Нынешний год начался с весьма значительного юбилея: 4 января исполнилось 300 лет со дня рождения гениального итальянца Джованни Баттисты Драги, известного всему миру под псевдонимом Перголези (придуманным самим композитором по названию города, откуда происходили его предки). Естественным ответом оперного мира на эту дату стал резко возросший интерес к творчеству композитора, который наблюдается в этом году. Центром торжеств стал, разумеется, городок Йези – родина композитора, где на фестивале имени Перголези, который обычно проходит в течение трех летних месяцев, а в этот раз будет продолжен вплоть до окончания юбилейного года, прозвучат целых девять опер композитора, среди которых – «Адриан в Сирии», «Фламиний», «Олимпиада», «Гордый пленник» и «Служанка-госпожа». Но не только в Йези ставятся в этом году оперы великого композитора.
Конечно же, с огромным отрывом лидирует самая его известная опера – «Служанка-госопожа», которая в юбилейном году уже прозвучала или еще прозвучит во французских Нанте, Виши, Антибе и Анже, в хорватском Дубровнике, в австрийском Инсбруке, в швейцарской Лозанне, в польской Познани, в ирландском Уэксфорде, португальском Понте-де-Лима и американском Ньюарке. Удивительно, что в Италии кроме как в Йези Перголези более нигде не отдают честь – по крайней мере, не в виде исполнения его оперных опусов, хотя, конечно, повсеместно на родине бельканто звучит самое популярное сочинение композитора гениальная кантата «Stabat Mater». Зато в России тоже вспомнили о Перголези: в мае московская «Геликон-опера» дала два спектакля «Служанки-госпожи», которая значится в постоянном репертуаре Оперного кафе театра с 2002 года, а в июне московская публика смогла услышать другую, менее известную у нас интермедию композитора «Ливьетта и Траколло».
Подобно своей знаменитой «коллеге», «Ливьетта и Траколло» является «увеселительной» вставкой к монументальной опере-сериа «Адриан в Сирии», сочиненной на либретто Метастазио и поставленной в 1734 году в Неаполе, в театре «Сан-Бартоломео», по случаю дня рождения королевы Елизаветы Испанской. Либретто к комическому интермеццо сочинил другой автор, Томазо Мариани, оно повествует о весьма оригинальном и запутанном способе двух любовников выяснить свои отношения и соединить свои сердца и судьбы. Поскольку интермеццо является малоизвестным у нас в стране, представляется не лишним дать краткий синопсис, приводя его по программке к спектаклю.
Часть первая. Юная Ливьетта хочет отомстить вору и мошеннику Траколло, который не просто ограбил ее брата, но при этом чуть не убил его. Она переодевается в одежду французского крестьянина, а ее подруга Фульвия выдает себя за сестру этого крестьянина. Чтобы заманить Траколло в ловушку Фульвия делает себе яркий макияж и надевает фальшивые драгоценности. Обе девушки ложатся под деревом и притворяются спящими. Появляется Траколло в сопровождении своего слуги Фачченды. Хозяин маскируется под беременную польскую женщину, а слуга под нищего попрошайку. Разбойник тут же пытается похитить драгоценности, но Ливьетта ловит его за руку на месте преступления. Половина словесной перепалки между двумя персонажами ведется на плохом итальянском языке, а половина на имитации французского. Друзья Ливьетты бросаются ей на помощь. Тогда она сбрасывает с себя маскировку и собирается привлечь воров к суду. Чтобы выпутаться из этой ситуации Траколло обещает жениться на ней. На самом деле молодая женщина и сама, именно об этом мечтает, но все же отказывает ему.
Часть вторая. Траколло удается сбежать. Он переодевается сумасшедшим астрологом. Ливьетта узнает его и хочет проверить его чувства. Когда он обнимает ее и кружит по сцене (так в программке – А. М.), она претворяется что теряет сознание, чтобы понаблюдать за его реакцией. Становится ясно, что он действительно очень волнуется за Ливьетту. Тогда она протягивает Траколло свою руку и обещает выйти за него замуж, если он отречется от своего прошлого и будет вести честную жизнь. Он дает такое обещание, и они клянутся в верности друг другу.
Задекларированное первое исполнение в России, как утверждает программка, разумеется, не является таковым (в последнее время только и приходится сталкиваться с введением публики в заблуждение по этому поводу, когда российскими премьерами объявляются исполнения даже таких известных, и имеющих у нас определенную сценическую традицию произведений как «Итальянка в Алжире» и «Искатели жемчуга»). Опус уже ставился в нашем отечестве в 1750 году в Петергофе. Нынешнее же исполнение состоялось в рамках музыкального фестиваля «Шереметевские сезоны в Останкине», который на протяжении уже не одного сезона пытается разнообразить московскую оперную афишу раритетными названиями. Обстановка старинного зала, чем-то напоминающая маленькие итальянские барочные театрики, как нельзя лучше подходит для исполнения опусов камерного формата, для старинной музыки. Жаль, что по своим техническим возможностям Останкинский театр может быть задействован только в летние месяцы – Москве очень не хватает вот такого уютного и красивого места, где бы на протяжении всего года можно было услышать и увидеть нетривиальный репертуар.
Музыкальная основа постановки – столичный ансамбль старинной музыки «Солисты барокко» под управлением виолончелиста Андрея Спиридонова, в его состав, помимо традиционных для нас инструментов, входят такие изыски как гобой д’амур, вандернфогель и барочная гитара. Современному уху достаточно трудно пристраиваться к аутентичному звучанию, или звучанию, претендующему на такой статус, необычные тембры и несовершенная добаховская настройка несколько режут, особенно поначалу, слух, хотя к этому быстро привыкаешь. Самое главное, что в общем-то ансамблю удается постепенно создать необычную звуковую атмосферу, и ты уже почти веришь, что неведомой силой перенесен на три столетия назад, и после легкого ужина с некрепким, но ароматным вином внимаешь божественным звукам вечно юного Перголези (в прямом, ибо композитор, как известно, скончался в возрасте 26 лет, так и переносном смысле).
В миниопере четыре действующих персонажа, но поют только титульные герои: в московском спектакле Ливьетту исполняет Ольга Сосновская, обладающая легким и звонким сопрано, а Траколло – известный «геликоновец» Дмитрий Овчинников, чей комический дар убеждает всегда. Постановку, а правильнее сказать инсценировку, осуществил Алексей Вейро, в подкладку интермеццо явно не заглядывавший: все ограничивается внешней сюжетной канвой с веселыми переодеваниями – Ливьетта с мочалкой под носом, имитирующей усы, Траколло – в бусах, клипсах и цветастой юбке.
И это несколько жаль, ибо музыка «Ливьетты» необычна, она совершенно не похожа на написанную годом ранее «Служанку-госпожу». Несмотря на комическое содержание, она по своему стилю и эстетике очень близка к скорбной ламентации «Stabat Mater», особенно это ощутимо в некоторых ариях (прежде всего центральной арии главной героини) и в оркестровых (ансамблевых) фрагментах. Именно это обстоятельство предопределило трудный путь «Ливьетты» в музыкальном театре 18 века: ее нередко запрещали к исполнению, поскольку усматривали кощунственные мотивы, когда опера, условно говоря, рассказывала о буффонном языком Лакримозы. Сама музыка «Ливьетты» бесконечно красива, Перголези, как и в «Stabat Mater», удается минимальными средствами достичь большого эффекта.
Вспомним, чем нас влечет с неодолимой силой всемирно известная кантата? В музыке «Stabat Mater» удивительным образом сочетаются простота, ясность изложения музыкальных идей с изысканностью формы. У Перголези нет учёной строгости Баха, или витиеватой красивости Генделя – относительная лёгкость музыкального языка роднит его с идеями следующей эпохи, в которой рано ушедшему в мир иной композитору уже не суждено было жить – с эпохой классицизма, делая Перголези во многом предтечей Глюка с его реформаторскими устремлениями и поиском правды искусства. В «Stabat Mater» доминирует вокальное начало, мелодическое разнообразие поражает, что неудивительно для итальянской музыки, изначально замешанной на пении. Отдавая дань барочной традиции, Перголези создаёт части разнообразные по характеру, перемежая откровенно трагические более спокойными, или даже привнося элементы весёлого праздника (как в 11-й части «Inflammatus», где звучат задорные, танцевальные неаполитанские ритмы). Но главная идея, связанная с образом скорбящей Богоматери, настроением светлой печали, проходит через всё произведение, порой прорываясь сполохами иступлённого отчаяния (как в 8-й части «Fac ut ardeat cor meum», или в финале «Amen»), но чаще в виде тихой, глубоко потаённой скорби (как в перекинутой через всё произведение арке гениальных 1-й «Stabat Mater» и 12-й «Quando corpus» частей). Не менее прекрасны и сольные части, особенно проникновенной представляется 6-я «Vidit suum», написанная для сопрано. Интересно и оркестровое решение – только струнные, созвучные тихим человеческим слезам, и орган, как бы олицетворяющий мир горний.
Нечто подобное мы слышим и в «Ливьетте». Однако зачем это здесь? Почему композитор пытается говорить о веселом, даже местами фривольном, языком, более подошедшим бы для храма? Признаюсь честно, ответов на эти вопросы у меня пока нет: возможно, это не слишком добрая шутка, вызванная какими-то обстоятельствами жизни мастера, возможно, иносказание, смысл которого для нас сегодня, скорее всего, утерян навсегда.
На фото:
Останкинский дворец