Переходя к фестивальным мероприятиям, начну с «репертуарного музыкального расширения», а именно, – с концертной программы, которая в этом сезоне была на редкость обильной. В цикле «Concerti di belcanto» прошли сольные рециталы в сопровождении фортепиано Дезире Ранкаторе, Евы Мэй, Маджеллы Куллаг и Франческо Мели. Специальным концертом из произведений кантатного жанра Перголези и Паизиелло было отмечено 300-летие Перголези. В одном концерте прозвучали лирическая сцена Россини «Смерть Дидоны» для солирующего голоса с хорами и его же хорео-драматическое действо «Свадьба Фетиды и Пелея». В обоих произведениях в качестве солистки выступила наша соотечественница Ольга Перетятько певица, давно уже занимающая на фестивале достаточно уверенные в профессиональном отношении позиции, которые от сезона к сезону всё более и более упрочняются: в «Свадьбе Фетиды и Пелея» она исполнила виртуознейшую партию Цереры.
В последний день фестиваля в качестве его заключительного аккорда прозвучала «Stabat Mater» Россини для солистов, хора и оркестра с сопрано Мариной Ребекой, меццо-сопрано Марианной Пиццолато, тенором Антонино Сирагузой, басом Мирко Палацци и дирижером Микеле Мариотти.
К сожалению, из всего перечисленного концертного разнообразия в мой график «вписались» лишь два вокальных рецитала – Дезире Ранкаторе и Евы Мэй. Обе – итальянки. Первая – темпераментно энергичная сицилийка из Палермо, вторая – чувственно рафинированная маркеджанка из Фабриано (уроженка итальянского региона Марке, частью которого является и Пезаро – родина Россини). Обе певицы обладают сходными по фактуре прекрасно поставленными и технически оснащенными лирическими голосами, но, в соответствии с их очерченными экспресс-портретами, в интерпретациях Дезире Ранкаторе «бушевал» академически благородный огонь, а исполнительскую манеру Евы Мей отличала элегически пастельная умиротворенность и проникновенные завораживающие интонации. Словно сговорившись, обе певицы начали свои выступления с известной ариетты Перголези / Паризотти «Se tu m’ami», что только еще более подтвердило фактурную схожесть их голосов при одинаково безупречном стилистическом чутье, но разной степени интерпретационного накала.
В ансамбле с Дезире Ранкаторе выступил британский пианист Ричард Баркер, с Евой Мэй – флорентинец Джанни Фаббрини. Программа вступления Евы Мэй четко распадается на две части. Первая – концертные номера Моцарта, Скарлатти и Джованни Баттисты Мартини (1706–1784), а также арии из барочных опер (ария Ракелины из «Прекрасной мельничихи» Паизиелло, ария Париса из «Париса и Елены» Глюка и ария Гризельды из одноименной оперы Бонончини). Вторая – арии из опер Моцарта. Среди персонажей, представленных в них, – одновременно Графиня, Керубино, Сюзанна и… Барбарина из «Свадьбы Фигаро», Церлина из «Дон Жуана», Блондхен из «Похищения из сераля» и Электра из «Идоменея»). Конечно, определенную интригу певица внесла исполнением партий травести, однако это было такое же ровное и прелестно-красивое пение, которое исполнительница демонстрировала на протяжении всего концерта. В целом он оставил очень приятное впечатление: в музыкальном шарме и тонкой обаятельности отказать певице было никак нельзя. И всё же по своим выразительным средствам этот рецитал явился неким «статистическим вокальным усреднением» по всем исполненным номерам, несмотря на музыкально-стилистическое богатство предложенной программы.
За исключением двух номеров из «Музыкальных вечеров» Россини, Дезире Ранкаторе в основном обращалась к очень «вкусному» оперному репертуару, в котором было что петь и было что показать в плане технических возможностей, которые меня просто «сразили наповал»: у Дезире Ранкаторе воистину потрясающая подвижность голоса, выверенная колоратурная техника и легкое солнечное парение в высокой тесситуре. Это ощущалось и по бравурно-виртуозным ариям Доницетти и Беллини (Норины из «Дона Паскуале», Марии из «Дочери полка» и Эльвиры из «Пуритан»), и по двум полярным образцам итальянского оперного барокко – арии Нины из одноименной оперы Паизиелло и арии Морганы из «Альцины» Генделя. Грандиозным финалом-апофеозом вечера стало просто «сумасшедшее» по уровню мастерства исполнение сцены сумасшествия Офелии из «Гамлета» Тома. Но в программу неожиданно «затесалась» и ария Виолетты из последнего акта «Травиаты» Верди, которая редко исполняется в концертах в силу ее явной «неконцертности», но которая прозвучала на упоительной кантилене и с прочувственно сильной драматической аффектацией…
В прошлом сезоне был начат, а в этом продолжен цикл концертов «Грехи старости». В рамках этого крупномасштабного проекта в течение ряда сезонов предполагается полное исполнение всех 14-ти альбомов вокальных и инструментальных пьес и ансамблей, которые Россини объединил под общим названием «Грехи старости» (1855–1868). В первые сезоны исполняется фортепианная музыка. В прошлом году три клавирабенда были посвящены 200-летиям Гайдна и Мендельсона, в этом году – четыре клавирабенда отметили 200-летия Шопена и Шумана. Эти посвящения означают, что в программе того или иного музыканта наряду с произведениями Россини исполнялись произведения одного из четыре названных юбиляров. В этом году мне удалось охватить только один клавирабенд – выступление известного итальянского пианиста Бруно Канино, уроженца Неаполя, представителя миланской фортепианной школы. Он исполнил произведения Россини и Шопена, причем программа была построена так, что опусы названных композиторов чередовались: этот создавало интересный контраст – и сразу становилась понятно, почему совершено восхитительная (однако абсолютно не укладывающая в привычные каноны) фортепианная музыка Россини в наше время практически не исполняется. Когда невероятно техничный Бруно Канино играл Шопена, он однозначно был романтиком, когда играл Россини, то умудренным философом, однако с оттенком тонкой самоиронии. Без сомнения, этот концерт в богатую музыкальную палитру фестиваля добавил еще одну яркую краску.
Оперная программа этого года включала два серьезных опуса Россини («Сигизмунд» и «Деметрио и Полибио»), а комический блок был представлен «Золушкой» и, как всегда, – это стало уже традицией – двумя спектаклями «Путешествие в Реймс» молодежной программы с солистами Accademia Rossiniana. Так сложилось, что девять лет назад моей первой оперой Россини, услышанной в Пезаро, стала «Газета», а увертюра к ней, как известно, целиком перекочевала потом в его же «Золушку». И так сложилось, что именно «Золушка» стала моей последней оперой в нынешнем году. Можно считать поэтому, что десять сезонов, на протяжении которых я неустанно посещал Пезаро, в 2001 году начались с «Золушки» виртуально, а в 2010-м закончилось «Золушкой» реально. Я и сейчас убежден, что главный комический шедевр Россини – вовсе не «Севильский цирюльник», не «Итальянка в Алжире», а «Золушка». Но прежде, чем начать разговор о смешном, сначала поговорим о серьезном.
Фото автора:
Teatro Rossini