В очередных главах мемуаров Илки Поповой она вспоминает о двух певцах. Как и в предыдущей публикации, один из них – знаменитый и поныне чтимый тенор Тито Скипа. Другое имя почти забыто всеми, кроме фанатов оперного искусства прошлых лет – это контральто Габриэлла Безанцони.

Тито Скипа

В Милане мне довелось встретиться с подлинным Фигаро, словно только что сошедшим со страниц комедии Бомарше. Этим человеком был парикмахер из нашего отеля. Он регулярно появлялся в моем гостиничном номере, чтобы причесать, завить или услужить еще чем-либо по своей части. Изящный, ловкий, речистый, он за полчаса успевал сообщить мне все последние сплетни, касающиеся артистического, а нередко и политического «beau monde», высшего света.

Сущая мельница, а не язык! Когда брадобрей дознался, что я певица и к тому же из парижской «Гранд-Опера», то принялся «убивать» меня своей осведомленностью относительно частной жизни «звезд» оперной сцены. Особенно гордился он близким контактом с Тито Скипой, * чьим личным парикмахером состоял. Каждое утро он посещал тенора в его апартаментах, дабы побрить, подстричь и сделать массаж. Как-то после обеда, долгое время провозившись с моей прической и исчерпав свежайшие новости, принесенные из «Ла Скала», цирюльник воскликнул: «А не познакомить ли мне вас с Тито Скипой?» Что можно было произнести в ответ, кроме как: «Я была бы очень рада!» Имя певца обрело в Европе такую популярность, что личное знакомство с ним почиталось большой удачей. И действительно — спустя некоторое время общий знакомый-Фигаро свел нас друг с другом.

Скипа обитал в обширной квартире, расположенной в центре Милана, где он всегда отдыхал после утомительных гастрольных скитаний по Европе и миру. До нашей встречи я знала его лишь по фильмам и выступлениям на оперной сцене. Вблизи он оказался так же хорош собой, как и в кино. Пропорциональная и мужественная фигура, красивое и одухотворенное лицо тенора невольно обращали на себя внимание. Черные волосы, чудные, ослепительные в своей белизне зубы, изящно очерченный и, может, даже чуть женственный рот, глаза — пронизывающие, смотрящие до дерзости смело, — все это удачно дополняло портрет певца. Красота осанки в большой степени объяснялась его походкой — легкой, на первый взгляд, небрежной, но грациозной и стремительной, словно движения молодого хищника. Когда я впервые оказалась в гостях у Скипы в обществе нашего Фигаро, то сильное впечатление произвел на меня огромный холл квартиры артиста, расставленная там прекрасная старинная мебель. Меню обеда было составлено с завидным вкусом и знанием гастрономических секретов — дичь, рыба, раки, птица, крабы, превосходные итальянские вина и, естественно, шампанское. Создалась приятная и дружеская атмосфера. Фигаро чувствовал себя здесь, как в родной стихии. Как только кто-либо из нас на мгновение умолкал, он, словно с трудом дождавшись оказии, немедленно включался в разговор и сыпал все новыми и новыми историями, шутками и анекдотами. Тито Скипа оказался приятным собеседником, элегантным кавалером и гостеприимным хозяином. Мы беседовали много и допоздна. Я рассказывала ему о Болгарии, а Скипа проявил особый интерес к нашим народным песням и обычаям, особенно свадебным. Как типичный южанин-неаполитанец он явно предпочитал всем прочим темам любовь и женскую красоту. О них Скипа мог говорить часами с неослабевающим увлечением и пафосом.

Его склонность к непрофессиональным разговорам проявилась и в другой раз, когда в течение нескольких дней мы отдыхали в одной общей компании близ Лаго ди Комо. Эти места, как ни старались их модернизировать и благоустроить миланцы, остались привлекательны прежде всего благодаря своим романтическим виллам и старинным замкам. В одном из таких замков поселились и мы. Он принадлежал близким знакомым Тито Скипы, представителям древнего итальянского аристократического рода. Я была восхищена многочисленными ценными живописными полотнами и гобеленами, украшавшими стены замка. Хозяева боготворили певца и готовы были исполнить любой каприз тенора. Потомственные аристократы продолжали тщательно соблюдать весь церемониал и этикет своих знатных предков. Мне было, признаться, очень интересно рассматривать покои и галереи замка, а долгие прогулки вдоль прекрасного озера еще более настраивали на романтический лад.

Вскоре по возвращении из Лаго ди Комо состоялось первое в сезоне исполнение оперы Пьетро Масканьи «Друг Фриц», которая сравнительно редко ставится в «Ла Скала». В ней есть несколько приятных арий и чудесный дуэт в вишневом саду, но в целом она уступает «Ирис», а в особенности «Сельской чести» того же автора. Скипа исполнял в этой опере главную партию Фрица Кобуса. Его пение характеризовалось ювелирной отшлифованностью вокальной фразы и редким разнообразием технических приемов даже в операх композиторов-веристов. Все, что отмечало Скипу на сцене — пение, игра, чувство партнера, пластика — было превосходно, но меня лично он более всего покорял в роли Неморино в «Любовном напитке» Г. Доницетти и особенно в партии графа Альмавивы в «Севильском цирюльнике» Д. Россини. Здесь его голос звучал неповторимо ласково и нежно. С удивительной легкостью и свободой исполнял он бравурные колоратурные пассажи, прибавляя к затейливым каденциям Россини еще и свои собственные вокальные украшения. Серенада Альмавивы из первого акта в его исполнении и по сей день не перестает звучать в моих ушах. Мягкость и чарующая прелесть его звуков всегда вызывали искреннее восхищение слушателей, не говоря уж о его земляках-южанах, которые и теперь считают голос и пение Скипы критерием подлинного бельканто. Он был лирическим тенором наивысшего ранга, выступал в опере, концертировал как камерный певец, исполнял старинные и современные песни и романсы, модные «шлягеры» и опереточные арии, а в довершение всего много снимался в кино. Весь этот «коктейль жанров» он освоил с безупречным мастерством. Более того, очевидно, именно в этой «всеядности» заключалась разгадка его исключительной популярности. Его канцонетты, тарантеллы, неаполитанские песни, испанские романсы, своеобразная прелесть его исполнения произведений старинных итальянских мастеров и Моцарта делали Скипу предметом всеобщего обожания. Хотя в разговорах с коллегами он всегда подчеркивал, что несравненно выше ценит и любит оперное искусство, в конечном счете, он пел то, что нравилось самым широким кругам слушателей. Возможно, объяснялось это и тем, что Тито Скипа сознавал специфический характер своего дарования, не вполне соответствовавшего жанру «большой оперы».

После того, как мы расстались в Милане, я вновь вернулась в Париж, где мне предстояли предусмотренные договорами выступления в «Гранд-Опера» и других театрах французской столицы. Тогда ни он, ни я, очевидно, не предполагали, что нам доведется еще петь вместе.

Некоторое время спустя, когда я находилась в Софии, газеты оповестили, что Тито Скипа выступит у нас в зале «Болгария» с концертом, в котором должна была также участвовать киноактриса Боррани. Мы с певцом встретились и провели вместе несколько чудесных дней, гуляя в окрестностях Витоши и Сестримо. Скипа был восхищен всем увиденным и сказал, что вряд ли где на свете существует кухня аппетитнее и вкуснее, чем наша. Время концерта неуклонно приближалось, со дня на день ждали прибытия Боррани. Как-то днем, после обеда, мы с мамой отдыхали — она, устроившись на диване, читала рассказы Елина Пелина, я разбирала свой концертный гардероб. Вдруг зазвонил телефон, обычно молчавший в это время. «Кому это ты понадобилась, что звонят в неурочную пору? — сердито проворчала мама. — Научи этого человека хорошему тону!». Я подняла трубку. Звонил Тито Скипа, встревоженный и огорченный: «Мне необходимо срочно поговорить с вами. Случилась большая неприятность, и я очень рассчитываю на вашу помощь. Только что звонила Боррани и сообщила, что не может прибыть в Болгарию на гастроли. Она сломала ногу. Не согласитесь ли вы заменить ее на концерте? Если да, то я срочно выезжаю к вам, чтобы уточнить программу нашего выступления».

Через несколько минут Тито Скипа был уже в моем доме. Я могла лишь радоваться подобному развитию событий. Быть партнершей такой знаменитости, как Скипа, — большая честь для певицы.

Мы быстро согласовали репертуар, с которым я выступлю на концерте: арии из опер Верди, песни славянских и немецких авторов, две болгарские народные песни в обработке наших композиторов. Тито Скипа оставил свою программу, подготовленную прежде, без изменений. Завершая встречу, мы подняли тост за успех предстоящего совместного концерта. За три дня мне предстояло теперь подготовить выступление в зале «Болгария». Сделать это удалось без особого труда, поскольку все выбранные вещи я уже много раз исполняла перед публикой. Оставалось лишь освежить в памяти фразировку ряда музыкально трудных мест, поработать над филировкой некоторых нот и «спеться» с концертмейстером.

Концерт вызвал огромный интерес и прошел с большим успехом. Зал «Болгария» собрал в своих стенах всю интеллигенцию столицы. Каждый романс, ария и канцона встречались с напряженным вниманием и по исполнении награждались бурными аплодисментами. Многие произведения нам пришлось повторять по 2-3 раза. После концерта в залах ресторана «Болгария» был устроен банкет в честь участников и устроителей концерта. В центре внимания был, естественно, Тито Скипа. Мне было лестно услышать от него, что, не зная меня прежде по сцене, он остался чрезвычайно обрадован и восхищен «незаурядными вокальными качествами», которые открыл у меня на концерте.

После концерта Тито Скипа задержался в нашей стране еще на несколько дней. Я воспользовалась этим, чтобы показать певцу самые живописные и любимые мной уголки Болгарии. Позднее в Италии он сказал мне однажды: «Знаете ли, в Болгарии я нашел, в сущности, самый чудесный отдых за все время моей творческой карьеры (речь идет, разумеется, о времени, которое не было занято выступлениями на сцене). В вашей стране нет ничего поддельного, искусственного, фальшивого. Душевная чистота, искренность и доброта болгар покорили меня, а ваше гостеприимство не сравнимо ни с каким другим». Одно связанное с Болгарией желание Тито Скипы так и осталось неосуществленным. Он хотел сняться в фильме, действие которого разворачивалось бы в дебрях Витоши и Старой Планины, но реализовать это намерение ему, к сожалению, не удалось…

Я заметила, что артисты с большими именами нередко имеют общую характерную для них особенность — неодолимое влечение к душевному теплу, сердечности, естественности, непринужденности, к обстановке, в которой слова «творчество», «сцена» и «музыка» исключены из обихода. Это ощущение много раз приходилось испытывать и мне самой. Возможность хотя бы на некоторое время отвлечься от привычных профессиональных забот и дел гарантировала мне самую продуктивную подготовку к новой творческой работе. Непрерывные выступления с новыми концертными программами и в новых ролях, не перемежаемые отдыхом, приносят нежелательные последствия, самым скорым из которых является смешение стилистических особенностей исполняемых подряд партий и произведений. Кроме того, это неминуемо истощает психику артиста, становится причиной поверхностного толкования художественных образов, неубедительной актерской игры. Примеры преждевременного завершения по этой причине творческих карьер достаточно многочисленны и красноречивы. Чередование напряженного переживания, расходования сил с периодами аккумуляции, «заряжания» (и не только в смысле профессиональных знаний и навыков, а и в значении восстанавливающего силы отдыха) — непреложный закон жизни, становления и роста всякого художника. Требования подобной профессиональной психической гигиены должны соблюдать все, кому дороги их артистические достижения, кто уважает свой творческий труд. Хотя я не всегда отдавала себе в этом отчет, интуиция заставляла меня поступать именно так, и, думаю, в этом одна из причин, что мне удалось надолго сберечь певческий голос и чистоту своих устремлений в искусстве.

В последний раз я встретилась со Скипой в Риме, куда прибыла для участия в каком-то музыкальном фестивале. Тито Скипа также выступал на этих торжествах. Со времени наших прошлых встреч он знал о моем желании сниматься в кино. К сожалению, предложение сыграть вместе с ним в новой картине, которое тенор сделал мне в Риме, не предусматривало, что я буду петь в этом фильме. Я рассудила так: «Будучи в первую очередь певицей, а лишь затем дебютанткой-киноактрисой, я не могу рисковать своей вокальной карьерой ради сомнительного успеха на экране!». Ни увещевания Скипы, ни шевелившееся в сердце честолюбие не смогли, однако, заставить меня подписать договор. Так рухнула еще одна взлелеянная с детства мечта. Правда, французы говорит, что «ничто никогда не поздно»… Конец моей кинокарьеры совпал с последней нашей встречей. Быстро течет время, унося далеко в прошлое те дни, когда я встречалась с великим тенором, но ни за что на свете не скажу, что с годами эти воспоминания поблекли и потеряли для меня свою ценность. Напротив — нежный, ласкающий голос Скипы и сегодня волнует сердце, согревая душу мягкой прелестью исполняемых им канцон и арий.

Примечания:

* Скипа Тито (1888–1965) — оперный певец (тенор). Родился в г. Лечче (Италия). Пению учился у Альчесте Джерунды (Лечче) и Эмилио Пикколи (Милан). На оперной сцене дебютировал в 1910 г. (г. Верчелли — Альфред в «Травиате» Д.Верди). В 1915 г. приглашен А. Тосканини в труппу миланской «Ла Скала» (дебют — Владимир Игоревич в «Князе Игоре» А. П. Бородина). В 1920–1930-е гг. выступал на американских сценах — Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро, Чикаго, Нью-Йорк («Метрополитен-опера»). В Болгарии гастролировал в составе труппы театра «Сан Карло» из Неаполя и с сольными концертами в 1942 г. Вокальное долголетие позволило ему выступать в концертах до 1963 г. Занимался композиторской деятельностью — автор духовной музыки, песен, оперетты «Принцесса Лиана», поставленной в Риме в 1935 году.

Габриэлла Безанцони

Второй сезон моей работы в Буэнос-Айресе изобиловал многими волнующими событиями. Я встречалась с прославленными певцами, выступала в интересных для себя партиях, заключала новые контракты, получала заманчивые предложения гастролей и т. д. Каждый день приносил все новые и новые сюрпризы. В течение этого сезона я пела в театре «Колон» три главные партии своего репертуара —Амнерис в «Аиде» Д. Верди, Далилу в «Самсоне и Далиле» К. Сен-Санса и Оттона в «Коронации Поппеи» К. Монтеверди. Меня поселили в самом роскошном отеле города вместе с Эцио Пинцей, Лили Понс и остальными премьерами итальянской труппы. Я радовалась хорошему творческому настроению и удачным выступлениям. Не проходило дня, чтобы мы с коллегами не говорили и не спорили об искусстве, о призвании оперного певца. Во время одного из представлений «Самсона и Далилы» ко мне в артистическую заглянул кто-то из коллег и сообщил, что в зале находится Габриэлла Безанцони.* От волнения у меня сразу пересохло в горле и резко понизилось настроение. Петь в присутствии всемирно известной певицы-контральто, сознавая, что имя Габриэллы Безанцони навсегда останется критерием звучания низкого женского голоса, значило ощущать угнетающее, давящее чувство страха. Тем более, что она прославилась именно как Далила. Я старалась петь и играть как можно лучше, но — увы! — после спектакля Безанцони ко мне за кулисы не заглянула… Понимая, что для визита к незнакомой певице прославленной артистке нужны были какие-то особые основания, я не теряла надежды на встречу с ней. Мне удалось узнать некоторые подробности о личности и жизни Безанцони — о том, что она замужем за южноамериканским богачом и живет в Рио-де-Жанейро, что имя ее не сходит со страниц прессы, дающей описания великосветской жизни, хотя знаменитая артистка давно уже не выступает на сцене, а занимается лишь меценатством. Можно было представить себе, какое влияние приобрело ее имя в сочетании с миллионами супруга…

На следующий день после спектакля, во время обеда в отеле, мой друг Фелипе Ромито, бас из Римской оперы, представил меня лично Безанцони.

— Я не зашла вчера с поздравлениями, поскольку хотела услышать вас еще в «Коронации Поппеи», в партии, которой многие опасаются из-за контральтовых низов. Однако я не только в восторге от ваших Далилы и Амнерис в операх, прослушанных мной, но и испытываю большое желание поговорить с вами об искусстве.

Оказалось, что Безанцони поселилась в нашей гостинице, специально приехав в Буэнос-Айрес с намерением посетить все спектакли французской и итальянской оперных трупп. Завязался оживленный разговор на профессиональные темы. В беседе то и дело упоминались имена наших любимых героинь — Кармен, Азучена, Далила, Леонора… Я попросила знаменитую певицу помочь мне в работе над образом Кармен, посвятив в детали ее интереснейшей трактовки этой партии. Безанцони с удовольствием согласилась, и мы условились встретиться с этой целью после моего выступления в «Коронации Поппеи». В тот же день мы отправились с ней на местный национальный праздник. Я всегда считала, что перемена на какое-то время музыкального климата и окружения очень полезна для певцов. Оперная музыка, чередуясь с аргентинскими самбами и танго, с блюзами и медленными вальсами, освежающе действует на слух и чувства вокалиста. На этом празднестве мне впервые представилась возможность ближе узнать Безанцони как характер, как личность. Среднего роста, довольно полная, она в то же время являла собой подлинно романский тип женщины — длинные вьющиеся темные волосы и огромные, широко открытые черные глаза. Певица выглядела очень импозантно, а ее поведение свидетельствовало о властности и решительности артистки. Безанцони была бесконечно обаятельным человеком. В сотый раз я убеждалась в правоте своего мнения, что всякий большой певец и актер, закончив карьеру, сохраняет свою крупную индивидуальность, жесты, мимику, проявляющиеся в виде обиходных для него реакций, манер и поступков. Воистину, подлинный артист никогда не позволит старости взять верх над собой, он непременно сохранит — хотя бы в какой-то степени — следы былого величия.

Так было и с Безанцони — ее чар не могли затмить ни восходящая кинозвезда, оказавшаяся в нашей компании, ни прелестные аргентинские девушки, вскружившие головы многим гостям. Мы танцевали, пели танго и романсы до самой полуночи. В тот же вечер Безанцони не удержалась и показала мне отдельные моменты своего исполнения Хабанеры и Сегидильи из «Кармен». На первый взгляд, полная и не слишком подвижная, она оказалась очень живой и зажигательной в танцах. Артистка познакомила меня с рядом характерных движений и элементов темпераментных испанских плясок, которые, не сказываясь на голосе и не слишком утомляя (особенно во 2-м акте), оказались абсолютно достоверны, ибо были почерпнуты ею из наблюдений за оригинальными народными танцами. Основой их являлся непрерывный внутренний ритм телодвижений, страстный и увлекающий, в известной степени — эротический (от Кармен, как известно, этого не отнимешь), но умело сохраняемый в границах вкуса и не переходящий в вульгарный натурализм совращения.

Несколько дней спустя состоялась и премьера «Коронации Поппеи», которой она так долго дожидалась. Безанцони рано заняла место в своей ложе. Для нее эта роль представлялась особенно показательной, так как характер звучания голоса в партии Оттона позволял ей безошибочно определить, поет ли это контральто или меццо-сопрано, или певица, наделенная диапазоном, включающим в себя регистры обоих голосов. Взглянув на нее со сцены, я заметила слепящий блеск огромной диадемы из бриллиантов, которая, точно корона, покоилась на ее голове. Роль Оттона, требующая подвижности 18-летнего юноши и напряженного внимания к своим вокальным проблемам, вскоре полностью захватила меня. Аплодисменты после субконтральтового до, спетого так, что его услышали в последнем ряду, долго не затихали в зале. Довольная выступлением, я принимала поздравления коллег, но дороже всего были для меня объятия и слова Безанцони: «Браво, брависсимо, вы — подлинное открытие театра. Я рада, что кроме меня существуют еще певицы, способные петь настоящим контральто, а не издавать хилые сопрановые или горловые и сдавленные низы. Приятно, что публика, благодаря вам, вспоминает и мое имя, мой голос». Бурный восторг знаменитой певицы бесконечно взволновал меня. После спектакля она собрала у себя исполнителей оперы и произнесла много тостов и поздравлений в адрес солистов и дирижера Туллио Серафина.

На следующий день вся пресса была единодушна в оценке спектакля и довольно много места уделила моему выступлению в нем. Среди материалов, посвященных характеристике Оттона, запомнилась одна забавная заметка в газете «Эль диарио», в которой содержался намек, что мой юноша-воздыхатель весьма круглолиц и упитан, несмотря на снедаюшую его любовную страсть. Я не обиделась, поскольку климат Аргентины, вызывавший у некоторых упадок сил и слабость, действовал на меня прямо противоположным образом. Мне полагалась диета, но аппетит здесь разгорался с такой силой, что я не выдерживала и пускалась во все тяжкие. К столу подавались изумительно приготовленные, пикантные и экзотические для меня блюда — раки, крабы, морская и речная рыба, разнообразные аперитивы, и нужно было обладать невообразимым стоицизмом, чтобы устоять перед этими соблазнами. Во время одного из таких ужинов Безанцони сделала мне заманчивое предложение сотрудничать с ней в организации и руководстве частной оперной сценой в Рио-де-Жанейро. Но тоска по родине, угроза нависшей над миром войны, ощущение неравноценности наших с Безанцони финансовых возможностей и подписанный прежде договор с Римской оперой об участии в исполнении опер вместе с Б. Джильи вынудили меня ответить категорическим отказом. В ходе бесед с представителями местного музыкального и финансового мира я испытывала чувство, что Аргентина — едва ли не самая осведомленная в политическом отношении страна, ибо все были едины в утверждении, что спустя год-два в Европе вспыхнет страшная по своим масштабам и последствиям война. И это оказалось правдой… Меня лично больше всего волновала судьба родины и мое будущее в Болгарии. Многие наши видные певцы и певицы ради того, чтобы сделать карьеру на Западе, прибавляли к своим именам и фамилиям звучные итальянские окончания и даже меняли подданство. Подобное никогда не привлекало меня, хотя я неоднократно получала предложения стать подданной другой державы и переменить фамилию на иностранную. Я всегда была кровно связана с Болгарией, да и воспитание, полученное в родительском доме, не допускало мысли об измене отчизне.

В период пребывания в Буэнос-Айресе мы много раз обсуждали с Безанцони трактовку образа Кармен и представляли себе постановку спектакля, целиком подчиненного теме жизненного свободолюбия героини. До этого мне приходилось уже десятки раз выступать в этой роли, но теперь — в общении с Безанцони — она обретала множество новых интересных черт и оттенков. Независимый характер Кармен Безанцони счастливо сочетала в своем исполнении с раскрытием ее внутренней душевной чистоты. В ее героине не было ничего порочного и вульгарного. Ею безраздельно повелевала любовь, с которой цыганка шла на радость и смерть, ее танцы излучали внутреннюю энергию, темперамент и страсть. Кармен, подобная вольной птице, которая, влюбляясь, сама залетает в клетку, а. разлюбив, немедленно оставляет ее, — вот Кармен-Безанцони.

Тем временем спектакли в Буэнос-Айресе проходили с большим успехом и при переполненном зале. Я искренне удивлялась культуре южноамериканских слушателей, их привязанности и даже преклонению перед оперным искусством. От пребывания в Аргентине у меня осталось больше всего воспоминаний об энтузиазме местной публики и о содержательных и крайне полезных для меня советах Безанцони, касавшихся исполнения различных партий для контральто и меццо-сопрано. Когда позднее мне представлялась возможность, я неизменно использовала ее рекомендации в своей работе. После того, как я спела и сыграла по-новому Кармен в Париже (а позднее и в других театрах), реакция зала и похвалы критиков подтвердили, что помощь Безанцони дала ощутимые результаты.

Вскоре из Буэнос-Айреса итальянская труппа выехала на гастроли в Рио-де-Жанейро, где постоянно жила певица. Безанцони пригласила меня к себе в гости. Я все более восхищалась уравновешенностью, выдержкой и культурой этой женщины. В каком бы трудном положении она ни оказывалась, Безанцони всегда сохраняла спокойствие и достоинство, позволявшие ей выходить с честью из любых ситуаций. Она была не только отличной певицей, большим музыкантом, но и всесторонне развитой личностью, которая могла с одинаковой свободой говорить о Шекспире, Гюго и Достоевском, о великих художниках прошлого и современности, о финансовых операциях и бриллиантах… Скучать в ее обществе не приходилось. Яркая и впечатляющая индивидуальность Безанцони ощущалась везде, где бы вы с ней ни встретились — дома, в театре, на улице или в гостинице…

Возвращение с труппой в Европу знаменовало для меня грустное прощание с успехами, аплодисментами и сердечностью южноамериканских гастролей. Но тяжелее всего было расставание с Габриэллой Безанцони. И сегодня воспоминания о ее душевной теплоте, жизненной философии и таланте согревают мне сердце и придают сил.

продолжение →

Примечания:

* Безанцони Габриэлла (1890–1962) — оперная певица (контральто). Родилась в Риме (Италия). Ученица вокального педагога Ибильды Брицци. Дебютировала на сцене в 1910 г. (Витербо — Адальджиза в «Норме» В.Беллини). В 1918–1920 гг. выступала на американских сценах — Буэнос-Айрес («Колон»), Гавана, Чикаго, Нью-Йорк («Метрополитен-опера»). С 1923 г. солистка миланской «Ла Скала». Последние годы жизни посвятила преподаванию пения в Рио-де-Жанейро, а затем в Риме. Лучшие роли ее репертуара — Кармен, Амнерис, Орфей в опере К. В. Глюка, Изабелла в «Итальянке в Алжире» Д. Россини, Далила.

На фото:
Тито Скипа.
Габриэлла Безанцони в партии Кармен.

Рекомендуем

• Опера на CD в интернет-магазине OZON.ru