Bergamo Musica Festival, как правило, представляет традиционные постановки, на которые критику даже при большом желании не удалось бы потратить моря чернил. Зато, как правило, в изысканном и уютном зале театра, который носит имя великого земляка, а именно Гаэтано Доницетти, хорошо и порой даже очень хорошо поют. При этом далеко не всегда, кто хорошо поет, всесветно знаменит.

Но начать заметки о «Лючии» в Бергамо – именно она их героиня – надо бы не с утверждения, что в сентябре-октябре, направившись в этот очень красивый и совершенно особый ломбардский город можно услышать доставляющее удовольствие пение, а с того, что в голове и сердце каждого любителя бельканто уже живет Лючия, уже звучат голоса, ставшие легендарными. Воспоминания о Марии Каллас и Джоан Сазерленд, об Эдите Груберовой и Мариэлле Девиа стучат, подобно пеплу Клааса, в наши сердца.

Ни о чем подобном на этот раз речи не идет, да и не может идти. Кто попал на бергамасскую «Лючию», попал не на спектакль с участием прославленной дивы, которой удачно подпевал знаменитый тенор, а на представление любимой оперы романтического репертуара, которое наводит на самые разные и интересные размышления.

Сопрано и тенор совершенные юнцы... Бьянке Тоньокки, исполнительнице роли Лючии, всего двадцать шесть лет! Физический облик молодой певицы как нельзя лучше подходит несчастной ламмермурской невесте, Тоньокки стройна, мила, несколько бледна, с роскошными темными волосами. Ее движения и мимика являют воплощенную чистоту, нежность, хрупкость и что-то неизъяснимое, что говорит о предназначенности к недолгой жизни. Голос Тоньокки отнюдь не драматическое сопрано с колоратурой, а чисто лирико-колоратурное сопрано, и, следовательно, молодая артистка вписывается в традицию конца девятнадцатого-начала двадцатого века, когда партию Лючии исполняли «легкие» голоса. Бьянка Тоньокки пленяет чистотой вокальной линии, безупречным исполнением виртуозных колоратурных пассажей, а ее верхние ноты поражают фантастической легкостью.

Возлюбленный Лючии, молодой тенор из Неаполя Раффаэле Абете, оказывается не вполне достойным своей избранницы и порою производит странное впечатление. Приятный тембр голоса и наличие в диапазоне сверхвысокого ми-бемоля (который Абете «выдал» в дуэте с Лючией-Тоньокки) не искупают многочисленных технических недостатков, в среднем регистре голос звучит слабо и чуть ли не «проваливается». Эдгар в интерпретации Абете предстает почти обезумевшим юнцом, совершающим необдуманные поступки.

Над всеми артистами, подобно альпийской вершине, возвышается баритон Кристиан Сенн в роли Генриха Аштона (Энрико). Чилийский баритон частый гость в Бергамо, и тот, кому выпало счастье слышать его в главной партии оперы «Безумный на острове Сан-Доминго», никогда не забудет его воистину ослепительной интерпретации. Ныне нам доводится наслаждаться его исполнением роли Энрико, именно наслаждаться! Наделенный недурной и и своеобразной сценической внешностью – крупная голова, выразительные сверкающие глаза – Кристиан Сенн играет Энрико пылкого, но не вовсе жестокого, человека на грани отчаяния, над головой которого повис Дамоклов меч... Великолепен его вокал: голос Сенна красив, чист, мужественен и благороден, в нем есть воистину все, чем должен обладать доницеттиевский баритон.

Отрадное впечатление производит бас Габриэле Сагона в роли Раймонда. Так как опера идет без освященных традицией купюр, певцу «подарена» красивая ария, в которой его голос звучит благородно и изысканно. Исполнители второстепенных партий несколько портят картину: Риккардо Гатто в партии Артура создает яркий образ бесстыдного женолюбца, чуть ли не насильника, но его пение ниже всякой критики. Франческо Кортиновис в партии Нормана грешит неточностью, а исполнение Элизой Маффи партии Алисы можен быть признано всего лишь корректным.

Роберто Толомелли за пультом проводит оперу уверенно, уделяя особое внимание струнным инструментам. Порою контакт между тем, что происходит в оркестровой яме, и тем, что творится на сцене, оставляет желать лучшего, и слушатель испытывает чувство опасности.

Сценограф Анджело Сала погружает зрителя в ультраромантическую и преувеличенно мрачную атмосферу. Не обязательно Шотландия, а некая холодная, пустынная, разоренная, безутешная северная страна, где, видимо, прошла ужасная война... две полуразрушенные стены, выдающие свою железобетонную природу, заброшенный фонтан, серые камни, мох, снег, замерзшая вода, валяющиеся повсюду трупы. Время действия точно не определено, как если бы речь шла о вечности, в полном согласии с этой идеей выполнены живописные костюмы Альфредо Корно, с использованием мехов. Кто-то носит средневековое платье, а кто-то разодет в костюм семнадцатого века.

Режиссер Франческо Беллотто (он же художественный руководитель Bergamo Musica Festival) не делает зрителю роскошного подарка, но и не огорчает. Эта «Лючия» может быть признана вполне традиционной, если не считать «шутки», которую Беллотто сыграл с Алисой: из доверенного лица Лючии она превращена в ведьму, взятую «напрокат» из «Макбета». На фоне оркестрового вступления Алиса в сопровождении товарок «шастает» в окрестностях полуразрушенного замка и отрезает руку у одного из валяющихся на земле трупов с целью снять с нее кольца. Именно этими кольцами обмениваются впоследствии несчастные влюбленные, а с отрезанной Алисой рукой появляется Лючия в сцене безумия.

Читателям этих заметок и любителям доницеттиевской музы будет интересно узнать, что самая прославленная опера Маэстро прозвучала на сцене театра его имени не так, как мы привыкли ее слышать. За почти сто восемьдесят лет своего существования «Лючия» обросла вставными каденциями, отдельные дуэты и арии не исполняются вот уже в течение многих десятков лет, а некоторые фрагменты звучат в иных тональностях. Нынешняя «Лючия ди Ламмермур» в Бергамо апеллирует к оригинальной партитуре 1835 года. Автор знала арию Раймонда и дуэт Эдгара и Энрико только по клавиру, и вот, наконец, ей пришлось услышать эту прекрасную музыку в театре! Выходная каватина Лючии в оригинале написана на полтона выше, а дуэт с Энрико – выше на целый тон. Эти фрагменты прозвучали в оригинальных тональностях. В сцене безумия Лючии был использован оригинальный инструмент, родственник стеклянной гармоники – Джанфранко Гризи блестяще играл на стеклянных бокалах! Использование этого инструмента придало сцене безумия особенный, фантасмагорический характер. Не исполнялась и знаменитая каденция с флейтой, по заслуживающему доверия предположению написанная в конце девятнадцатого века для «австралийского соловья» Нелли Мельбы ее педагогом Матильдой Маркези.

Горячие и заслуженные аплодисменты, особенно в адрес Бьянки Тоньокки и Кристиана Сенна. Триумф прекрасной музыки Доницетти. Да здравствует bel canto и да здравстует его паладин – Гаэтано Доницетти, появившийся на свет в нищей комнатке в Борго Канале, в Бергамо.

Фотографии любезно предоставлены Bergamo Musica Festival

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru