работы, но ему никогда не удавалось вписаться в эстетику спектакля, а здесь он присутствует с первой репетиции и его роль – это именно его роль. Плюс теплота и отзывчивость партнерши. Пожалуй, Бота и Кампе – самая душевная пара этого «Кольца».

Не забыт еще один фигурант большевистской истории в Баку – Сталин, здесь он появляется как Хундинг в исполнении мощного баса Франца-Йозефа Зелига. Занятно, когда его право на убийство Зигмунда отстаивает Фрика (Клаудия Манке), наряженная в национальный азербайджанский костюм.

Часть пятая. Критика загнивающего капитализма, или Серийные убийства в обоих Берлинах

«Зигфрид» и «Гибель богов» как путеводитель по злачным местам Берлина, сначала восточного, потом западного. Основная идея проста до невозможности – если дурной человек ищет злоключений на свою голову, он находит их и на Александерплатц и в Кройцберге.

Марксистско-ленинистская эмблематика постепенно стирается к концу тетралогии, но в «Зигфриде» она еще присутствует. Уазик, в котором живут Миме и Зигфрид, приютился у подножия скалы Рашмор, но вместо лиц американских президентов в бутафорской скале высечены знакомые лица вождей пролетариата – Маркса, Ленина, Сталина и Мао. Миме, похожий то ли на Троцкого, то ли на Бухарина, безуспешно обучает Зигфрида ремеслу его отца – подпольщика, печатника, конспиратора. Зигфрид – абсолютный выродок с садистскими наклонностями. Он мучает медведя, приведенного из леса, побивает своего приемного отца, палит из калаша, того самого, который не смог собрать с закрытыми глазами исполнитель Зигфрида Лэнс Райан, выросший в другой культуре. Когда Зигфрид оказывается на Алексе, его подлая антигеройская натура проявляется в полном объеме. Наркотики, алкоголь, костеты, проститутки. Голосу Райана, одного из лучших Зигфридов сегодня, свойственны истеричные женственные интонации. Это бы наверное мешало, если бы ему пришлось петь, скажем, в латах, изображая героического типа. Но для игры в такого «бесславного ублюдка», каким его показывает Касторф – голос изумительный. В «Гибели богов» Зигфрид быстро сближается с западноберлинским сбродом – семейкой Гунтера и Хагена.

Только в начале спектакля мы видим «хорошего» Зигфрида. Они и с Брунгильдой, вдруг ставшей похожей на домовитую и сердечную Зиглинду (красавица и умница Кэтрин Фостер), ведут скромную жизнь работяг в уютном райке, устроенном все в том же уазике Миме. Еще одна хрупкая попытка Касторфа утвердить антибуржуазную эстетику. Когда к Брунгильде приходит за кольцом Вальтраута (Клаудия Манке), экс-валькирия ее не слушает – она бережно складывает свои платьица и пальто, купленные на блошином рынке. Феерическая идиллия.

Часть шестая, заключительная

Коллега красиво написала, заметив, что мусор превращается в параноидальный сценографический лейтмотив, перекликающийся с навязчивым лейтмотивом меча в партитуре «Зигфрида». Сын Зигмунда бродит по помойкам, спит на асфальте в обнимку с урной, роется в мусорных баках и заворачивает трупы в полиэтилен. Она полагает, что Касторф намеренно «опускает» вагнеровский миф, снижает пафос, попирает пословичную серьезность композитора. Убитого Зигфрида Хаген запихивает в черный мешок и бессмысленно молотит по трупу битой. Так Касторф физическим актом выбивает буржуазный дух, курящийся много лет в святилище Вагнера. Пусть режиссер не справляется с замыслом «Кольца» – его идея с нефтью постыдно капитулирует, но высечь искру мирового пожара, который спалит замшелые взгляды на искусство, в том числе и на музыку Вагнера, ему с блеском удается. Большое спасибо Кириллу Петренко, который также очень далек от того, чтобы делать священное чудовище из байройтской традиции исполнения «Кольца».

Несколько слов о последней провокации Касторфа. По идее Хаген, которого исполняет колоритный выходец с азиатского востока (корейский бас Аттила Юн) тонет в поднявшихся волнах Рейна. Но в отличие от Чапаева в одноименном фильме, Хаген благополучно выплывает. Вспоминаем азиатского вождя Мао, вырубленного в скале Рашмор, который хитро улыбался. Он как бы говорил – «все умрут, а я останусь!».

Следующий сезон в Байройте будет копировать предыдущий. Покажут «Кольцо» с Кириллом Петренко, «Лоэнгрина» с Андрисом Нелсонсом, «Летучего голландца» с Кристианом Тилеманом и «Тангейзера» с Алексом Кобером. Два последних названия продолжают существовать в режиме work in progress. Этим летом значительно дорабатывался «Голландец», а в следующем году постановочная команда будет «подправлять» невыносимого совершенно «Тангейзера» - только на один раз, потому что дальше его снимают с репертуара. В 2015 году Катарина Вагнер и Кристиан Тилеман предъявят нового «Тристана», в 2016 – Андрис Нелсонс и Йонатан Меезе покажут «Парсифаля», в 2017 возникнут новые «Майстерзингеры» и в 2018 – «Лоэнгрин». Такой ясности и прозрачности в перспективном плане семейного предприятия Вагнеров никогда не наблюдалось. В интересное время мы живем!

в начало →

Фото Э. Наврата

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru