На недавней екатеринбургской премьере «Кармен» в партии Хозе с большим успехом выступил армянский тенор Липарит Аветисян. А буквально на днях 29 января в Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко состоялась премьера «Манон» Массне, где Аветисян исполнил партию Де Грие. Сегодня мы предлагаем читателям не только рецензию на эту премьеру, но и интервью с артистом, которое незадолго до премьеры взяла у него Татьяна Елагина.

Т.Е.: Липарит, мы рады видеть Вас у нас в гостях. Для начала расскажите о своей семье, о первом знакомстве с музыкой и пением.

Л.А.: Я рос в музыкальной семье, не профессионалов, а любителей. По папиной линии замечательные голоса у всех: дедушки, отца и его сестёр. В нашем доме всегда звучала самая разная музыка. Мне это было близко. Сколько себя помню, с самого раннего возраста пел. Родился я в Ереване, но вскоре наша большая семья, у меня есть старшие брат и сестра, переехала в Крым, в прекрасный приморский город Феодосию, подарившую миру великого армянского по крови художника Айвазовского.

Первые осознанные воспоминания связаны уже с Крымом. Ещё дошкольником нравилось выступать, любил, когда люди на меня смотрят и слушают. Не особо владея русским языком, но от природы раскованный, спускался во двор, брал любимую скакалку, один конец привязывал к забору, а другой держал в руках, как микрофон. И пел всё подряд, собрав вокруг себя соседских ребят. Однажды такое выступление увидела из окна моя мама. Она предложила, если так нравится петь, пойти в музыкальную школу. Я, конечно же, захотел. Но в силу чисто организационных проблем первые уроки музыки я получил в обычной общеобразовательной школе. И тут же учительница заметила мои способности и рвение к пению. Она вызвала родителей и сказала, что у меня талант, надо учиться музыке специально. Смешно вспоминать, но мы пришли поступать в музыкальную школу на вокальное отделение! А его не было. Но был хор мальчиков, куда меня приняли. Из обязательных инструментов выбрал гитару. Полтора года отучился на гитаре, неплохо получалось. И вдруг открывается вокальное отделение в нашей школе под руководством выпускницы одесской консерватории Рыбалко Веры Павловны, которая и стала моим первым педагогом вокала. В хоре я часто солировал, потом у нас образовался вокальный ансамбль. У меня был дискант, и все пророчили заранее «бархатный» тенор. Голос начал меняться в 14-15 лет. В 16 я уже пел полноценным тенором. Но в начальной стадии голос резко опустился, и педагог мягко уговаривала не расстраиваться, если природа распорядится, что запою баритоном.

Пришлось помолчать во время переходного возраста?

Нет! Началось весной, в конце учебного года, за лето голос полностью изменился, в сентябре пел тенором. Но всё лето я ходил к педагогу, и мы с ней по чуть-чуть, аккуратно занимались. Я не молчал ни дня. Потом прочёл у больших старых мастеров –так правильно.

Врачу не показывали Вас?

На тот момент про существование фониатров даже не знал. А зачем идти к обычному «ухогорлоносу» в поликлинику, если не болею?

Вспоминаю школьное чудесное время с удовольствием. Много пел классики, романсов, песен. Ездили на разные юношеские международные конкурсы, побеждал там, привозил дипломы. Был настолько активным, что кроме пения ходил на занятия спортивно-бальными танцами и на футбол. Но лет в 15 педагог посоветовала выбирать между футболом и пением – серьёзные занятия спортом и вокалом по её мнению несовместимы. И я сделал свой выбор.

**Как Ваши родители, нормальные, не богемные люди, отнеслись к намерению сделать пение профессией? Всё же многим кажется, несерьёзный, вернее, ненадёжный это «кусок хлеба», особенно для мужчины.

Даже отец изначально был на моей стороне. Возможно от того, что его артистические задатки не осуществились в силу жизненных обстоятельств, и он во мне видел потенциальное исполнение своей мечты. Сейчас очень радуется моим успехам. Сложные моменты были у меня самого. Я был лидером во всём: учёбе, дворовой компании, музыкальной школе. И когда во время конкурсов нельзя было бегать, пить холодное, играть в футбол, гонять на велике, становилось досадно – я же нормальный парень! Хотелось крикнуть: «Всё, не хочу!" Здесь надо отдать должное моей маме. Мы всегда были и остаёмся с ней близкими, находим общий язык. «Это очень тяжёлый путь, сынок, но ты его выбрал, у тебя есть дар Божий, и это бремя нужно нести с достоинством». И всё становилось на свои места.

