20 век поставил искусство оперы в совершенно новые условия существования. Перечислим основные. Первое: за незначительными исключениями довольно быстро стала иссякать композиторская оперная «мысль» (исключения – явление особое). Второе: появилась оперная режиссура (которой не было на протяжении предыдущих трёх столетий), фатальным образом сказавшаяся, в конечном итоге, на судьбе жанра. И, наконец, третье: изменились художественные, социальные и экономические основы общества, а, следовательно, и ниша, предназначавшаяся для оперы. Место лирико-романтических устремлений занял воинствующий антиромантизм, в сферу искусств довольно энергично вторглось и повлияло на нее иллюзионистское и потому во многом «люмпенское» искусство кинематографа (тончайшую надстройку элитарного кино, зачастую, преувеличивают).

Если добавить к этому, что социально-экономические катаклизмы до основания перетряхнули классовую структуру общества, превратив иерархически структурированные элементы в аморфное псевдодемократическое «общество потребления», то получается безрадостная картина. Все это нуждается, конечно, в более детальном осмыслении.

Начнем с первого. Произошедший в начале века перелом в развитии музыкального языка, появление модернистских направлений в лице экспрессионизма, а затем атонализма и додекафонии, совершенно изменили «лицо» композиторского сообщества и его взаимоотношения со слушателями. Начались также эксперименты неоклассического толка, насквозь стилизаторские, лишенные романтического «тепла» (то же самое можно сказать и о позднейших потугах аутентизма в области музыки барокко). Всей классической музыке, как говорится, «не поздоровилось», ей пришлось искать противоядие, которое доставалось с большим трудом и не без невосполнимых потерь. Но опере с ее опорой на традиции (вспомним о «светской литургии»), господством мелодического и лирического начал оказалось особенно неуютно в этом новом мире. Вокруг начали раздаваться голоса о ее скорой смерти. Некоторые чуткие художники, например, Ф.Бузони, стали видеть панацею от новых веяний в уходе оперы в условность и сказочность. Но Бузони, при всей плодотворности его идей, не хватало музыкальной харизмы и нужной степени таланта, чтобы стать новым оперным пророком.

Впрочем, продолжали, конечно, появляться новые имена и произведения. Однако среди них немногие остались в истории надолго и прочно. Репертуарных оперных композиторов 20 века, хотя бы отдаленно сравнимых с представителями классического наследия по популярности, оказалось не так уж и много. Р. Штраус, Яначек, Прокофьев, Пуленк, Гершвин, Бриттен, отчасти Берг и Шостакович – вот, пожалуй, и все, да и то с большими оговорками. Самым репертуарным в этом ряду является Р.Штраус. И это весьма знаменательно для культуры 20 века, ибо более противоречивого и снобистского композитора, совершавшего стилистические «кульбиты», трудно себе представить. Оперы же таких крупных композиторов 20 столетия, как Шенберг, Равель, Энеску, Пфицнер, Вольф-Феррари, Кшенек, Хиндемит, Онеггер, Орф, Барбер, Менотти, Берио, Шнитке, Щедрин и ряда других, отдавших дань этому жанру, не входят в непременный джентльменский репертуарный набор музыкальных театров и появляются на афишах редко. Про конец 20 столетия и говорить нечего. Всерьез воспринимать произведения модных минималистов рука не поднимается. Это дает повод некоторым деятелям искусства утверждать, что «вся музыка уже написана» (М.Бутов), а новым «гуру», типа нашего Владимира Мартынова, возвещать о «конце времени композиторов». Многие исследователи пытаются понять, что же происходит? Конечно, в первую очередь приходят на ум культурологические причины, кричат о «культурном апокалипсисе» в духе «Заката Европы», о «пожирании» классики массовым сознанием и шоу-бизнесом. Подробное рассмотрение этого вопроса увело бы нас далеко в сторону. Да и масштабы этой статьи не позволяют провести такое исследование. Для нас важна констатация – наблюдается устойчивый, длящийся уже многие десятилетия кризис в области оперного сочинительства. Создать что-либо, способное продержаться более одного-двух сезонов в репертуаре, практически, не получается. И не надо тешить себя иллюзиями, вроде творчества, например, венгра Этвёша и некоторых других. Здесь работают совершенно другие механизмы, весьма далекие от чистого искусства.

Важное уточнение - этот кризис совпадает в своих общих чертах с кризисом классической музыки в целом. Так, может быть, в этом все и дело? Чего мудрить? Возможно, мы имеем дело не с «концом оперы», а с концом классической музыки вообще? Если бы речь шла только о композиторском ракурсе проблемы, наверное, здесь и следовало бы поставить «жирную» точку. Но мы размышляем также о социальных и постановочных аспектах оперного жанра. И тут возникают нюансы, которые нельзя обойти молчанием.

Но прежде отметим еще один момент, по нашему мнению ускользающий от внимания специалистов.

Искусство – это свобода и ограничение. Нет ограничения – нет и свободы! Абстракционист Джексон Поллок свободно разбрызгивал краску по холсту, однако все же ограничивал себя рамками картины и не выходил за пределы жанра живописи. И классическая опера сплошь и рядом предлагает нам свои ограничения: от кинематики звукоизвлечения, ограничивающей двигательную актерскую свободу певца, и особой темпоральности музыки, когда в арии внешнее сюжетное время как бы приостанавливается для отображения в звуках душевого состояния персонажа (наглядный пример мы видим в, подчас, бесконечно длящемся «умирании» на сцене оперного героя), до театральных условностей постановки (занавес, увертюра и т. д.), создающих ту необходимую «раму», которая отделяет искусство от жизни. Постмодернизм своим снятием всех «запретов» убивает эту оппозицию свободы и ограничения. И вот уже занавес исчезает, увертюра «экранизуется», певец поет свою каватину, не обращаясь к залу, а вися вниз головой на какой-то бессмысленной театральной конструкции (пример взят из отечественной режиссерской практики), – он, якобы, «живет», продолжает играть некое действие, забыв, что в арии, как правило, нет активного театрального действия, а есть выраженные музыкой игра «чувств» и душевных изменений. Понятно, что таким образом извлечь из себя что-либо качественное по звучанию и осмысленное певцу уже затруднительно, да и художественный смысл полностью девальвируется. И вот уже актеры расхаживают по залу, кормят и «наливают» зрителям. Границы между искусством и жизнью стираются. Так называемая полная свобода ведет к уничтожению сущности произведения – энтропия «разъедает» художественный текст. Наступает «полный перформанс».

Вдумчивый читатель сейчас обратит внимание, что мы плавно, почти без перехода перешли ко второй особенности искусства 20 века – возникновению оперной режиссуры и ее роли в развитии жанра. Действительно, опера, в отличие от других музыкальных жанров, требует особого исполнительства – постановки на сцене. Это преимущество, дающее кажущуюся возможность усилить впечатление от произведения, дополнительно раскрыть его «тайны», адаптировать к новым поколениям зрителей (чего, практически, лишены другие музыкальные жанры), оказывается на практике мнимым и более того, губительным. Уже мейерхольдовские эксперименты с «Пиковой дамой» показали это, что, кстати, лишает наших псевдоноваторов от режиссуры даже призрачной славы первопроходцев. Все давно уже сказано до вас, господа!

Оперная режиссура (начиная с Лукино Висконти, который и в страшном сне не думал, что он «разбудил») добивает оперу, одновременно паразитируя на ее классическом музыкальном «теле». Парадоксально, что она выполняет-таки при этом свою своеобразную задачу – сохранить хоть какую-то социальную нишу для продолжения жизни явления, которое по инерции продолжают называть оперным искусством, что, разумеется, не может служить оправданием. Конечно, есть оперные режиссеры «от Бога». Они прекрасно понимают, как надо ставить спектакли. Достаточно назвать имена Ф.Дзеффирелли или Ж.-П.Поннеля. Но их ничтожно мало, да и все их усилия по большей части уже в прошлом.

Нельзя не сказать несколько слов о русской советской оперной режиссуре. Парадоксально, но благодаря сталинскому «железному занавесу» отечественные постановочные традиции, хотя их и пытаются принизить наши «западники», позволили сохранить достаточно бережное отношение к оперному произведению, правда, впадая, подчас, в другую крайность – примитивный театральный натурализм. Однако лучшие спектакли того же Б.Покровского и некоторых других наших режиссеров вполне могли бы стать шедеврами мирового уровня, если бы не пресловутый многолетний изоляционизм, который разрушился уже тогда, когда повсюду полностью господствовал постмодернизм.

\<- в начало | продолжение ->

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru