Сегодня мы предлагаем нашим читателям третье из серии интервью, взятых в период проведения 18-го международного оперного фестиваля «Приглашает Мария Биешу», состоявшегося с 10 по 17 сентября в столице Молдавии. На этот раз — встреча с примадонной Киевской оперы, народной артисткой Украины Татьяной Анисимовой. В России певица хорошо известна по ее выступлениям в Большом (Турандот, Катерина Измайлова), Мариинском (Тоска) и Михайловском (Тоска, Сантуцца) театрах, она не раз радовала российского слушателя своим мощным и ярким пением. На фестивале в Кишиневе Анисимова блистательно исполнила партию Амелии в «Бале-маскараде» Верди.

Пару слов о Вашей биографии.

Я из творческой семьи, мои родители — оперные певцы, они работали на Урале, и я родилась в Свердловске. Мой отец Валентин Иванович Анисимов, заслуженный артист Украины, родом из Москвы, думаю, старшее поколение меломанов помнит его по выступлениям в разных оперных театрах СССР. Моя мама Нелли Мельник, также заслуженная артистка Украины, пела и в Ленинграде, и в Одессе, в других городах. Как-то отец был приглашен выступать в Одессе, и ему очень понравился театр, вообще понравился город, и они с мамой решили переехать на юг, поближе к морю.

Я училась в Одесской консерватории сначала у Вержбицкой, потом перешла в класс Галины Анатольевны Поливановой, у которой и заканчивала. После консерватории работала в Одесском театре девять лет — я начинала там, это мой родной театр. Как раз когда начиналась реставрация театра, меня пригласили в Киев спеть по замене Тоску, дебют прошел удачно, я понравилась и получила приглашение в Национальную оперу Украины. На счастье им также нужен был первый кларнет, а мой муж — кларнетист: так все и решилось и мы оказались в столице Украины.

Это оказалось моим счастливым билетом, поскольку я оказалась в жизнеспособном театре, с прекрасным репертуаром, большими традициями. Такой огромный и разнообразный репертуар, какой я спела в Киеве — не знаю, где бы еще я могла так реализоваться. Одна из самых моих любимых работ на киевской сцене — это «Джоконда» Понкьелли. Также очень люблю «Манон Леско» — тоже опера, с которой, к сожалению, не часто встретишься на мировых подмостках, а у нас она идет, и я ее с удовольствием пою. Из пока неспетого хотелось бы выступить, прежде всего, в таких операх как «Адриенна Лекуврёр», «Андре Шенье», «Плащ», «Сила судьбы». Хотелось бы исполнить на своей сцене и те роли, что я пела за рубежом, но в Киеве пока еще нет этих спектаклей — «Эрнани», «Дон Карлоса», «Орлеанской девы».

Как Вам показалась партия Иоанны — совсем непростая по тесситуре?

Я спела ее еще очень молодой, в Одессе, это фактически была моя первая большая роль. Знаете, легла на голос, как родная. Меня все пугали, отговаривали, а мне было комфортно в этой музыке. Также очень все предостерегали от Катерины Измайловой — меня ведь пригласили в Москву, в Большой, именно на первую редакцию этой оперы, которая сложнее, чем вторая. Директор нашего театра в Киеве был просто в гневе, когда узнал о моих планах, говорил, что я поврежу себе голос и все в таком роде. Но, честное слово, я не чувствовала в этой партии также никаких проблем. Иоанна — из той же категории партий-ужастиков, которая мне пришлась в пору: я пела все в оригинале, только два дуэта с Лионелем делали в редакции для сопрано.

Еще я пою Кармен — все тоже удивляются. На мой же взгляд, ничего в этом удивительного нет, это партия совершенно не меццо-сопрановая, а, скорее, присвоенная певицами меццо-сопрано, также как и Марина Мнишек, между прочим. Там, где меццо «мучается», я не чувствую вообще никаких проблем. Кармен я пела в Киеве и на фестивале в Германии. Но на предстоящих гастролях в Японии, куда отправляется вскоре наш театр, я петь эту партию не буду, поскольку у меня там значатся «Аида» и «Турандот», и с «Кармен» они плохо сочетаются — разная тесситура, нагрузка на разные регистры, и скакать так с верху вниз и обратно нецелесообразно. Вообще же я очень люблю эту партию, точнее даже сказать, роль, потому что Кармен — очень игровая партия, она всегда интересна любой артистке. И я постоянно работаю над этим образом, потому что не все удовлетворяет из того, что сделано, не все задуманное воплощено: я посмотрела свое исполнение в видеозаписи, ожидала там увидеть эдакую стерву — думала, что играю именно такую цыганку, — а на деле вышла мягкая и пушистая кошка. Не то получилось: буду искать дальше.