А дальше Вы поступили в Московскую консерваторию, верно?

Да, в 17 лет. Интересная история моего поступления. Я про Москву даже не мечтал. Но моя преподавательница говорила, существует Фонд Архиповой, Ирина Константиновна всегда поддерживает молодые таланты, и надо бы как-нибудь попасть туда. Московские знакомые нашли в Интернете координаты, оказалось, приехать на прослушивание реально. Мы с мамой прилетели в Москву, пришли по адресу. Я наивно думал, сама легенда, Архипова будет сидеть и ждать новичков, но вместо неё нас радушно встретил и прослушал Владислав Иванович Пьявко. Я пел для него более часа – такой подарок судьбы! Какой артист меня слушает, я отдавал себе отчёт. «Данные есть, парень талантливый. Но в 17 лет в консерватории тебя «съедят», слишком молодой. Давай через год поступай в Мерзляковское училище, после посмотрим, как у тебя пойдёт – можно остаться там, а можно тогда попробовать и в консерваторию. И обязательно выучи Ленского «Куда, куда».

Так мы с моей крымской преподавательницей и сделали. Ровно через год я в том же классе снова пел для Владислава Ивановича, и арию Ленского, конечно. «Однозначно – консерватория, ты вполне для неё дозрел!» – был на сей раз его совет. Это было зимой 2008 года, а в мае я прилетел и поступил на подготовительное отделение в Московскую консерваторию. Оказался там самым молодым вокалистом на всей кафедре, 18 мне исполнилось только поздней осенью. Сначала занимался с одним педагогом, но за полтора года мы, к сожалению, не нашли общий язык в плане развития голоса. По моей просьбе меня перевели к другому, у которого я тоже пробыл почти полтора года.

А далее случилось, не побоюсь пафоса, судьбоносное знакомство. Как многие студенты, я часто ходил по разным московским оперным театрам, интересовался и постановками, и конкретными солистами. Один друг посоветовал непременно послушать в МАМТе молодого баритона, Арсена Согомоняна. Исполнение Арсеном партии Фигаро в «Севильском цирюльнике» меня покорило. Его пение, манера звукоизвлечения показались душевно близкими, захотелось познакомиться лично после спектакля. Арсену тогда было всего 26 лет, но он вышел из служебного входа совершенно взрослый, статный серьёзный мужчина. Я от души поздравил его с успехом, на мои комплименты Арсен реагировал скромно и с достоинством. Конечно, он сразу узнал во мне земляка. Я рассказал о себе, о поисках своего Учителя вокала, поделился мечтой познакомиться с педагогом Арсена. Он дал мне все контакты своего профессора ереванской консерватории, заслуженного деятеля искусств Армении Рафаэля Акоповича Акопянца, с которым я имел счастье познавать свою профессию полных три года до конца его дней. По сей день маэстро Акопянц для меня не просто Учитель, но наставник, практически второй отец. И Арсен остаётся моим ближайшим личным и семейным другом, братом, советчиком, критиком.

Рафаэль Акопович был уникален. Он по первому образованию скрипач, и к тому же красивейшего тембра баритон. Бывали курьёзные случаи в его практике, когда первый акт Акопянц играл в оркестре, потом выходил на сцену в небольшой роли, а в финале снова возвращался в оркестровую яму доигрывать, не сняв грима. Кроме того, он имел честь играть в оркестре под руководством Арама Ильича Хачатуряна

Когда я решил переводиться из Московской консерватории в Ереванскую, все мои друзья и знакомые были шокированы: «как, бросать российскую столицу с её карьерными перспективами ради твоей горной страны?» И только Арсен мудро подтвердил: «не важно название консерватории, важнее всего найти своего педагога, который поможет раскрыться, почувствовать себя уверенно в профессии». С тех пор прошло шесть лет, теперь я начал активно гастролировать по разным странам. И нигде, ни разу, ни в Карнеги-холле, ни в Театре Шатле в Париже не спрашивали про то, диплом какой консерватории у меня в кармане. «Корочки» на Западе вообще никого не волнуют, главное – как поёшь.

Ваша семья тоже вернулась в Армению?

Да, теперь уже полностью. Моя жена тоже певица, сопрано, солистка Ереванского театра и педагог консерватории. И поскольку сыновья ещё совсем маленькие, полтора и полгодика, моя мама помогает с ними справляться. А недавно и папа переехал из Крыма на Родину. Моего младшего сына я назвал Рафаэлем в честь любимого профессора.

Вдруг и запоёт потом по наследству?

Сейчас, конечно, крошки оба. Но голосистые! Старший подпевает всей музыке, что слышит, а уж если я начинаю заниматься дома – непременно старается меня перекричать!

Слышала Вас живьём, хотя и в микрофонном зале «Крокуса», на прошлогоднем конкурсе вокалистов имени Магомаева. Породистый, штучный тембр лирико-спинто, с явной тенденцией к уплотнению этого «спинто». Для таких теноров существует опасность раньше времени соблазниться тяжёлым драматическим репертуаром, настоящих tenore di forza всегда дефицит и продюсеры наседают. Вы уже спели Хозе в 24 года, что дальше?

Верно, времена такие, что на драматический репертуар тянут всех теноров, у кого есть плотность звучания. Я от радикальных предложений воздерживаюсь. С Хозе получилось вот как. В Ереване готовилась новая постановка «Кармен», в труппе на два состава был единственный исполнитель Хозе, и дирижёр позвонил Рафаэль Акоповичу и попросил, чтобы я быстро выучил партию, страховать тенора на некоторых репетициях, давать ему передышку. Выпустить меня петь спектакль «Кармен» в 23 года никто бы не решился. Но у моего профессора реноме провидца, он ни разу не посоветовал партию, которая бы не подошла или не соответствовала потенциалу молодого певца. Хозе он стал со мной готовить через лирику образа, не менявшую манеры пения и не утяжелявшую голос. Если петь Хозе без форсирования, эта партия ничуть не влияет на физиологию. Только в Ереване я уже спел «Кармен» около 10 раз, дважды в Екатеринбурге и несколько репетиций вот здесь, в Москве на сцене МАМТа. И никаких технических трудностей не почувствовал.

Расскажите, пожалуйста, какие роли уже у Вас в багаже?

Первой крупной партией, которую я выучил и спел ещё студентом, стал пастух Саро из национальной оперы Тиграняна «Ануш». Потом я дебютировал в «Алеко» и «Травиате», спел Герцога в «Риголетто» Верди и солировал в его Реквиеме в филармонии. Исполнял и Реквием Моцарта, «Песнь о земле» Малера. Плюс Хозе и де Грие Массне, который сейчас занимает все мысли. Это то, что я уже спел. А в портфеле ждут своего часа Ленский, Неморино, Рудольф из «Богемы».

Возможно, и Каварадосси, если уж говорить о Пуччини?

Нет, за «Тоску» пока не берусь, хотя в Ереванском театре и намекали. Зрелый Пуччини предполагает большую массивность голоса, ещё успею.

Всё же, где ставите границу в утяжелении репертуара?

Мне, конечно, по эмоциям драматические партии близки. И по нотам нет проблем. Но нужные обертоны, пресловутое «мясо» драмтенора придёт с годами. Я сторонник карьерного продвижения мелкими шагами, но уверенно и далеко. Сейчас партия Хозе начала доминировать в графике. Причём, пришлось освоить и речитативы Гиро для Ереванской премьеры, и редакцию с разговорными французскими диалогами, когда я получил предложение от Александра Борисовича Тителя принять участие в его постановке оперы «Кармен» в Екатеринбурге. Я был очень вдохновлён, потому что сразу вспомнил все те спектакли, на которые я любил ходить, будучи студентом, и в которых в полном объеме осознал, что значит хорошая режиссура. Я получил от нашей совместной работы огромный сценический и актерский опыт. Партия де Грие – шаг в сторону лирики, чему я очень рад. Кроме Ленского и Неморино хочу попробовать графа Альмавиву в «Севильском цирюльнике», две арии оттуда я успешно пел ещё в консерватории и на концертах.

При таком плотном тембре и колоратурой владеете?

Ну, я пою Альмавиву не как типично россиниевские тенора, а своим голосом, не отрывая от груди, на соединении. Но мелкая техника и подвижность у меня есть.

Перечисленные Вами партии – это пять языков, включая армянский. Насколько родной, один из древнейших языков, приспособлен для оперного пения?

Армянский в опере – особая специфика. Мне, как носителю языка, легче. Но есть в Ереване коллеги-репатрианты, учившие армянский как иностранный, им сложновато с фонетикой. В армянском несколько особых «прикрытых» звуков, не имеющих аналогов в европейских языках, их трудно пропеть. И хотя в армянском фольклоре нет той нарочито открытой манеры пения, как, допустим, в русской народной традиции, но оперу «Ануш», на национальный сюжет, нельзя петь слишком академично, «купольным» звуком, это будет не в стиле, задуманном автором, Тиграняном. В нахождении компромисса между оперностью и фольклором состоит сложность армянской оперы. Вокальный переход от армянского к другим языкам кардинальный. Сейчас, когда я часто пою по-итальянски или по-французски, стараюсь разделить по времени западноевропейский репертуар от выступлений на родном языке.

