Что там — за гранью?..
«Интеллектуальный» проект фестиваля «Опера Априори»
2695
0
16 марта организаторы Международного фестиваля «Опера Априори» предложили слушателям вечер под названием «Интеллектуальная опера: за гранью воображения». В подобном продюсерском ходе таился определенный риск. С одной стороны, это давно проверенная «замануха», выражаясь современным сленгом, а с другой – есть опасность, как это, в конце концов, и случилось, что чрезмерные ожидания оперных «интеллектуалов» не оправдаются и реакцией будет высокомерное недоумение и соответствующая критика. Поскольку термин «интеллектуальная опера» – вещь весьма размытая, то у организаторов был широкий фронт для маневра. Судя по тем произведениям, которые были предложены аудитории, основным критерием выбора послужила часть названия после двоеточия – «за гранью воображения». И действительно, мистическая составляющая в канве исполнявшихся сочинений весьма велика.
В первом отделении была представлена концертная версия оперы Бартока «Замок герцога Синяя Борода». Легенда гласит, что в 1910 году венгерский литератор Бела Балаш публично читал свою стихотворную драму-мистерию по мотивам Метерлинка, которую предназначал в качестве либретто для Золтана Кодаи. Но Барток, присутствовавший на чтении, был так очарован пьесой, что сам написал либретто, убедив Балаша отдать материал ему, естественно, с сохранением авторства. В результате возникла одноактная опера для двух солистов и чтеца в прологе.
Пять лет назад ее также в концертном исполнении в зале Чайковского показывал Гергиев, поэтому сравнения неизбежно напрашивались. Что интересно, и тогда, и сейчас партию Юдит – жены герцога Синяя Борода – исполняла венгерская меццо-сопрано Ильдико Комлоши. Надо сказать, что за время, прошедшее с того московского представления, вокальная форма солистки ухудшилась. Появились неприятные «качания» в нижнем регистре, что свидетельствует об утрате мышечного контроля, который часто возникает при отсутствии постоянного тренинга. В остальном же все было вполне пристойно – певица прекрасно понимала, о чем поет, и как это надо делать. Под стать ей был и солист – бас, Балинт Сабо.
Прекрасная акустика Большого зала (уж по сравнению с залом Чайковского – это точно) и буклеты с русским переводом с венгерского создавали вполне комфортную атмосферу представления. Что же касается оркестра, то музицированию Московского государственного академического оркестра под управлением Павла Когана, за пультом которого в этот вечер стоял Павел Сорокин, не хватало глубины, многослойности, загадочности, которые есть в партитуре. В этом он уступал гергиевскому. Хотя определенные оркестровые «вкусности» все же прослушивались, особенно этнического характера – то, чем Барток дорожил в своем сочинении.
На втором отделении хотелось бы остановиться особо. Не каждый день в Большом зале встречаешься с мировой премьерой. Да еще и оперы, да еще и молодого композитора, да еще и из Москвы – Алексея Курбатова. И уже одно это делает честь организаторам – вкладывать силы и средства не в попсово-гламурные бирюльки с участием псевдооперных персонажей а ля Басков и Ко, а в серьезные академические произведения с хорошей литературной основой.
Либретто композитор Алексей Курбатов писал сам по мотивам рассказа одноименного Чехова «Черный монах». Произведение, надо сказать, абсолютно нехарактерное для Антона Павловича – по идее это скорее ближе к Куприну или Леониду Андрееву. Но по литературному языку, стилю – Чехов остался самим собой, узнаваемым и неповторимым. В либретто композитор убрал всю описательную часть (а ведь на ней лежит серьезная смысловая нагрузка) и взял в качестве вокальных текстов монологи героев и один диалог. И тем самым сознательно или неосознанно перенес смысловые акценты из мистико-философской сферы в лирико-бытовую, максимум в философско-лирико-бытовую. Интонационно это проявляется в том, что монологи Черного монаха – основного носителя и вестника эзотерических знаний практически не отличаются от лирических партий Коврина, Татьяны и Песоцкого. И вообще, что касается музыкального материала – ожидаемо случилось то, о чем я писал вначале. А именно – пуристов от модернизма и адептов жесткого авангарда ждал мощный когнитивный диссонанс.
Как говорит сам Курбатов – «Я пишу музыку несложную. Все приемы исполнения и композиторская техника придуманы еще в 19-20-м веке». Здесь молодой автор кокетничает. Видно, что он в курсе мировых музыкальных тенденций, даже коммерческих. Так, в нескольких местах партитура звучит явно в стиле современных голливудских саундтрекмейкеров. Есть явные стилистические заимствования из Малера (не зря Курбатова зовут в узких музыкальных кругах – наш московский Малер), много имитационно-подголосочной полифонии в стиле столь любимого мной Николая Ракова или позднего Щедрина.
Вокальная партия вплетена в оркестровую ткань и воспринимается иногда как часть оркестровой партии – с одной стороны, это правильно акустически и стилистически, с другой – создает некоторую монотонность изложения. Вообще, говоря о вокальной части нужно отметить, что максимальная нагрузка пришлась на Максима Пастера в роли Коврина. Он и Дарья Зыкова (Татьяна) вполне справились с непростым музыкальным материалом интонационно, но не вполне – динамически. Особенно это было заметно ближе к концу оперы, когда артисты устали, и их голоса полностью закрывались оркестром, особенно на форте. Это касалось и Петра Мигунова (Черный монах), чей бас не всегда пробивал плотную инструментальную ткань. Пожалуй только Геворг Григорян (Песоцкий) не вызывал вопросов, но его вокальная партия была самой небольшой по объему. Конечно, под ту оркестровую фактуру, которая представлена в «Черном монахе», нужны были бы более плотные, «вагнеровские» голоса. Не думаю, что композитор этого не понимает. Как знает он и то, что в таком случае потеряется тот чеховский, меланхолико-лирический колорит, который нужен для образов главных героев.
Однако не надо забывать, что изначально опера была рассчитана на камерный состав оркестра и только потом, в силу сложившихся обстоятельств, переоркестрована на большой состав и хор. Думается, что именно в камерном варианте это сочинение прозвучало бы убедительней.
Так или иначе, сам факт подобной премьеры, который показывает наличие интереса у продюсеров к серьезной академической музыке и дает мощный стимул современным композиторам для творчества в данной области, является отрадным. Косвенным подтверждением этому служит та напряженно-внимательная тишина, которая стояла в зале во время исполнения «Черного монаха» - слушатель искренне пытался понять эстетический посыл, с которым обращались к нему автор, исполнители и организаторы фестиваля. Какой вывод сделал при этом каждый зритель – узнаем со временем.
Автор фото — Ира Полярная / Art-Brand
0
0
Всё об опере в России и за рубежом