Ваш порт приписки — это Национальная опера Украины. Чем сейчас живет Киевская опера?

Я пою на этой сцене уже почти десять лет. У нас в театре очень большой репертуар — великолепные оперы, очень много идет Верди, вообще итальянских произведений. Недавно поставили россиниевскую «Золушку», сейчас планируют возобновлять «Хованщину». У нас был период недавно, когда превалировали в репертуаре драматические итальянские оперы — мой любимый репертуар. Но он очень затратный — «Манон Леско», «Бал-маскарад», «Турандот», «Макбет» — если на нем долго сидеть, то очень скоро начнутся проблемы с голосом. Театр хочет нагрузить и лирических певцов, дать им репертуар, что вполне оправданно во всех отношениях. Тем не менее, планируется восстановление «Сельской чести». Дирекция очень следит за наполняемостью зала, за интересом публики, и к постановке предлагаются спектакли, которые гарантированно будут посещаться. Вот, например, я пела в Большом премьеру «Леди Макбет Мценского уезда», но в Киеве эта опера не идет — увы, публика не очень охотно это посещает и воспринимает, несмотря на то, что у нас шла классическая постановка, которой восхищался еще сам Шостакович. У нас хороший уровень оркестра и хора. Хор всегда в Киевской опере славился своим качеством, у нас прекрасный хормейстер Лев Венедиктов, и он содержит коллектив в хорошей форме.

Вообще же на Украине с классическим искусством сейчас сложновато. Политическая нестабильность, которая была у нас все последние годы, привела к существенному снижению интереса публики к классике, и к опере в частности. Но театр живет и посещается в принципе неплохо. И что радует, среди публики очень много молодежи. В труппе также много молодых певцов, тех, кто учится у старшего поколения, у мэтров. И это нормальный процесс жизни репертуарного театра, каким продолжает оставаться Киевская опера. Молодой вокалист не может только после консерватории выйти и сразу фонтанировать на сцене — это бывает очень редко, в большинстве случаев — это очень постепенный, поэтапный процесс. Мы зреем и физически и вокально, совершенствуется наше мастерство очень постепенно — тяжелый драматический репертуар невозможно исполнить хорошо в юном возрасте, нужен опыт и музыкантский, и жизненный. И это в то же время — залог долгожительства на сцене.

В каком состоянии Вы нашли родной театр в Одессе?

Театр находился целое десятилетие на реконструкции, и, конечно, это наложило отпечаток на его состояние как творческой единицы — не было своей сцены, полноценного репертуара, труппа почти распалась. Надеюсь, что с приходом А. Г. Самоилэ в качестве главного дирижера ситуация изменится к лучшему. На свою первую постановку там — «Турандот» — он пригласил меня, я с удовольствием пою эту партию, пела ее и в Большом театре в Москве в течение шести лет. В Большом постановка своеобразная, но вполне адекватная замыслу.

В Одессе же мне постановка принесла меньше удовлетворения — ставил немецкий режиссер, и всему, что нас учили в свое время не делать на сцене — все в этом спектакле было ровным счетом наоборот. Герой поет арию — это его внутреннее состояние, колоссальное напряжение, должен быть мощный посыл в зал. В этот момент, например, в выходной арии Турандот, весь зал должен замереть и превратиться в одно большое ухо — именно в этот момент в одесской постановке работало на сцене четыре экрана, и еще танцевала балерина. Для чего это сделано — чтобы отвлечь от пения, если у исполнительницы нет голоса? Но как будто с этим проблем не было. Не знаю, по-моему, это просто антирежиссура. Мне кажется, что зритель все-таки должен понимать, что происходит на сцене. А в Одессе как раз с этим были проблемы: на огромных экранах четыре каких-то разных лица что-то изображают, и еще танцующая балерина — оказывается, по замыслу режиссера, это мечется неуспокоенная душа умершей прабабки Лоа Лин, за которую мстит Турандот всем мужчинам. В результате эта метафора так и осталась покрытой мраком для зрителей — они только видели на сцене какой-то хаос, который отвлекает от пения. Именно такие отзывы были после премьеры.

Ваш любимый репертуар — итальянская романтическая опера.

Да, я люблю красивую музыку, чтобы было много мелодий, где можно поиграть тембрами, где ничего не нужно ломать себе внутри, ничего придумывать, приспосабливаться и ухищряться.

Катерина Измайлова в этом плане — скорее исключение?

Для меня было самой большой наградой, когда после премьеры в одной из московских рецензий написали, что певцы из скандальной оперы сделали настоящее бельканто. Я не думаю, что вместо пения надо где-то кричать — даже в этой опере. У Шостаковича много красивых мелодий, пусть и необычных, но это можно и нужно пропевать. Да, сцена порки требует от вокалиста выносливости, умения, но так Вы думаете у Верди лучше написано — скачки на две октавы, форте-фортиссимо и все в таком духе? Это тоже очень неудобно и невокально. А Чайковский? Он же весь неудобен ни для игры, ни для пения — это только из зрительного зала кажется, что все прекрасно и идеально подогнано.

Мне очень понравилась «Леди Макбет», особенно четвертый акт — с его страданиями, разбитой душой, черным озером. Хотя я бралась за это первоначально не без опаски, не без предубеждения. Я послушала прежде всего запись с Вишневской, а также и другие, и подумала: нет, это невозможно, я это никогда не спою — все так сложно, непривычно. И мой муж мне сказал совершенно правильные, как оказалось, слова: ты, когда начнешь работать над ней, поймешь, насколько это простая, красивая и логичная музыка. И так и случилось: чем больше я этим занималась, тем больше я влюблялась в эту музыку. Я думаю, то же самое происходит и со зрителем — только неискушенному уху это может показаться сложными и неудобоваримым. Почему эта опера имеет такой успех на Западе, кстати, гораздо больший, чем в России и на Украине? Потому что в среднем уровень музыкальной подготовки слушательской аудитории выше, им это не сложно воспринять. А если вслушаться, то не прочувствовать эту музыку, не проникнуться ею невозможно.

Об опере бельканто не мечтаете?

У нас в Киеве сравнительно недавно была постановка «Нормы», но из-за контракта в Большом, где я как раз тогда активно пела Турандот, я не смогла принять участие в этой работе. Очень хочу спеть эту партию, это дивная музыка и фантастическая школа для любого вокалиста. Для меня, конечно, идеальной Нормой остается Каллас. Я вообще безумно люблю эту певицу — талантливее и грамотнее, чем она, пожалуй, никто и не пел. Я слушала ее живые записи Нормы — кроме безумной энергетики, мощнейшего посыла в зал, как точно, филигранно все спето! Все ноты — одна к одной: фантастическая школа. Конечно, моя Норма будет другой, чем у Каллас. Но Каллас — это идеал, это вершина, к какой всегда надо стремиться.

Немецкий репертуар не привлекает?

Никогда ранее не случалось. Когда я еще поучила гран-при на Первом международном конкурсе имени Лысенко, мне сразу предлагали Вагнера — две дамы импресарио из Канады так и сказали: вы прирожденная вагнеровская певица. Но я почему-то всегда избегала этого репертуара, и так сложилось, что меня рассматривают как певицу прежде всего на итальянский романтический репертуар. Но кто знает, может быть однажды... Сегодня я была бы не против спеть что-то из Вагнера, что-нибудь по-настоящему певческое из его творчества — например, «Лоэнгрина».

Из русской музыки — Чайковский самый любимый?

Чайковский — да: всегда пою с удовольствием. «Пиковая», «Онегин», «Иоланта» — всегда с радостью встречаюсь с этой музыкой, а «Пиковую даму» вообще считаю самой гениальной оперой. Как я уже говорила, в юности довелось встретиться с «Орлеанской девой» и это были настоящие моменты счастья. С удовольствием бы спела еще что-нибудь из опер этого композитора — «Мазепу» или «Чародейку», например.

Где на Западе Вы еще пели? Что было, быть может, самым запоминающимся?