Насколько Вам было легко сценически на первых порах? Многие молодые певцы жалуются, что актёрское мастерство в консерваториях преподаётся формально, и практически всему приходится обучаться на практике, уже в спектаклях, через «ручки-ножки куда деть не знаю».

Вторичность, «факультативность» уроков актёрского мастерства для будущих оперных певцов практикуется везде в мире, с кем не начни обсуждать. Но всё индивидуально, зависит от человека. Кому надо – добьётся положенных навыков в любом вузе. На моём курсе ещё в Москве мы занимались актёрским мастерством всерьёз, с огромным куражом. Из нас фонтаном били идеи. Садились кругом и читали вслух сонеты Шекспира или ставили в классе большие фрагменты «Ревизора» Гоголя. Старательно посещали уроки хореографии, танцев. Но не все, а те ребята, кто хотел научиться. Ещё я любил подсматривать и перенимать что-то не только у старших коллег, но и у сокурсников. Так что мой период неуклюжих ручек-ножек, а также головы, прошёл ещё там, на первых курсах в Москве. Когда перевёлся в Ереван, многие ахали, какой я органичный на сцене.

Настал момент поговорить о Вашем де Грие. Учили партию специально для предстоящей премьеры или знали заранее?

Нет, всё впервые. Выучил в кратчайший срок. Ложится на голос замечательно! Когда начал знакомиться с нотным текстом, слегка перепугался. Большой объём партии, и если сравнивать с Хозе – де Грие лиричней по образу, но вокально намного сложнее, тесситурней. Нужно много впевать партию, «сажать» её в мышцы, чтобы ничто не мешало играть, строить сценический образ. Сейчас, за 10 дней до премьеры, поётся легко. Это такая чудесная музыка! Сколько в ней красок, романтики, тепла. Всё это присуще и мне, как человеку, по нутру очень близко. Даже возраст героя пока совпадает!

Перенос действия в 60-е годы 20 века, о чём сообщил режиссёр Жагарс, Вам не мешает?

Абсолютно нормально! Резких изменений в поведении современного де Грие я не чувствую. Спонтанный, лёгкий молодой человек, который влюбился без памяти, как большинство из нас в 24-25 лет. Манон вскружила ему голову, и сейчас такое бывает! При всей актуализации происходящее на сцене достаточно классично, на канатах никто летать не собирается.

Знаю, до премьеры подробности у исполнителей выпытывать бестактно. Но, поскольку история Манон и де Грие изобилует интимными моментами и объяснениями, как обозначите модный сейчас возрастной допуск, +12 или?

Точно, +16. Есть у нас с Манон досточно «взрослые» сцены.

И как они Вам даются?

Естественно, не напрягаясь! Я в жизни очень общительный, и женщин боготворю. В екатеринбургской «Кармен» в плане «интима» было покруче, там на программках стояло «18+».

Приходилось слышать от артистов про слишком смелые мизансцены: «лишь бы мама (папа) не пришли на спектакль!»

Моя мама совершенно адекватна в этом плане. И уж если заговорили об её восприятии, то расскажу. Обычно мама страшно переживает, когда сидит в зале, и я пою. Трясётся в разы больше меня, дышит синхронно со мной и боится, как бы чего не случилось. И вдруг после недавнего спектакля в Екатеринбурге говорит: «Знаешь, сынок, сегодня абсолютно не волновалась за твоё пение. Но вдруг так больно и обидно стало – что же эта девка так издевается над тобой, жизнь твою сгубила, доводит до убийства! Захотелось самой выйти на сцену и придушить гадину!» – то есть Кармен. Подобное услышать от мамы – высшая похвала, значит, она увидела Хозе, а не меня.

Тогда традиционный для исполнителей Хозе вопрос. А Вы, Липарит, человек южный и горячий, могли бы убить из-за ревности?

Заревновать могу. Но вот так потерять голову, не совладать с собой, перечеркнуть всю свою жизнь – это ж насколько сильное чувство должно быть! Сложно сказать, не побывав в ситуациях, что выпали на долю дона Хозе. Конечно, я кавказский мужчина и ревность мне знакома. Но не то завистное и больное чувство, а здоровое осознание, что моя женщина прекрасна, многие ею восхищаются, но она принадлежит мне.

Учитывая, что супруга – тоже оперная артистка, звучит многообещающе. Пели что-то вместе?

Моя жена сопрано Алина Пахевонян, ученица того же профессора Акопянца. Вместе спели в «Ануш», и репетировали в Ереване «Кармен», она была моей Микаэлой. Но вскоре родился младший сын, и пока у Алины самая важная роль – кормящей мамы. Она хорошо восстанавливает форму, уже наметили кроме «Кармен» совместно спеть в «Травиате».

Про вокальные конкурсы. Кроме Магомаевского, где ещё участвовали, и собираетесь ли продолжать соревноваться?

Пел в Италии на конкурсе им. Дж. Б. Виотти в Верчелли, в Кишинёве им. Марии Биешу. Я на самом деле человек азартный, и почти спортивное ощущение на конкурсах мне нравится. Но для подготовки и участия в конкурсах нужна уйма времени. А сейчас, слава Богу, я плотно занят в различных оперных проектах. Прошлым летом внезапно предложили участие в «Турнире рыцарей-теноров» в Польше, в городе Шецине, в средневековом замке. Письмо от агента пришлю за неделю до начала, но получилось, что нужные 10 дней у меня свободны. Самый главный рыцарский меч вручили не мне, но я занял почётное второе место плюс приз зрительских симпатий, приз от оркестра и спонсоров. Полный новых впечатлений и с премией я вернулся домой.

Конкурс имени Муслима Магомаева, где я занял второе место – особая тема. Я очень люблю и уважаю не только пение Магомаева, но и память о большой дружбе моего педагога с ним.

Со стороны кажется, носить армянскую фамилию, особенно артисту, подарок судьбы. Армянская диаспора дружная, везде можно встретить своих, они поддержат, помогут в трудную минуту. Так ли это?

Горжусь, что я армянин, но чтобы найти поддержку людей, особенно армян, не обязательно быть носителем фамилии. Так как Армения и армяне являются народом сопереживающим, культурным и поддерживают любое хорошее начинание.

Прошедший 2015-й год был объявлен Юнеско мемориальным, 100-летие геноцида армян в Османской империи отмечалось очень широко, в том числе и концертами классической музыки. Незабываемо исполнение Реквиема Вячеслава Артёмова в БЗК 23 апреля совместно Российским национальным оркестром под управлением Эдуарда Топчяна, Государственной академической хоровой капеллой России им. А.А. Юрлова и пятью замечательными армянскими солистами во главе со звёздной Асмик Папян.

Я участвовал в концерте памяти трагической даты в Карнеги-холле. А с Асмик Папян мы пели в одном тоже мемориальном концерте в Вашингтоне и Реквием Моцарта в парижском Шатле. При камерном хоре Армении «Говер», которым руководит Сона Ованисян, мой близкий друг, создан мужской септет, где я часто солирую, в том числе церковную музыку, произведения Комитаса. Ованисян – Музыкант с большой буквы, работать с ней всегда праздник. Мы делаем разные программы, начиная от армянской духовной музыки, через классику, вплоть до обработок мелодий «Битлз». В Нью-Йорке и Вашингтоне септетом мы пели в память 1915 года Божественную литургию – «Патараг» Комитаса. В Польше был мощный совместный проект. Примас Польши вёл католическую службу, а все песнопения пели мы, армяне.

Что-то подобное экуменическое видела в репортаже Евроньюс из Ватикана. И как мудро поступает Армянская апостольская церковь, разрешая Вам, солисту оперы, участие в службах, пение в храме.

Мне повезло. Голос мой находит свою линию в церковной музыке и я, видимо, убедителен в этом. Когда приглашают в храмы, всегда соглашаюсь с радостью. Литургия Комитаса – это космос! Кстати, поделюсь свежей новостью из Фейсбука, от Соны Ованисян. Вчера, накануне Крещения господня, в Вифлееме по приказу градоначальника весь день из уличных репродукторов звучал «Патараг» Комитаса в исполнении мужского состава камерного хора Армении «Говер» и солиста Липарита Аветисяна. Эту запись можно фрагментами найти на You Tube, но в ближайших планах выпустить новый CD армянской духовной музыки с моим участием.

Не зря внешне Вы, Липарит, напоминаете молодого Комитаса на старинном фото, словно его прямой потомок. На этой высокой ноте заканчиваю свои расспросы и с нетерпением жду встречи на премьере «Манон» Массне…

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru