Где-то в конце 1970-х – начале 1980-х тогдашний главный дирижер Большого театра Ю. Симонов сетовал на реакцию западной критики по поводу исполнения русскими певцами итальянской оперы: мол, поем не хуже западных коллег, и силы-то вокальные какие привезли, а им все не угодишь – «русский Верди», да и все тут! Речь шла об исполнении на гастролях в Висбадене «Дона Карлоса», в котором были задействованы все тогдашние «первачи» московской сцены – Е. Нестеренко, Е. Образцова, В. Атлантов, Т. Милашкина, Ю. Мазурок и др.
Есть отечественная запись «Дона Карлоса», сделанная в конце 1960-х с солистами Большого театра болгарским дирижером Асеном Найденовым, где также звучит весь цвет тогдашнего московского вокала – И. Петров, И. Архипова, З. Анджапаридзе, Т. Милашкина и др. Для нас, во втором десятилетии двадцать первого века, одно перечисление имен тех далеких спектаклей вызывает зависть: так, как пели тогда, не поют у нас (и вообще, и в Большом театре в частности) уже давно. И придирки западногерманской критики тридцатилетней давности кажутся, действительно, не слишком справедливыми.
Эти стародавние истории вспомнились мне не случайно: на днях сидя в Светлановском зале Дома музыки на концертном исполнении все того же «Дона Карлоса», я размышлял: что есть истинный вердиевский стиль, вердиевское звучание? И почему даже красивые голоса и хорошее исполнение (как в случае с Висбаденом), тем не менее, не всегда можно счесть полностью соответствующими идеальным представлениям об эстетике опер Верди?
Однозначных и исчерпывающих ответов на эти вопросы у меня нет, хотя, очевидно, что вердиевский стандарт предполагает наличие красивых, больших и ярких, в то же время весьма виртуозных голосов, у которых необходимость петь страстно и более чем эмоционально не приводит к напряженному звучанию, голоса, у которых безупречна кантилена, фундаментально дыхание… Вердиевский стиль – это не только децибелы (хотя и они важны), но и изящество, тонкая нюансировка, динамическое разнообразие, умение петь мецца-воче – и много еще чего другого. Да это просто качественный вокал! – воскликнет кто-то, и, в общем-то, тоже будет прав.
И то, что во время моих размышлений неслось со сцены в зал, в большинстве своем едва ли подходило под этот самый вердиевский стандарт. Не хватало и красоты голосов, и свободы вокализации, и напряженного звучания было многовато…
«Дон Карлос» не звучал в столице уже очень давно. Из репертуара Большого театра он исчез в конце 1980-х, и с тех пор обращений к нему не было. Просветительская миссия Валерия Полянского и его Симфонической капеллы в этой связи достойна лишь всяческих похвал. Однако, «Дон Карлос» нуждается в более чем незаурядных вокальных ресурсах, чтобы прозвучать по-настоящему (хотя бы) достойно. А вот с этим вечером 26 мая сего года дело обстояло совсем не блестяще.
Из всего состава вокалистов претензии только двоих на эту оперу не кажутся чрезмерными. Елена Евсеева в партии королевы Елизаветы не была безупречна, но, пожалуй, все же выгодно отличалась от коллег и качеством голоса и уровнем владения им. В ее пении был и масштаб, и яркие эмоции, и красивое пение как таковое, сочетающее пластичное легато с искусством давать различные оттенки нюансировки. Вторым удачным исполнителем был Дмитрий Ульянов, чей гранитный бас был убедителен в партии Великого инквизитора – образ «не человека, а глыбы» артисту вполне удался.
Олег Долгов, которого в последнее время приходилось неоднократно хвалить, и не только за русский репертуар (например, в «Ночи перед Рождеством» или «Борисе Годунове»), но и за западный (вердиевская «Луиза Миллер»), и в этот раз честно, на максимальной отдаче отработал за титульного героя, однако именно здесь явственна была проблема непервоклассного вокального материала и порой все-таки изрядно напряженного пения. Аналогично обстояло дело и с Михаилом Дьяковым (Родриго ди Поза), который пытался петь красиво и, в общем-то, немало преуспел, но драматические кульминации ему не дались все как одна: голос певца безнадежно тонул в оркестре.
Очень скромно, если не сказать малоубедительно, прозвучал Михаил Гужов в знаковой партии короля Филиппа: тускловатый и глуховатый, экономный звук, бедная эмоциональная палитра, в целом неинтересное пение – слушая такого Филиппа, публике трудно даже предположить, что это – коронная басовая роль, в которой блистали Шаляпин, Христов, Гяуров. Полной катастрофой обернулось выступление Людмилы Кузнецовой в партии принцессы Эболи: как говорится, это пение «за гранью добра и зла». Такой певице (с таким голосом и таким умением) в старом Большом театре едва ли бы поручили реплику из хора (по типу: «Соседушка, не припасла ль водицы?» из Пролога в «Борисе Годунове»), а маэстро Полянский ныне не гнушается поручать ей грандиозные, сложнейшие партии мирового репертуара… Другие времена, другие песни…
Что касается дирижерской трактовки, звучания оркестра и хора, то за исключением отвратительной игры медных духовых, исполнение было приемлемым, в целом можно сказать, что Полянскому удалось передать мрачный колорит одной из самых (разве что «Макбету» уступает) зловещих опер Верди. Однако, представляется, что все же этого маловато для того, чтобы оперный проект можно было счесть удачей – как не крути, а вокал остается наиважнейшим компонентом любой оперы.
На фото:
Московский международный Дом Музыки