«Бал-маскарад» добрался до родной гавани

«Бал-маскарад» добрался до родной гавани
Оперный обозреватель

Об этом "Бале-маскараде" мы уже писали. Его пармская премьера вызвала много разноречивых откликов. И вот спектакль добрался до родной гавани. Причем, можно сказать, в буквальном смысле этого слова. Ибо, привязавшись к возникшей у Верди "на горизонте" (по известным цензурным обстоятельствам) американской почве, режиссер придал спектаклю "морской аромат". Желая, видимо, придать какую-то романтически-фатальную ноту спектаклю, Кончаловский, по справедливому замечанию Петра Поспелова ("Известия" от 15 мая с.г.), привнес в него "неуместные вагнеровские ассоциации".

Предлагаемая вниманию читателей рецензия (как и уже упомянутая статья в "Известиях") достаточно критически оценивает очередную (можно, пожалуй, и со счета сбиться) премьеру Мариинки сезона 2000/01 года. Возможно, это взгляд субъективный.

Зная уровень лучшего оперного театра страны, можно рассчитывать, что будут и другие мнения. Это во многом зависит, кстати, от конкретного спектакля, конкретных исполнителей. Мы будем внимательно следить за отзывами в СМИ и обязательно познакомим наших читателей с точкой зрения, отличной от представленной ныне (если таковая будет иметь место).

Редакция

Ты прячешь за маской лицо, что мне знакомо…

13-го и 14-го мая Мариинский театр давал премьеру оперы Джузеппе Верди "Бал-Маскарад". Ваш корреспондент посетил второй спектакль.

То обстоятельство, что Михалков-Кончаловский способен испортить своей режиссурой любой оперный спектакль, мне стало ясно уже много лет назад - ещё с тех пор, как он изуродовал "Пиковую даму", виденную мною в Вене. Затем Кончаловский, дойдя до Кировского-Мариинского, истоптал своими "низкими истинами" "Войну и мир"; а нынче добрался и до Верди.

Наш "великий мастер", конечно, может снять приличное кино. Там он где надо подставит крупный план, лишнее отрежет мастер монтажа, в ином месте блестящая операторская работа затушует режиссерские "провалы". Но опера живет по другим законам.

Оперные постановки Кончаловского отличают, в первую очередь, бесцельные суетливость и хаотичность хора и миманса ("мастер не терпит пустоты", точнее говоря, боится не заполненной людьми сцены); полное презрение к артистическим индивидуальностям и весьма приблизительное представление о том, что вообще происходит на сцене. И здесь нынешний "Бал-Маскарад" не стал исключением. Например, паж в его постановке - не юноша, но женщина, обряженная в мужской наряд (Светлана Трифонова). Она бесконечно кривляется, приседает, корчит гримасы - за что получает горячие объятия и прочие знаки внимания со стороны Ричарда - щедрые настолько, что такие отношения к малолетнему пажу совершенно не вяжутся со статусом правителя государства. И уже неясно, какие Ричард имеет претензии к Амелии, ведь он так страстно обнимает Оскара при любом удобном (и неудобном) поводе! Мотивация и сценическая логика в поступках героев - это именно то, что начисто отсутствует в этой (как и в других) оперной постановке Кончаловского.

Вернувшись к Светлане Трифоновой, замечу еще только одно: играй она либо веселушку-проститутку, либо хохотливого педераста - голос её годен лишь для какого-нибудь детского театра с залом человек на двести-триста. Кривлялась она славно, да вот пела ужасающе блёкло.

К сожалению, список изъянов на премьере этим не ограничивается. Например, не было тенора - исполнителя партии Ричарда. То есть, формально, разумеется, на сцене присутствовал некто (согласно программке, Сергей Дробышевский, "лауреат международных конкурсов"), кто претендовал на роль исполнителя главной партии и даже пытался что-то петь высоким и срывающимся голосом школьника-переростка; но применительно к нему говорить о вокальном исполнительстве, а тем более - об актёрском мастерстве, было бы просто нелепо. Как говорится, ни ступить, ни молвить не умеет. По "поручению" Кончаловского он все время что-то разбрасывал вокруг себя. То, прибыв на сцену в первом акте в строгой, как вагон метро, "монорельсовой" гондоле, он бросает наземь шляпу и плащ, то в сцене у Ульрики, когда последняя говорит ему о неких роковых линиях, что заметила у него на ладони, он тщательно вытирает руку платком - и тоже швыряет. Слуги, конечно, всё подберут, посему и проблем у постановщика тут не будет. Подумаешь… Хе!

Сцена у Ульрики тоже, как это и водится у Кончаловского, была "оживлена", на этот раз идиотскими выходками хора. Женщины (почему-то всё время они!) то неистово дерутся, то вдруг замирают в благоговейном молчании - в то время, как колдунья утыкается носом в стоящий на слабом огне казан - словно больная бронхитом, принимающая очередную ингаляцию. В этой картине была провалена не только знаменитая ария Ричарда (тенор выл, как дворняга на неполную луну); сама Ульрика (Любовь Соколова) не имела в голосе ни верхов, ни низов; кроме того, ей не доставало той харизмы, которую должна иметь могучая ведунья.

Третий акт в опере ознаменован необыкновенно драматическим выяснением отношений между Ренато и (как он уверен) изменившей ему женою Амелией. Тут надо отметить, что Ольга Сергеева (Амелия), с начала спектакля проявлявшая все признаки "вокальной усталости" и некоторого голосового неблагополучия, как бы то ни было, к концу оперы "распелась" и провела эту сцену просто блестяще. Дай ей Бог здоровья, как говорится. На высоте был и Василий Герелло (о нём чуть ниже). Испоганил сцену, опять-таки, оперный самозванец-режиссер. На предельной ноте, в самом накале нешуточных и возвышенных страстей (для тех, кто не знает, я вскользь замечу, что классическая опера - это всегда мир возвышенных страстей), Кончаловский "укладывает" Амелию на "случайно оказавшийся в кустах" диванчик, заставляет героиню раздвинуть ноги, а её обманутого супруга - содрать с неё ночную рубашку, явив публике дрябловатые телеса. Того факта либретто, что Ренато собирался убить, а не изнасиловать "неверную" супругу, г-н Кончаловский "не заметил". Или решил, что грязная пошлость в стиле его книжонки как раз "то самое", по чему истосковался российский любитель оперы. А может, иначе просто не представляет себе мир? Тогда его телереклама препарата "Холестейд", вне всякого сомнения, лучшее, что он смог сделать в России.

К счастью для зрителя, Василий Герелло вышел за рамки "низких истин". Его Ренато, вошедший в спектакль буквально за два дня, пусть и топал ножкой на Амелию чуть чаще, чем хотелось бы, однако, с таким великолепным мастерством спел знаменитую арию "Eri tu", что достоин некоего, на мой взгляд, фантастического "Оскара", по двум номинациям. Первая - за спасение провального, скверно поставленного спектакля, а вторая - за блестящее исполнение партии Ренато.

Пришла пора сделать реверанс и в сторону музыкального руководителя постановки - если только результат исполнения частенько расходящегося с солистами в хрестоматийных ариях оркестра можно назвать "руководством". Дирижёрская палочка в руке Гергиева дрожала конвульсивно и непрерывно; оркестр, похоже, старался не смотреть на него. Дирижер провёл вечер с ловкостью и удалью заправского тамбурмажора, форсируя звучность и подчёркивая ритм в простых маршеобразных частях. Частенько казалось, что опера исполняется под аккомпанемент духового оркестра.

Несколько слов об оформлении. Оно претенциозно и убого одновременно, как это и характерно для провинциальных музыкальных театров Италии (а именно в содружестве с одним из них и создана эта постановка). Так, в первой картине на заднике виден скелет корабля. Вторая картина во владениях колдуньи, тоже означена сценическим сооружением в виде заплесневелых шпангоутов, бимсов и стрингеров то ли недостроенного, то ли уже сгнившего корабля. Далее в том же духе.

Отвратна в постановке и последняя часть: являя нам сомнительное "великолепие" бала (по сути, квинтэссенция оперы), декорации представляют собой некий зал с приглашёнными гостями. Главная интрига же - убийство во время бала - происходит очень спокойно; хор стоит спиной, глядя на некую пародию на "комедию дель арте", совершенно не реагируя на отношения главных героев. Открывающиеся для этой сцены воротца, в стиле дешёвых открыток к Рождеству, вываливают на авансцену груду резиновых мячиков (ау, Вячеслав Полунин, у Вас своровали идею!). Затем убитый Ричард выливает на сцену какую-то тёмно-красную жижу (после этого, как водится, ещё что-то поёт). Мои соседки по ложе обсуждали: что это кетчуп или какой другой томатный соус?

0
добавить коментарий
МАТЕРИАЛЫ ВЫПУСКА
РЕКОМЕНДУЕМОЕ