Очень была интересной работа с канадским дирижером Даниэлем Липтоном в Малаге — мы делали с ним две оперы — «Эрнани» и «Макбета». В обоих спектаклях моим партнером был замечательный баритон Карлос Альварес. С ним я вообще пела много спектаклей, в том числе и русскую оперу — «Евгения Онегина». Вот что значит талантливый певец — хоть и иностранец, хоть и не русский, не носитель языка, нашей культуры, а какого он дивного делал Онегина: его метаморфоза в шестой картине, на петербургском балу была просто потрясающа! С ним мы пели «Дон Карлоса» — он и Родриго потрясающий! А еще вместе довелось работать в очень редкой опере — «Пелайо» Саверио Меркаданте. Это произведение о первом короле Астурии, который единственным на Пиренеях в 8 веке сумел организовать сопротивление арабским завоевателям, что спасло испанцев от исламизации. Постановка этой оперы состоялась в Хихоне, и была приурочена к юбилею короля Астурии.

Одно время я много работала в Испании — по сути, моя карьера началась в этой стране, так как я там выиграла два международных конкурса, и у меня долгое время агенты были испанцы. В Лас-Пальмасе я получила третью премию на конкурсе имени Крауса и там же я дебютировала «Трубадуром». Кстати, весь состав был русский — Людмила Шемчук, Валерий Алексеев, Владимир Галузин и я. Одна из интереснейших работ — это постановка в 2004 году «Сельской чести» в мадридском театре «Реал», опера по традиции шла в один вечер с «Паяцами», где пел Галузин. Это был спектакль Джанкарло дель Монако — своеобразный режиссер, который не позволял ни одному человеку — ни хору, ни солистам — смотреть на дирижера вообще!

Так называемая «современная режиссура» Вас не смущает?

Очень смущает. Я считаю, что когда режиссеры начинают на уши ставить певцов или показывать что-то неприличное, и говорить при этом, что это современно и модно, то, на мой взгляд, это просто прикрытие их творческого бессилия. Меня это коробит. Хотя, конечно, есть новые спектакли, которые удивляют, но удивляют позитивно. Я не противница современной режиссуры, я противница идиотизма и пошлости на сцене. Я как зритель, приходя в театр, хочу видеть красоту — то, чего я не вижу каждый день. Когда театр перестает быть сказкой, когда он теряет тайну — он становится неинтересным.

Вас как зрителя, слушателя, кто-нибудь поразил в последнее время?

Рене Флеминг в «Манон» Массне: пять актов я не могла оторваться от этой женщины! Тончайшее пение и подлинная даже не игра, а проживание образа: настолько гармонично, настолько естественно — я давно такого не видела на оперной сцене.

Какие у Вас сейчас основные творческие события, планы на наступивший сезон?

В прошлом сезоне основное событие у меня — это дебют в Мариинском театре, где я спела несколько спектаклей «Тоски», которые прошли удачно и доставили мне настоящее удовольствие. Моими партнерами были Владимир Галузин, Николай Путилин и Сергей Лейферкус, дирижировал Фабио Мастранджело. С Михайловским театром были гастроли в Японии, которая уже просто как дом родной, настолько часто я там пою. С Михайловским театром у меня хороший контакт — и при прежнем, и при нынешнем руководстве. Я там часто пела и пою Тоску и Сантуццу. Нынешний сезон фактически для меня начался здесь в Кишиневе, во второй половине сентября открывается сезон в Киеве, мои первые спектакля это «Пиковая дама» и «Манон Леско», и в октябре мы уезжаем в больше турне вновь в Японию, везем «Аиду», «Турандот», «Кармен» и «Бориса Годунова». Планируются мои выступления в «Аиде» вновь в Мариинском театре. Есть планы и с Одессой, есть и зарубежные предложения.

Артисты вообще мигрирующие существа и это правильно, поскольку когда ты варишься в собственном соку, сидишь только в одном театре, на одном месте, ты перестаешь замечать многие вещи за собой, и процесс развития останавливается. Для артиста это очень важно — попадать в другую среду, слышать, что происходит вокруг, сравнивать, оценивать, насколько ты сам состоятелен.

Беседовал Александр Матусевич
Кишинев, сентябрь 2010 г.

Фото Дамира Юсупова:
Татьяна Анисимова

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru